Миль слушала так внимательно, что жевать забыла. Муж напомнил — ты жуй, жуй давай — и с досадой взрослого, вынужденного объяснять ребёнку очевидные вещи, продолжал неприятное повествование:

— Да, ну так вот… Их было не так много, и Контроль счёл возможным взять их под крыло. Отрегулировали юридические и дипломатические отношения — в частности, мы до последнего не вмешиваемся в их межплеменные отношения… Помогли с медикаментами, одеждой, продуктами… прочими мелочами… В обмен на их относительную лояльность и необременительную помощь в некоторых исследованиях — ну, чтобы не всё выглядело так уж очевидно… по сравнению с главным условием — часть детей будет регулярно изыматься и воспитываться в Городе. Среди рядовых горожан считается, что у Диких дети либо гибнут, либо вырастают тупыми и необразованными, ну, просто так удобнее считать, понимаешь… а в Городе — получают всё самое лучшее, то, чего «дикари» никогда не смогут им дать… И это, разумеется, чистая правда — дети, став нашими, получают всё. Но правда и то, что Дикие — прекрасные охотники и рыбаки, знатоки своего природного окружения, отлично приручают животных, сами себя лечат, обувают и одевают, развивают искусство и науку… Хотя какая это наука… без промышленной базы…

«ВАША «чистая правда»…»

— Что?

«Да это я про то, что правда — у каждого своя… У вас вот — «чистая»… Значит, вы забираете самое дорогое и лучшее, что у них есть… Безвозвратно».

— Ну почему, — вздохнул он. — Согласно Договору, выросшие дети, дав Городу генетический материал, имеют право вернуться в родное племя… У них двойное гражданство.

«И многие возвращаются?» — уголком рта усмехнулась она.

Он неопределённо качнул головой:

— Мне о таких случаях неизвестно.

«Теперь я хоть приблизительно представляю, как они «любят» горожан…»

— Весьма приблизительно. За каждого ребёнка, несмотря на Договор, они бились насмерть. Прятали детей, как могли… Десантам очень нелегко и нечасто удавалось отыскивать их школы… Жертвы, несмотря на всю нашу десантную экипировку, случались с обеих сторон, обеими сторонами же и замалчивались. Что бы там ни говорила официальная пропаганда — это сильные, смелые, умные и гордые люди…

«Значит, Договор всё ещё в силе».

— Ты же уже успела убедиться, как Контроль умеет добиваться своего. И как непросто отказывать ему в том, что он считает своим.

«Натуральная сделка с дьяволом — тот тоже всегда в выигрыше и никогда не выпускает из рук своё… Говорят же, что дьявол мудрый не потому, что очень умный, а потому, что очень старый…»

— Ха! Интересное мнение… Зато, благодаря этой сделке, мы с тобой теперь — хотя бы формально — имеем полное право невозбранно шляться где угодно, по всей Планете…

«Да? А Дикие на это как посмотрят? Всё же иметь право и иметь возможность — не одно и то же. Да и — из-за того же Контроля — имеем мы не столько такое право, сколько такую необходимость…»

— Ну и значит — раз необходимость есть, а выбора у нас другого всё равно нет — просто гуляем себе дальше. Потому что, если не можешь изменить ситуацию — меняй отношение к ней. Может, мы ещё никого и не встретим.

Она задиристо тряхнула косой — та змейкой метнулась по спине:

«А хоть бы и встретили — ещё посмотрим, кто кого».

— Вот именно, — поддержал её муж, глядя очень, скажем так, неравнодушно… И на этой светлой ноте оба отправились в палатку. Может, спать. А может, и не совсем…

На развалины они вышли неожиданно. Местность повышалась полого, и никаких причин искать другую дорогу не имелось. К тому же заросший лесом холм не выглядел слишком уж большим, и идея устроить привал на его вершине показалось привлекательной.

Внизу, у подножия холма, вечер переходил в ночь — там полог листвы заслонял заходящее солнце, и под деревьями уже сгущался тяжёлый сумрак. А на середине подъёма спины путников вновь осветились тёплыми оранжевыми лучами, и опять перед глазами, вытянувшись на травянистом склоне, закачались их тени — длинные, нелепые, глубокого синеватого тона…

Деревья на склоне стояли реже, но зато подлесок и кустарники разрослись вольно, через них, если не удавалось обойти, приходилось пробиваться с тяжёлым ножом. Поэтому огромные постройки из крупного терракотового кирпича предстали взорам неожиданно. Прорубавший дорогу Бен в последний раз взмахнул огненно сверкнувшим клинком — и опустил руку:

— Ого! Может, и палатку ставить не придётся…

Миль немедленно сунулась в прореху и ахнула:

«Вот эт-то да-а!..»

Теперь оба недоумевали, как раньше-то умудрились не разглядеть в листве рдеющих на фоне вечерней сини стен и башен. Ну, пусть деревья заслоняли — но экая же махина…

Подойдя ближе, Миль сбросила свой рюкзак, положила ладони на тёплый камень стены — «Как живые…» — и прижалась к нему щекой… Стены отдавали тепло, накопленное за день, от них ощутимо веяло не стариной даже, нет — истинной древностью. Спокойная, очевидная и внушительная аура древности прямо-таки сочилась из камня.

«Древние… Какие же они старые… Они ведь очень старые, правда?»

— Старше Города, — кивнул Бен.

«Как же они уцелели?!»

— Да вот уцелели как-то … — рассеянно ответил Бен, издали, со стороны, глядя на то, как странно, почти сливаясь с ними, сочетался с этими камнями её замерший силуэт. Заходящее светило озаряло загорелую кожу и полураспустившуюся косу в той же мере, что и древнюю эту кладку из огромных, плотно подогнанных скорее блоков, чем кирпичей, уравнивая, родня прочную, укоренившуюся архаичность одного и юную, уязвимую сиюминутность, сейчасность, недавность другой — девушка выглядела частью этой стены, её декоративной деталью, горельефом ли, кариатидой… до тех пор, пока, разрушив впечатление, Миль не шевельнулась и не молвила:

«Как здесь тихо-то… Мы ведь походим, посмотрим всё это, да?»

— Очень может быть. Но с утра. А до темноты надо бы присмотреть какое ни на есть пристанище.

Снова влезли в упряжь рюкзаков и потащились вдоль стены, надеясь отыскать в ней пролом или ещё какую выемку. Тени, чёткие и почти правильные, смирно скользили по стене, рядом…

Им повезло довольно скоро. В стене обнаружился не абы какой пролом, а самый настоящий арочный вход, куда они и свернули, и по которому довольно долго шли, как по туннелю, получив возможность судить о монуметальности и толщине стен. Проход вывел во двор не то замка, не то крепости, на удивление широкий, вымощенный такими же блоками, но, разумеется, основательно заросший. Посреди этих когда-то культурных, но давным-давно одичавших зарослей круглым зеркалом отсвечивал небольшой водоём, отражая быстро темнеющее небо с несколькими светлыми звёздочками — не то бассейн, не то колодец, не то фонтан.

«Колодец, — уверенно сказала Миль, прощупав недра двора. — Вода уходит вглубь скального основания… не знаю, на сколько метров. Там, внизу — водоносный слой…»

— Хороший замок! Но подозрительно пустой.

Зарос замок основательно, сверху донизу. Но — разрушился на удивление мало. Назвать его «развалинами» язык не поворачивался. Трещины — имелись, а стёкла — отсутствовали, буйная растительность заплела почти все стены и проёмы… Больше сказать сейчас, в сумерках, оказалось затруднительно. Однако видно было, что, построенный на века, века он и простоял — и не походило, чтобы его это как-то утомило. В ожидании чего-то лучшего он собирался стоять себе и дальше…

Бегло просканировав территорию, Бен обнаружил лишь несколько ментовсплесков от совсем мелкой живности. В остальном замок был пуст и необитаем.

— Странно как-то, — озадачился он, разворачивая палатку на свободном пятачке посреди двора, пока при свете полной луны да с фонариком Миль собирала ужин. — Обычно зверьё не упускает возможности поселиться в брошенных зданиях, тем более таких прочных. А тут почти никого. И в окрестностях — тоже.

«Завтра разберёмся. Утро вечера мудренее».