В сторонке, не слыша их за блоком, маялся в одиночестве Джей. Усовестившись, Миль дотянулась теплом и до него. Был ли он этому рад, осталось неясным, но плечи у него сами собой расправились, а лицо разгладилось…
Следующий свой всплеск — жалость — Миль удалось вовремя прикрыть столь тщательно, что даже Бен его не почуял. Или удачно сделал вид.
«У нас ещё будет время об этом поговорить», — прервал он паузу и перешёл на звук, потому что Джей всё ещё предпочитал его: — Я уже собрал все нужные вещички. Лететь можем хоть сейчас.
«А…» — Миль не договорила: Джей встал и, проходя мимо, провёл ладонью по её косе:
— А я вас провожу и помашу на прощанье: мне утром опять на службу. Всё — каникулы закончились. Труба зовёт! Да, кстати… у моря, конечно, ещё тепло, но всё-таки ты бы переоделась… Халатик — это мило, но не дорожный вариант.
Он ушёл, а у Миль с Беном слов не нашлось. Собирались в молчании. В молчании же дошли до стоявшего на площадке «Призрака». Джей молча поцеловал Миль в розовевшую от пронизывающего ветра щёчку, обнял Бена — и отошёл, покинув взлётную зону, чтобы, как и обещал, помахать вслед.
20. …и пара ответов…
Крыша стремительно проваливалась вниз, фигурка Джея быстро пропала из виду… Но печаль его ещё долго невольно сопровождала улетавших и горьковато-мятный запах, который всегда сопровождал каждое его менто, словно всё ещё витал в салоне… Миль не могла ни прогнать его, ни расслабиться. Ни выставить блок — это было бы всё равно что захлопнуть дверь перед ним.
Наконец, не выдержав, попросила мужа:
«Пригласи его к нам на выходные. Пусть отвлечётся..
— А что — ты его всё ещё слышишь? — удивился он. — Я — уже давно нет.
Миль посмотрела на него укоризненно.
«Ты не слышишь его, потому что не хочешь. Он, кстати, тоже. А меня он просто не отпускает. Это, правда, не совсем плохо: зато он тренирует своё менто. Давай, позвони».
Звонок, и правда, отвлёк Джея, а последовавшее приглашение заметно подняло ему настроение. Запах мяты растаял, и Миль с облегчением смогла прервать связь.
— Что — полегчало? — Бен в полглаза посматривал на неё. — А о чём ты хотела спросить?
«Ах, да, точно… Во-первых, почему ты изменил слова клятвы во время Ритуала?»
Бен помолчал. Он молчал так долго, что Миль забеспокоилась.
— Я пошарил по архивам, как и обещал. Обобщил. И просчитал кое-что… Если верить сохранившимся легендам и бредням учёной братии, какое-то зерно в твоей версии о параллельных мирах есть…
«Это не моя версия! Я о ней читала!» — возмутилась Миль.
— Ну я же не спорю. Скажу больше — версий и у наших умников много. И большинство совершенно невразумительные. Но у меня перед ними всеми одно неоспоримое преимущество: у меня есть доказательство. Ты. И мне неважно, какая версия правильная. Самые предусмотрительные и, наверное, самые близкие к реальности умники, сходятся в одном — миры не очень хорошо относятся к вторжениям. Любая инвазия — это вмешательство в их нормальное течение событий, грозящее непредсказуемостью развития. Понятно?
«Я сюда не просилась. Да и чем я им помешала?»
— Судьбы миров — вещь неповоротливая и упрямая, но и уязвимая тоже. Один маленький толчок в нужный момент может изменить всё…
«Или ничего не может. В силу инертности махины, каковой является каждый мир — толчок погаснет, и всё пойдёт, как должно было».
— Особенно, если причину толчка устранить сразу… Так что сначала он попробует от тебя избавиться. А если не удастся устранить, он будет тебя… приспосабливать к себе, притирать… Чем больше времени пройдёт от момента твоего прибытия сюда, тем больше произойдёт всяких событий, они образуют связи, сцепляя тебя с окружающим. И чем сложнее, драматичнее события, тем более прочными станут твои связи с этим миром. Ты врастёшь сюда, всё меньше у мира будет причин выталкивать тебя… и всё меньше шансов будет у тебя вернуться обратно. Чего, если честно, мне очень бы не хотелось.
Миль подлезла под его руку и замурлыкала.
«По-моему, у меня уже появились кое-какие связи…»
— Правильно. Самые мощные связи — эмоциональные. Как дружественные, так и враждебные. А также случайные. А вот дальше мнения наших умников сильно расходятся. Одни считают, что обратного переноса не будет в силу врастания. И осознание своего положения, твой личный выбор — дополнительный удерживающий якорь. А другие считают, что родной мир нуждается в своей частичке и поначалу будет очень стараться перетянуть тебя назад. Особенно, если там остались прочные привязанности и незавершённая судьба, неосуществлённые связи, всякие долги…
«Стало быть — это опять катаклизмы и неприятности…»
— Со временем, как всегда, наступит некое равновесие, — утешил он. — У тебя даже появится возможность выбора.
«Ну да, опять выдирать корни, рвать судьбы… А если у нас родятся дети?!» — ужаснулась она.
— Очень на это надеюсь.
Он прижал её к себе одной рукой.
— Ничего, маленькая моя… Это только вначале… Я построил модель — очень приблизительную, конечно. Поначалу — да, серия отрицательных событий… Ну, будем поосторожнее…
«Вы меня поэтому из Города сплавили? Джей, значит, в курсе?»
— В курсе, — признал Бен. — А как ты хотела? …Да, так вот: вторая часть графика показала смену полюсности событий.
«Ну да: если выживу, то всё будет очень хорошо, просто, как в сказке: «А которые не мрут, те до старости живут…» Похоже, что все неприятности у нас с тобой ещё впереди…»
— Ну почему все — некоторые уже произошли…
«А жертву, гад такой, ведь принял!..» — возмутилась она.
— Кто? Какую жертву?
«А, забудь… всё равно не сработало… Так почему ты изменил слова клятвы?»
— Ну… если вдруг что-то пойдёт совсем не так… я хочу, чтобы ты выжила… и была свободна.
«То есть?!» — Миль взвилась, нечаянно толкнув Бена под руку, и машина качнулась.
— Тихо, тихо… — он выправил курс. — Ты его не провоцируй. Я, конечно, хороший пилот, но не Бог — если упадём, то разобьёмся… Кстати — пристегнись-ка…
«Я спрашиваю — что ты имеешь в виду?! — ярилась она. — Я уже не смогу без тебя! Ты это знаешь! Если тебя не будет — я не смогу! — и вдруг поникла. — Не смогу дышать… не смогу жить… Я не нашла тебя там, дома… и здесь есть только один ты…»
— Вот поэтому я изменил клятву. И ничего уже не поделать. Я знаю, что случиться может всякое. И ты это знаешь, так ведь? Пока мы рядом, мы сильнее. Значит, он постарается нас разделить. Врозь — это ещё не насмерть, понимаешь? Найди в себе силы справиться с ситуацией, не поддавайся! И… и даже если я не выживу, Миль — я хочу, чтобы ты жила дальше.
Она молчала, всем своим видом выражая протест. Не против его слов. Против такой несправедливости. «А не бывает справедливости, мышка-трусишка, — словно наяву донёсся бабушкин голос из далёкого детства. — Только та, которую люди согласны сотворить друг для друга».
— Эй — неужели ты уже ему уступаешь? Вот так, без боя?! Да хотя бы назло ему ты должна будешь выжить — а уж тем более ради меня. И вообще — жизнь больше любви. Ты же знаешь, что я прав.
Она молча сопела ему в рубашку.
— И ты мне сейчас это пообещаешь. Поклянись мне. Чтобы я… чтобы у меня тоже была хоть какая-то надежда… — он сгрёб её одной рукой, прижав к боку, уткнулся в макушку.
Отчаянная нежность затопила Миль всю, без остатка, хотелось сказать и сделать всё, что он ни попросит… но… всегда есть какое-то «но»… И она сказала:
«Клятва… Ты не знаешь, о чём просишь. Я веда, милый, ты помнишь? И моя Клятва — вещь страшная. И редкая. Равносильная самопроклятию. Ибо к нам Судьба требовательна, как ни к кому другому. Скажем, я поклянусь, что буду жить во что бы то ни стало — и не смогу сдержать слово. Но Клятву выполнять я буду всё равно обязана. Можешь меня представить ни живой, ни мёртвой? Или в вашем мире нет страшных сказок про нежить? Ты ведь не хочешь для меня такой судьбы?»
Он слегка оторопел и, хотя и знал, чуял — она не врёт, всё-таки осторожно спросил:
