— И что ж вам дома-то не сиделось, а, Мэллин? — вдруг брюзгливо-досадливо спросил он. — Или в клинике, если точнее?

Миль обмерла. А мужчина, довольный её замешательством, не то скривился, не то улыбнулся и пояснил:

— Да ведь с вашей востребованностью в Городе трудно оставаться инкогнито. Как, вы не знали, что вас ищут все службы Города, фэймен? Вы же сами включили монитор, как же вы это пропустили? — он подошёл к столу, взял пульт и принялся не глядя переключать новостные каналы.

Миль, краем глаза держа его белый силуэт в поле зрения, покосилась вверх, на экран. И чуть не забыла обо всякой осторожности: дикторы, декорации, студии, каналы — всё сменялось в согласии с нажатием на кнопку пульта, неизменным на экране оставалась только одна деталь. Портрет Мэллин Регхаз. Крупно и на втором плане… Вперемешку с рекламой и вместо неё. За спинами дикторов, на фасадах домов… На каждом углу…

— Ах, если бы они удосужились разместить ваши портреты сразу, как вы сбежали из своей палаты… Кстати, если это вас хоть как-то утешит: всех ваших обидчиц взяли прямо на месте преступления.

Он положил пульт, оперся о стол ладонями и холодно уставился на ошарашенную Миль.

— Обычно мы не трогаем замужних, так меньше хлопот. Но с вами получился прокол. Нас ввела в заблуждение ваша внешность — вы выглядели… да и сейчас выглядите заплутавшим подростком, браслета на вас не было, и никто не догадался там же, на месте, сразу взглянуть на индикатор… Впрочем, сейчас это уже неважно. Вы не поверите, госпожа, — издевательски подчеркнул он обращение, — но на вас, невзирая на ваш инфантильный облик и временное, как надеются медики, бесплодие, тоже есть спрос. Я получил предложения, и не одно. Никогда бы не подумал… Что — вы и этого не знали?! — он, кажется, получал удовольствие, сообщая ей такие известия. — А вы взгляните на свой индикатор — видите эту симпатичную красную каёмочку, так эффектно оттеняющую его белизну? Мы не смогли получить ни одной яйцеклетки, госпожа. Ну, не расстраивайтесь так. Хотя… и я, признаюсь, тоже был разочарован — представьте мои убытки.

Он внимательно следил за её реакцией. Потом, сказала себе Миль, попереживаю об этом как-нибудь после… Если будет такая возможность. А сейчас — даже порадуюсь: моим детям не расти в этом кошмарном месте. Это — очень хорошо. Поэтому она ему тоже не то улыбнулась, не то оскалилась.

— Зубки у вас хороши, согласен, — отметил он. — И вообще с вами всё не так плохо, как казалось сначала… За эти долгие недели карантина мои медики многое о вас выяснили… Дикая кровь, да? Что ж, немножко странная реакция на лекарства не портит общей картины вашего здоровья. И… это… волосатость ваша многим нравится… и даже немота. Да понял я уже, что это не простуда. Вот ведь какая штука, фэймен: вы хлопотная добыча и очень неудобный, опасный товар. Держать вас у себя — накликать беду, а выпустить из рук, расстаться с вами — невозможно… Можно было бы, конечно, отпустить вас, — он подождал, пока в её глазах против воли вспыхнет надежда, а затем с удовольствием эту надежду погасил: — но вы же всё равно достанетесь Патрулю, и будете ли вы тогда так же молчаливы, как сейчас? Не захочется ли вам наказать нас, коварных похитителей женщин? Скажите мне вот что, фэймен… Вы очень привязаны к мужу?

Вопрос почему-то вызвал жестокий спазм в груди. Миль даже губу прикусила. Ответ был очевиден, и вопрошавший кивнул, констатируя:

— И очень скучаете. Жа-аль… — он усмехнулся, прошёлся по кухне, посверкивая в её сторону серебристыми бликами глаз. — Ну, я понимаю — первый мужчина часто кажется самым лучшим, но на деле-то это далеко не всегда так… Знаете, мы могли бы предложить вам кое-кого и получше.

Теперь уж Миль пренебрежительно усмехнулась в ответ: не себя ли имеешь в виду? Эх, ты, «получше». Да, Бен, возможно — не лучший. Он просто, как это ни банально — единственный… А кстати — ей показалось или… Она осторожно потянулась мыслью в сторону блондина… и тот сейчас же чуть заметно дёрнул головой в её сторону. Не показалось! И даже некоторую защиту он тут же выставил — бессознательно, но добротно. Заня-атно…. А вот любопытно — сам-то он понимает, что практически мутант?

А если прощупать тебя с твоей защитой чуть поглубже?..

Не успела: коронарный спазм повторился, а следом волны болезненных спазмов прокатились от сердца и до кончиков пальцев рук и ног… и целая серия микроспазмов в черепе на несколько оглушительно звенящих секунд затмила зрение, а едва свет прояснился, как с головы до ног обдало таким безжалостным жаром, что Миль разом и задохнулась, и потеряла твёрдость в ногах. Она навалилась на стол и потянулась к кувшину — напиться! Сейчас она легко, в один глоток бы выхлебала тот немалый остаток воды, что в нём оставался…

Но длинная белая рука быстро перехватила кувшин и решительно вылила остатки воды в раковину.

— Я, конечно, подлец и всё такое, — пояснил он, отставив опустевший сосуд и сбрасывая куртку, — но не садист. Хватит с тебя и того, что ты уже употребила. Сама виновата, кто ж знал, что ты так любишь воду… Хотя… Похоже, с дозой они всё-таки опять не угадали, — недовольно добавил он, оказываясь рядом и принимая на себя невеликую тяжесть её горячего, как тлеющий уголь, тела. — И вводить антидот смысла уже нет. Не так я это планировал, но выбора не остаётся. Зато передоз нейтрализуем быстро… Тем более, что беременность нам не грозит…

Миль в её сумеречном состоянии плохо его понимала, с телом творилось кое-что похуже лунной лихорадки — оно дрожало и выгибалось навстречу его прикосновениям, бесстыдно подставляя под его ладони и губы самые интимные, самые чувствительные свои местечки, кажется, она даже рычала и мурлыкала, кусалась и царапалась, а он только удивлённо-довольно посмеивался, входя в неё снова и снова…

…Впрочем, вскоре он уже перестал посмеиваться. Вскоре он уже хрипло, запалённо дышал, но всё не мог остановиться. И Миль, до этого не владевшая ни своим телом, ни разумом, понемногу возвращаясь из-за сумеречной пелены, уже получила возможность с мучительным стыдом наблюдать за собственными выкрутасами… но ещё нескоро, очень нескоро смогла она взять под контроль свою извивавшуюся, безумствующую, неспособную насытиться плоть…

И прекратить, наконец, мучения истязаемого ею бледного до синевы мужчины.

Да, пострадали в этой нечестной схватке оба. И неизвестно ещё, кто больше — истощённый блондин, впавший в неизбежную после такого неистовства спячку, больше похожую на кому, или Миль, проснувшаяся легко, вполне отдохнувшей и с ясной головой, хотя и с болезненными ощущениями в некоторых местах… а также с укусами и синяками… и тем, что называется засосами — по всему враз похудевшему телу, как она смогла убедиться, глядя на своё отражение в ванной.

Она долго мылась. Пока не поняла, что безуспешно пытается смыть с себя память об этих часах — да, это длилось несколько часов. Миль вообще не могла сказать, когда она сообразила, что происходит нечто жуткое, в какой момент изгнанная во тьму беспамятства суть оскорблённой насилием веды вернулась и принялась мстить — прежде, чем сама Миль смогла вмешаться.

Разглядев в зеркале свои распухшие алые губы, недобро мерцающие, запавшие, в тёмных кругах, но сияющие избытком силы ярко зеленеющие глаза, под взглядом которых исчезали один за другим синяки и засосы, она заподозрила неладное, обратила внутренний взор к своему сокровенному потенциалу… и, ахнув, побежала в спальню.

Там, на широком низком ложе, раскинулось прекрасное в своей скульптурной обнажённости бледное тело. Нет-нет, он был ещё жив — и будет жить довольно долго. Всё-таки Миль сумела окоротить разбушевавшуюся свою суть, в отсутствие хозяйки не только практически ограбившую беззащитного перед нею насильника, но и навек поработившую его так неудачно подставившуюся мужественность…

Миль читала об этом в учебнике, но никогда не думала, что это может произойти с ней, что в ней самой живёт так много от её предков, и из всего рода именно у её ведьминой сути хватит тёмной силы, чтобы в момент, когда личность окажется подавленной, бессильной и униженной, всплыть из глубин, вступить в поединок и переломить ситуацию. Мужчина, рискнувший изнасиловать веду, рискует нарваться на проснувшегося суккуба — так было написано в учебнике. Он никогда не сможет больше жить, как прежде. Фактически этот человек, отдавший сегодня ей свою силу, стал её рабом, рабом преданным, искренне её обожающим всеми остатками души — и мечтающим отдать ей даже эти остатки. Особенно противно было сознавать это потому, что он был почти ровней ей, Изменённым. По местному — мутантом. И он не пытался её убить…