В это время припустил дождь, и бабушка отдала свой зонт ребёнку. Тропинка стала скользкой. Идти пришлось медленно, чтобы не упасть. Долго ли, коротко ли блуждали они, спускаясь таким макаром. Вдруг Марина Михайловна услышала голоса разыскивающих их людей. Подбежала заплаканная Яна.

— Слава богу! Куда же вас понесло, мама? Я чуть с ума не сошла! Мы тут все на уши встали! Разве можно так?.. — Оказалось, что вместо того, чтобы повернуть к парковке налево, Марина с ребёнком отправилась вправо. Постепенно придя в чувство, Яна и Саид, насмерть перепуганные, разразились нервным смехом, заявили друг другу, что этот день они уж точно никогда не забудут.

Автобусы двинулись к основанию ущелья, там, в ресторане, их ждал праздничный банкет. Несмотря на непогоду, столы были накрыты на улице — под навесами. Вместо стульев стояли скамейки. Торжественный ужин был оформлен в деревенском стиле. Что значит молодость, думала Марина. И плохая погода — нипочём. «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мои друзья со мной?» — зазвучала в голове старая пионерская песенка.

Тем временем за столом звучали тосты. Гости и хозяйка торжества надели на себя всё из одежды, взятой в дорогу, спасаясь от горной прохлады. Но постепенно спиртное и прекрасное настроение побороли холод. А тут и солнце выглянуло! Начались танцы. Наблюдая за весельем, Марина не могла отделаться от грустных дум. Впервые на дне рождения дочери с ними не было отца Яны. Она не смогла простить ему предательства, как бы ни хотелось ей спустить всё на тормозах! Уж как он каялся! Сердце сжималось от боли, когда она вспоминала те дни. Она продолжала по-бабьи жалеть Евгения, переживала за него… Но вера в него была уже подорвана, и как было жить с этим дальше? Воображать его в объятиях другой женщины, а потом принимать в свою постель? Нет, это не для неё! Только… почему же душа никак не успокоится? Не выходит он из головы — и всё тут!

Не склеить уж боле разбитую чашу. А память её не разбитой хранит. И ночи в тоске провожу я всё чаще — рисуются счастьем те светлые дни. Разбитая чаша… Да, видно, осколок своим остриём прямо в сердце проник! Не помню обид я, не помню размолвок, а помню глаза: как сияли они… Полна была чаша прекрасных мгновений: пьянящий напиток прозрачен и чист. Тщусь мысленно склеить, стою на коленях, хоть в жизни уже начала новый лист. Разбитая чаша… Слова все избиты. Заезжена тема. Зачем же душа не знает покоя, не сходит с орбиты, над призрачной чашей упорно кружа?..

Марина вспомнила, как узнав о случившемся, переживала их разрыв Яна, как она уговаривала мать «спустить всё на тормозах». Всем свойственно ошибаться, убеждала её дочь. И даже Костя несколько раз пытался убедить мать простить отца.

Марина Михайловна вспоминает, как плакала, собирая вещи Евгения, как решилась сказать ему, что другого выхода из сложившейся ситуации не видит… как выставила собранные чемоданы в прихожую. Перед её глазами снова и снова возникают его опущенные плечи, поникшая голова. Вот он вышел на улицу и через некоторое время вернулся на такси. Вошёл, не глядя на неё, не сказал ни слова, просто взял вещи и уехал. Сколько раз она мысленно возвращалась к этим последним в их совместной жизни мгновениям.

Прошло уже больше месяца со дня его отъезда. Об Евгении ничего не было слышно. Да она и не пыталась наводить справки о нём. Раз нет вестей, значит, всё хорошо, значит, он счастлив, если даже не вспоминает о прежней семье. Когда они по вечерам гуляли с Яной, дочь затевала разговор об отце:

— Как так можно, мам, что папа даже ни разу не позвонил, не спросил, как дела у нас? Я несколько раз звонила ему на работу, но там отвечали, что его нет, уехал по делам.

— Ах, детка, значит, всё хорошо у него в новой семье, каким может быть другое объяснение?

— Мамочка, а кто эта женщина?

— Ничего не знаю о ней. Знаю только адрес дома, в котором она живёт. Так уж случайно вышло. Именно там раскрылся его роман, — горько усмехнулась Марина.

— А номер квартиры не знаешь случайно?

— Нет. Слежку я за ними не устраивала. Ещё этого мне не хватало!

— А как её зовут и кто она, тоже не знаешь?

— Понятия не имею. Да и какая разница?

— Ну как так можно? Я о нём беспокоюсь, например. Не похоже на него, чтобы он о нас не вспомнил за столько времени.

Марина помолчала, подумав про себя, что, видимо, он сильно увлечён своей молодой гёрл-френд, так, кажется, называются теперешние гражданские жёны. Зарегистрировать свои отношения с ней они не могли. Ведь процедуры развода у них с Женей не было. Значит, по документам он все ещё её муж. «… объелся груш!» — терзалась Марина, делая весёлое лицо для Яны. Ей было стыдно перед дочерью за случившееся. Вот и сейчас, пока молодёжь танцевала, Марина Михайловна в очередной, в который уже раз, переживала мужнину измену.

К бабушке подбежала Зара, а следом за ней младшая внучка. Обе наперебой просили пить. Марина, стряхнув с себя бесполезную грусть, ласково улыбнулась и налила девочкам по полбокала сока.

— Бабуся, пошли танцевать? — затарахтела Зарочка и потянула её за руку.

— Ладно, пошли, мои сладенькие!

Потом все пили чай и пели песни под гитару. Не заметили, как на горы опустилась темнота. Ощутимо похолодало.

Пора было отправляться по домам.

У Евгения Ивановича сегодня выдался относительно свободный день. С утра никуда не нужно было ехать, что у заместителя директора по АХО случалось редко. Он решил привести в порядок дела, разложить валяющиеся тут и там накладные в папки, освободить стол от лишних бумаг. В кабинет заглянула главбух, официально-холодноватым голосом, сознательно не глядя ему в глаза, молвила:

-Зайдите ко мне на минуту, Евгений Иванович! С последними документами, пожалуйста, по которым вчера не отчитались. Насколько я знаю, вас не было до конца рабочего дня.

— Хорошо, приду сейчас, Екатерина Васильевна.

На пороге комнаты его остановил телефонный звонок. В трубке раздался родной, до щемящей боли в сердце, голос:

— Простите, не могла бы я поговорить с Евгением Ивановичем?

— Боже мой, доченька?..

— Папочка! Ну, наконец-то, я на тебя вырулила! — Голос Яны дрожал. — Где же ты потерялся, родной мой? Сколько ни звоню, никак не могу застать тебя, а где живёшь, не знаю. Сам-то ведь не удосужишься позвонить… Тебе что, совсем не интересно, как у нас, дела живы ли мы, здоровы ли?..

— Да что ты, Яночка, конечно, мне интересно! Но ты, надеюсь, понимаешь мою непростую ситуацию. Я ведь не по своей воле ушёл — мама попросила! Просто выставила мои вещи на лестничную площадку. Что же мне оставалось? Как же я должен вести себя после этого? Названивать домой, не доставляя радости ни ей, ни вам: «Вот я»!.. Так что не всё так просто, доченька…

— Папа, но ведь у ситуации, о которой ты говоришь, известные причины. Не тебе обижаться нужно! Кто начал всю эту катавасию?.. Впрочем, прости меня, папа, я звоню не для того, чтобы читать мораль. Хотела узнать, здоров ли ты, счастлив?.. Ты должен знать, что все мы скучаем по тебе. Кстати, а где ты теперь живёшь? Дай свой домашний телефон и, если можно, адрес твоей новой семьи. Так хочется иногда услышать, увидеть тебя, обнять. Ты ведь, по-прежнему, мой родненький папка!..

— А кто тебе сказал, доченька, что у меня новая семья? — обеспокоенно спросил Евгений. — Знай, прежде всего, что я живу один. Один, как перст. Никакой такой новой семьи у меня нет! Та история закончилась сразу же, как только Марина узнала обо всём. Я ещё тогда понял, что зашёл в своём увлечении слишком далеко — и тут же прервал все отношения с той женщиной.

— Вот оно как!.. Да-а… Но где же ты, всё-таки живёшь, папа? Мне тем более интересно…

— Снял комнату у одной старушки. Сравнительно недорого. Теперь там моё «бунгало».