Близкие родственники и друзья, с которыми Женя и Марина были дружны много лет, разъехались кто куда, спасаясь от перестроечной неопределённости. Кто в Россию, кто в Израиль, а кто-то в Америку. Один за другим ушли из жизни родители. А теперь из родительского гнезда вылетели и дети…

Родим детей, так хочется им счастья. Растим птенцов, живём теперь для них. Но, оперившись, «птички» разлетятся, оставив, поседевших, нас одних. Мы ищем смысл, бежим за ними следом, несём в ладошках помощь и совет… Но им самим охота жизнь изведать! А жизнь без них пуста, в ней смысла нет! Мечтаем нянчить внуков-малолеток.

Резон: чтоб не просиживать штаны. Но жизнь столь быстротечна: мы уж «предки», наш опыт, знанья — признак старины! Мы плачем, обижаемся, и, всё же, сильна привычка деток ублажать. Они в потомстве ищут смысл свой тоже. Права детей должны мы уважать! Мы прозреваем: не на то надежды, нас тешили обманчивые сны! Не в детях смысл! А в чём? Мы, как и прежде, лишь только Богу, кажется, нужны?

Нужна ли она теперь кому-нибудь? Её внутренние терзания усугубляло ещё и то, что Евгений, всегдашняя поддержка и опора, по непонятным причинам, отдалился от неё. В душевном плане он стал суше, сдержанней. Она больше не видела его глаз, обычно светящихся любовью. Когда в минуты горькой депрессии Марина приходила к мужу, желая поделиться мучившими её переживаниями, то в ответ слышала общие затёртые фразы, в которых не было и намёка на тепло и сочувствие. Если Марину пробирали слёзы от осознания собственной неприкаянности, то супруг раздражённо пенял ей, что она сама во всём виновата, осыпал упрёками. А ей всего-то хотелось молчаливого проявления ласки, чтобы, как раньше, он прижал её к себе, обнял и сочувственно погладил по спине.

Разумеется, контакт с детьми ею не совсем был утерян. Иногда звонила сноха Маша. Они общались, обменивались новостями. Но сын, будучи очень загруженным на работе, связывался с ней крайне редко, предпочитая узнавать о делах родителей через Машу. Виделись они и того реже. Марина не лезла к молодым супругам с предложениями помощи, считая, что, если надо будет, они сами обратятся к ней. Костик с Машей не торопились рожать детей, которые могли бы стать новым смыслом жизни Марины. К тому же, Маше была ближе, естественно, её мать, которая тоже всю радость своей жизни видела в помощи единственной дочери.

Пока рядом была Яна, Марине было легче совладать с тоской по сыну, которого так не хватало после его женитьбы. Все её мысли и чаяния были тогда сосредоточены на дочери, а потом и на внучке. Но сейчас она осталась наедине со своими раздумьями и печалями. В голову лезли горькие мысли о собственной никчёмности.

Отвлечься помогали письма дочери. Они с Яной активно переписывались, передавая друг другу письменные послания и маленькие презенты с руководителями туристических групп. Общение их было похоже на ведение дневника. У Яны случалось так, что в одном и том же её письме были совершенно противоречащие друг другу сведения. То она жаловалась на чёрствость Саида, который мало разговаривает с ней и, придя с работы и поужинав, молча усаживается перед телевизором, ссылаясь на то, что жутко устал. То тремя абзацами ниже Яна радостно сообщала, что получила какой-то незначительный подарок от мужа, тут же провозглашая: «Мамочка, он меня, всё-таки, любит!»

Читая эти послания, Марина расстраивалась, переживала за дочь, затем, поразмыслив, приходила к выводу, что Яне надо быть терпимей к супругу, ведь он действительно устаёт. Попробуй-ка, посиди в офисе двенадцать часов в этакую жару, а ведь он там не баклуши бьёт, а работает! Она советовала Яне относиться к Саиду с пониманием его настроения, его проблем. «Дочка, ты — хранительница очага. Ну, если нет у него настроения разговаривать, то сядь рядом, обними, прижмись и просто помолчи. Он будет чувствовать твою поддержку и отдыхать душой от тяжёлого дня. Будет знать, что дома его всегда ждёт любящая жена, и ему всегда будет приятно возвращаться к тебе. И ты ощутишь душевную близость с ним, и не понадобятся никакие слова! Так писала Марина, наставляя дочь быть заботливой женой и матерью и просто хорошим человеком.

Будь солнышком. Дари тепло, и ничего в ответ не требуй. Чтоб всем, кто рядом, повезло стремиться за тобою следом. Будь звездочкой и освещай любому ближнему дорогу. Себя дари и посвящай всем тем, кому нужна подмога. Будь очагом, чтоб все к тебе душой и сердцем устремились, чтоб в унисон в твоей судьбе сердца людские рядом бились. Грехи всем людям отпусти — взлелей в себе частицу Бога! А душу, как цветок, расти, чтоб смыслом полнилась дорога. У жизни бренной есть предел, но нет пределов совершенству! Оно есть главный наш удел: став лучше, испытай блаженство!

Материнская доля Яны оказалась нелёгкой. Яна сообщала, что Зарочка-Стеллочка часто болеет, ведь у них там очень грязная вода, в которой кишат дизентерийные палочки. Хоть Яна и кипятит воду по два раза, ребёнок, всё-таки, подхватил заразу. Может быть, во время купания под душем, ведь вода легко могла попасть в рот девочки. «Сегодня, — писала Яна, — у Зары высокая температура, и она не сходит с её рук, поэтому приходится, не оставляя малышку, готовить ей еду. Свекровь и пальцем не притрагивается к ребёнку, объясняя это тем, что боится осквернить свою одежду перед молитвой. Сегодня вот Зарочку стошнило прямо на Янином плече, и я не знаю, то ли дочку отмывать, то ли сначала самой умыться…»

Марина плакала над письмами дочери, затем брала себя в руки, и подумав, вновь старалась спокойными, добрыми словами ободрить Яну, дать мудрый совет. Конечно же, Марина дарила много внимания и Муле, возясь со старушкой как с малым ребёнком. Она кормила её, угощала лакомствами, купала, лечила, занимала разговорами. Старая женщина неустанно благодарила Марину за внимание и ласку. Все, кто знал, как Марина ухаживает за бабушкой, удивлялись, как повезло этой совершенно одинокой старой женщине. Кругом полно матерей и отцов, забытых собственными детьми, а тут… Марина скромно отвечала, что любит эту женщину как мать и не находила в этом ничего особенного.

Теперь Марина значительно дольше гуляла с Ральфом. Они бродили вдоль горной речки или просто по улицам города, наматывая километры, после чего пёс ложился у порога и кряхтел, как старый дед, от изнеможения. Казалось, не знала усталости только сама Марина, она загоняла Ральфа в ванную, купала его под душем, после чего он, благоухая запахом шампуня, довольный простирался в коридоре и мгновенно засыпал.

Всем вдоволь доставалось неиссякаемого Марининого тепла и её ласковых слов.

Другим, но не ей самой! Наверное, весь негатив жизни одновременно собрался в одной точке, чтобы уязвить, подавить её. Особенно ранило её равнодушие и сухость Евгения. Марина долго размышляла, что было тому причиной, и не находила ответа. Может быть, его ухудшившиеся отношения с его начальником Сабитом и непреходящее желание уволиться? Понимая это, Марина старалась скрасить жизнь Евгению, как это она обыкновенно делала, душевным теплом и участием. Будучи альтруисткой, она привыкла дарить себя людям, не считаясь с тем, что редко получала в ответ то же самое.

Спустя полгода прилетела погостить Яна с Зарочкой, теперь её так, уже привычно, называла сама Яна. Конечно, так же стали теперь обращаться к ребёнку и Марина с Евгением, все родственники. В разгаре была зима, февраль в этот раз выдался особенно морозным. Марина встречала дочь в аэропорту с сапогами и тёплыми вещами. Краем глаза заметила Яну с ребёнком на руках у стойки таможенного контроля. Дочь была в летних шлёпанцах на босу ногу и лёгком шальвар-камизе. Слава богу, что Зару догадалась закутать в одеяло. Едва расцеловались при встрече, Марина велела Яне немедленно переобуться в зимние сапоги на меху и надеть тёплые вещи.