— Телефон! — крикнула Изадора. — Это Финн, — добавила она, когда Тара с побелевшим от волнения лицом подошла к ней.

— Привет, — сказала она, взяв трубку.

— Куда ты исчезла? — прозвучал в трубке резкий голос Финна. — Я волновался.

— Извини, мы были в клубе.

— Ну, допустим. Если вы с Изадорой ехали на такси, то почему ты не поехала домой? — возмутился Финн. — Или ты хочешь наказать меня за то, что я поздно возвращаюсь с работы? — добавил он злобно.

— Нет. Просто мы в клубе выпили, и Изадора сказала, что я могу переночевать у нее.

Тара почувствовала, что дрожит, но не от холода.

— И все же… — начал Финн, но не закончил мысль.

— До вечера, — произнесла Тара, однако Финн уже повесил трубку.

Они с Изадорой пришли на работу вместе и в коридоре сразу повстречали Скотта Ирвинга.

— Привет, Скотт, — как ни в чем не бывало сказала Тара.

— Привет, — довольно резко ответил он.

— Неплохо держишься, — прошептала Изадора, когда Скотт удалился.

— Это не трудно, — соврала Тара. На самом деле ей пришлось перебороть себя, чтобы посмотреть в глаза Скотту. Но что действительно волновало ее сейчас, так это Финн. «Как я посмотрю в глаза ему?» — думала она.

Тара приехала домой только к семи вечера. «Не приходи домой слишком рано, — советовала Изадора. — Это может натолкнуть его на мысль, что что-то не так. Пусть все будет как обычно». Финн уже ждал ее дома.

«Интересно, а где Изадора набралась всей этой премудрости?» — подумала вдруг Тара. Ответ пришел сам собой, но Тара понимала, что Изадора никогда никому не признается. Да и после того, что сделала, разве имеет она моральное право укорять кого-либо?

— Привет! — крикнула Тара с порога.

Она поставила портфель на пол, сняла кожаную куртку и, как обычно, повесила ее на стул, на котором уже висели другие вещи. Тара понимала, что сейчас особенно важно вести себя естественно, но отчего же тогда она чувствовала себя начинающей актрисой из провинциального театра?

Она прошла в гостиную, где Финн смотрел новости. Прежде бы они обнялись, но сейчас отношения заметно испортились, и он даже не встал ей навстречу.

Тара уселась в свободное кресло — вернее, заставила себя естественно-неторопливо опуститься в него — и приготовилась к трудному разговору.

— Что молчишь? — спросил он. — Разве я не заслуживаю объяснений?

— Я уже все сказала по телефону, — ответила Тара, чувствуя, как ее сердце замирает от ужаса. — Мы остались танцевать, а потом я переночевала у Изадоры.

— Но почему ты не поехала домой?

«Будь естественной. Все должно быть как обычно», — вспомнила она совет Изадоры.

— Просто мы с Изадорой выпили, и я осталась у нее, — сказала Тара.

— Превосходно! — воскликнул Финн и, вскочив, выбежал из комнаты.

Хлопнула входная дверь. Тара с облегчением вздохнула и закрыла глаза. Она не знала, сколько бы еще смогла продолжать этот театр. Она не умела играть. Но сегодня вечером ей пришлось играть прежнюю Тару Миллер — какой она была до того, как изменила мужу, — и в каждом ее жесте и слове сквозила фальшь.

Когда Финн пришел в два часа ночи, Тара спала. Вернее, лежала с закрытыми глазами и делала вид, что спит, что было мучительно трудно. Наконец муж лег, и вскоре его дыхание выровнялось. Финн заснул. Часы у кровати показывали без четверти три. Тара с удовольствием размяла затекшие мышцы, перевернулась на спину, открыла глаза и стала смотреть в потолок. «Ах, если бы я тогда пришла домой часам к одиннадцати, не целовалась бы с Ирвином, — думала она. — Но то, что сделано, уже не изменить», — понимала Тара.

В начале мая на юго-восточном побережье Ирландии, как всегда, стояла изумительно солнечная погода, совсем как в Средиземноморье. Все три собаки Фредди в такое время не любили выходить на улицу и проводили дни на прохладном каменном полу кухни, поднимаясь только для того, чтобы попить воды из своих мисок. Роуз же обожала жару и чувствовала себя превосходно. Она провела в саду на шезлонге так много времени, что ее кожа приобрела золотистый цвет. Благо запас романов у тетушки Фредди был огромен. Роуз читала и читала, иногда наблюдая за пчелами, которые гудели над цветами в саду. В дальней части сада отцветал жасмин, но Роуз все еще чувствовала его сильный аромат, доносимый ветром. На ночь она оставляла окно спальни открытым. Ей нравилось быть ближе к природе. Хотя в родном Мидоу-Лодже в Кинварре ее спальня располагалась на первом этаже, там Роуз почему-то никогда не слышала сверчков, стрекочущих в траве, и лисиц, тявкающих по ночам.

Роуз жила в Каслтауне около пяти недель, но чувствовала себя так, словно никуда и не уезжала отсюда. В ежедневной размеренности жизненного уклада Фредди было нечто успокаивающее. В своих привычках тетушка была далека от каких-либо традиций вообще. Она одевалась вопреки моде с таким упорством, что его нельзя было не заметить. Когда собирались гости, они уже были готовы к фирменной шутке тети — «счастливый горшочек». В один из горшочков, в которых готовились угощения, клались горошки черного жгучего перца, и один из гостей оказывался «счастливым». Тетушка Фредди могла приготовить тушеное мясо по-мароккански, а могла и заказать еду из ресторана, если не было времени на готовку. Единственными постоянными пунктами в планах Фредди были приготовление обедов для пожилых в походной кухне на колесах и еженедельная «ночь покера». Тетушка приглашала Роуз повсюду, где участвовала сама, а когда Роуз отказывалась, что иногда бывало, ничуть не огорчалась.

Впервые за сорок лет Роуз почувствовала, что может делать то, что захочет, и когда захочет. От такой свободы даже голова шла кругом. Ей больше не нужно было быть почтенной миссис Миллер. Она могла прокатиться на старом велосипеде Фредди, подвернув юбку на манер шорт, могла надеть свою самую старую льняную юбку и футболку, сунуть ноги в старые пыльные сандалии, ничуть не беспокоясь о своей внешности с утра до самого вечера. Те, с кем она общалась во время благотворительных акций, хотели видеть просто людей в хорошем настроении. То, что на юбке у Роуз будет собачья шерсть, или она будет без макияжа, их волновало меньше всего. Если Роуз не хотела подходить к телефону сутками, то и не подходила, если хотела в четыре утра прогуляться по Каслтауну, тоже проблем не было.

Этим утром Роуз была одета в старые шорты цвета хаки, которые дала ей Фредди, и в блузку с короткими рукавами — день обещал быть жарким. Роуз приводила в порядок раскладушку. К ним собирались на уик-энд Стелла с Эмилией, и Фредди предложила, чтобы Эмилия спала на ее старой раскладушке.

— А Стелла может спать с тобой, постель широкая. К тому же в комнате достаточно места и для раскладушки, так что Эмилия будет спать в одной с вами комнате, — с энтузиазмом говорила Фредди.

К сожалению, лучшие дни этой раскладушки давно миновали. Роуз возилась с ней у черного хода, поливая из шланга потемневший от времени брезент, но конструкция все равно оставалась слишком мрачной, скрипучей и ветхой даже для маленькой Эмилии.

Наконец Роуз сдалась и пошла разыскивать Фредди. Та сидела в саду под зонтиком с бокалом диетического лимонада и читала газету.

— Эта раскладушка слишком старая, — сказала Роуз. — Мне придется, наверное, пойти в город и купить небольшую складную кровать.

— Пирожки будешь? — спросила Фредди. — А то все булочки я съела.

Роуз собралась в дом, чтобы переодеться, как вдруг заметила такси, сворачивающее к их дому.

— Кто бы это мог быть? — удивилась Роуз.

Дом тетушки располагался в тихом переулке, где машины были так редки, что Фредди, наблюдая за ними, могла уже точно сказать, к кому едут гости. Она отложила газету и пригляделась.

— Вроде к нам, но мы же никого не ждем, — глубокомысленно заявила тетя. — По крайней мере я не помню, чтобы ждали.