Виктор заглянул в спальню. Она также не была заставлена мебелью: у дальней стены стояла двуспальная кровать с никелированными шарами, напротив нее — темный комод, на крышке которого имелось зеркальце, большой, коричневый, похожий на барабан будильник с двумя чашечками звонка и разные туалетные принадлежности. У окна стоял однотумбовый письменный стол с коричневой карболитовой лампой служебного вида и черным телефоном, где трубка возлежала на каком-то подобии оленьих рогов. Еще на столе был какой-то стандартный канцелярский письменный прибор из стекла, расписной стеклянный стакан с ручками и карандашами и хромированный календарь, переворачивая который можно было менять даты. С потолка свисал апельсинового цвета абажур с бахромой.

Вернувшись в гостиную, Виктор внимательно разглядел буфет. За стеклянными дверцами виднелась разнообразная посуда и какие-то бутылки и графины, а пониже, в центре, высились канцелярские часы в деревянном корпусе, видимо, точные, но как две капли похожие на те, что Виктор в детстве видел на почте и в разных официальных учреждениях.

В обстановке все вроде как было, но для соответствия обжитой квартире конца тридцатых не хватало уюта. Не хватало салфеточек, вышитых гладью или ришелье, чехла на диване, подушечек с узором крестом, на широких подоконниках не хватало цветочных горшков, на буфете и комоде — статуэток и вазочек, на круглом столе — какой-нибудь, хотя бы немудреной, вазы или конфетницы, на стенах — фотографий. Наконец, в квартире не было икон, хотя был радиоприемник.

В этой квартире все выполняет свои служебные функции, подумал Виктор, и радиоприемник тоже. Интересно, какие? Он подошел ближе и повернул выключатель. Лампы прогрелись, и по комнате разнеслись сочные, заводящие звуки уже слышанного с Веселиной в кустах сирени хита «Все хорошо, милая», только уже в исполнении не Эмброуза, а Джорджа Холла.

«Развлекаются? Или… или слушают, что за бугром болтают?» Виктор поискал глазами на стенах положенную красную открытку и не нашел.

— Виктор! Принесите мне, пожалуйста, столовые тарелки! Они в буфете, верхние полки слева!..

Курица была с морковью, репой и копченой свиной грудинкой — в таком варианте Виктору действительно еще ни разу не доводилось ее пробовать — и на вкус показалась изумительной, тем более что Виктор, воспользовавшись ситуацией, позаимствовал из обнаруженных в буфете стратегических запасов терпкое анапское каберне. «Если жандармерия ищет путь к моему сердцу через желудок и общество прелестной дамы — оно даже к месту». На той же полке обнаружился пузатый графинчик с водкой, и это навело Виктора на вопрос, положено ли в этой реальности помянуть павших в бою; во второй, если читатель помнит, это как-то замяли. Не найдя ответа, он спросил об этом у Лены.

— Не сегодня, во всяком случае. Их еще не предали земле… еще не простились.

— Понятно. А то я не всегда знаю местные обычаи.

— Не думаю, что они настолько отличаются от ваших… В России «дома новы, но предрассудки стары»[33]. Классика.

— Ну вы же чувствуете, что-то, наверное, изменилось после падения республики?

— Изменилось. Холуйства стало поменьше.

— Странно. Всегда казалось — чем более централизованная система, тем холуйство выше.

— Это абстрактно. Император призывает развивать критику снизу, можно жаловаться в народную инспекцию, говорить о недостатках на расширенных собраниях партии, наконец, молодежь из собсомола воюет… А раньше — каждый сам по себе, каждый заводчик, каждый столоначальник — централизованная система и может свободно окружать себя блюдолизами. Конечно, и сейчас это бывает, но не так нахально. Боятся.

— То есть какой-то элемент демократии у вас все же развивают?

— Можете называть это демократией… У нас говорят — «народоправие». Народу не нужна власть, народу нужна правда.

— А, теперь понятно, — согласился Виктор, хотя так и не понял логического смысла. В голове крутилась лишь фраза из фильма «Брат-2»: «В чем сила? — В правде».

— Ну а как курица-то?

— Мм… Это нечто потрясающее. В микроволновке такого не сготовить.

— В микроволновке?

— Ну да, это шкаф, где пища нагревается сразу изнутри за счет поглощения радиоволн сверхвысокой частоты.

— И зачем так сложно?

— Это быстро, и легко управлять нагревом. В будущем электронные устройства станут дешевыми.

— Слушайте, если это не изобрели, на это есть смысл оформить патент.

— Разумно. Тем более что на то, чтобы застолбить принцип приготовления пищи, не обязательно делать саму микроволновку.

— Вот именно. А потом можно продать патент, лицензию или найти людей, которые вложат в это деньги. Это ведь не военная техника, жандармерию такие вещи не интересуют. Почему бы не сделать на таких изобретениях личную выгоду?

— Хотите быть моим компаньоном?

— У вас есть идеи, у меня — связи. И доступ к вам в любой ситуации.

— А как посмотрит начальство на использование служебного положения в личных целях? И кстати, не боитесь, что здесь прослушка?

— Оставьте это мне. Кстати, микрофоны я уже отключила. Сослалась на то, что вы, как человек будущего, запросто их обнаружите. Вы же догадались в беседке? Можете посмотреть, они проводные, в отдушинах.

— Приемник, телефон проверяли?

— Мне показали всю тайную документацию по этой квартире. Микрофоны, скрытые фотокамеры, сигнализация. Иначе бы я не начала этого разговора. Так как насчет партнерства?

— Заманчиво. Но сперва хотелось бы знать, кто я вообще здесь — союзник или пленник. Пленных и заключенных, кстати, тоже охраняют.

— Вы — козырь.

— В чьей игре?

— Мировых держав.

— Очень лестно, но этого я опасался больше всего. Как меня собираются разыгрывать?

— Это пока знают только в Кремле.

— Значит, там знают, кто я и откуда?

— Не все. Но люди, влиятельность которых вы вряд ли сможете переоценить. Вы имеете покровителей, власть которых безгранична. Только покровители приходят и уходят, а торговлю и патентное право никто не отменял.

— Ясен пень.

— Что?

— Неологизм, мадам. Замена выражения «Ясно как божий день». И как же будет гарантирована моя доля в концессии?

— Доказательства получите завтра. А на сегодня планировалось выяснить, как получать в наших условиях лучи Лазера. Кстати, я договорилась, вас оформят одним из соавторов открытия.

— Лена… Но это же не я открыл.

— Виктор, вы настоящий русский ученый. Бескорыстный и честный. Те, кто открыл эти лучи в вашей реальности, были оценены современниками? Признание, награды, степени?

— Ну разумеется.

— Вот видите. Они у вас там уже получили все, что полагается. Вы помогаете здесь сделать открытие, именно вы. В конце концов, если считаете это незаслуженным, потом всегда можете отказаться.

В этой ситуации даже автор не знает, что сказать. С одной стороны, Виктор действительно усиления фотонов индуцированным излучением сам не открывал. С другой — в этой реальности он сделал для этого открытия гораздо больше, чем Барак Обама для Нобелевской премии мира. Вот и разберись тут.

Лена не стала торопить его с ответом. Вместо этого она легко поднялась из-за стола, подошла к нему сзади — в паузе между музыкальными номерами отчетливо слышалось шуршание ее платья — и, положив руки ему на плечи, нагнулась и прошептала ему на ухо:

— Боже, как я недогадлива… Вы же, наверное, смертельно измучены, а я тут пристаю со своей наукой… Давайте я вам постелю сейчас на диване, приляжете, отдохнете.

Ее локон щекотал Виктору ухо, близкие губы источали тепло, и от нее исходил очень знакомый, напоминающий о далеком детстве запах духов.

— Нет, почему же… Отдохнуть я уже успел, да и в вашем обществе практически не чувствуешь усталости. Это, наверное, какая-то экстрасенсорика?

— Нет, конечно. Ну если вы сами хотите…

Она начала собирать тарелки.

— Я помогу.