— Йес, оф коз, — ответил за Джейн Виктор, — ай’л тэйк ит инту эккаунт[61].

На рукоятке ТТ вместо звезды виднелся орел эмблемы Императорского Тульского оружейного. Виктор вынул обойму — в ней оказалось двенадцать патронов в два ряда вместо привычных восьми — и загнал обратно. «Ишь ты, проапгрейдили. Плохо, что не в кобуре».

— И как у вас идут наши волыны? — спросил он Джейн.

— Частные заказы в основном. Правительство лоббирует для военных пистолет компании Кольта сорок пятого калибра. Прекрасное качество, но дорогой и всего семь патронов в обойме.

«Нехило для толмача матчасть знает… Или это национальная американская черта? Рождаются в машине и с пестиком?»

В спальне Виктор просто положил ствол на тумбочку, а обоймы сунул в карманы брюк.

— Здесь у меня такое чувство, как будто ничего не произошло, — вздохнула Джейн и щелкнула круглой бакелитовой ручкой «Зенита». Виктор крутнул ручку настройки, но приемник молчал.

— Он же еще не нагрелся. Только батарейные сразу работают.

— Ах да. Никак не могу к этому привыкнуть.

— Мы с вами все время играем в одну игру… Я делаю вид, что не знаю, откуда вы, вы делаете вид, что верите, что я не знаю. Вы правда из будущего?

— Из другого. В этом будущем Лонг убит, а президентом стал Рузвельт. О покушении предупредили немцы?

— Проще всего было бы сказать: «Я не знаю, я всего лишь переводчица».

— Если Даллес не дурак, он не приставит рядовой состав.

— Верно. Проблема в том, что никто не знает, что задумал Даллес.

— Почему вы это мне говорите?

— Вы спасли мне жизнь. Ну и кроме того мы партнеры.

— Разве с этим в Ю-Эс-Эс считаются?

— Разве в Ю-Эс-Эс нельзя остаться человеком?..

Приемник ожил. Послышались шорохи и потрескивание эфира.

— Какую станцию вы хотели найти?

— Москву. Почему-то после всего этого тянет услышать «Говорит Москва».

Московская волна ворвалась в комнату протяжными звуками цфасмановского танго «В дальний путь».

— Под русский джаз хорошо танцевать, — улыбнулась Джейн, — такое впечатление, что композиторы пишут в дансингах.

— В таком случае позвольте вас пригласить?

— С удовольствием.

Виктор взял Джейн за талию, и музыка легко повела их обоих, растворяя в четко очерченных тактах.

«Скоро умчится поезд стрелой, и развеет ветер дым…»[62] — старательно выводил тенор.

— Похоже на нашу «Брат, на жизнь хоть грош подай», но гораздо сентиментальнее, — прошептала ему Джейн. — Особенно когда скрипки вступают, просто комок к горлу. А мелодия так захватывает, что движешься и не чувствуешь собственного тела. Кажется, она звучит где-то внутри меня…

— Голова не кружится?

— Нет, нет… Какие точные слова у этой песни: «И развеет ветер дым…» Все в этой жизни расходится, как дым: юность, близкие люди, города, мечты и планы на жизнь… И сам человек, со всем, чем он жил, вынашивал, любил и ненавидел, сам он как паровозный дым — мелькнул и растаял в воздухе…

Она вдруг внезапно и порывисто обхватила его шею и зашептала:

— Не уходи! Не исчезай, пожалуйста! Я не могу так больше жить! Останься, останься, останься, останься…

«Я вам нравлюсь?» — хотел было спросить Виктор, но вдруг понял бессмысленность и очевидность этого вопроса; он просто припал к вишневым губам, как путник в пустыне после многих дней пути припадает к внезапно появившемуся роднику.

«Это и есть та самая попытка Ю-Эс-Эс меня скомпрометировать, о которой говорил Сталин и которую мне надо позволить? Или просто психологическая реакция после ужаса неминуемой смерти?»

Во всяком случае, толпа папарацци с фотокамерами в спальню не вламывалась, и если их снимали, то скрытой камерой.

— Ты ведь не развеешься, правда?

— Нет, радость моя. Когда ты рядом, законы природы словно меняются: солнце светит ночью, и само время течет вспять. Ты — моя звезда, маленькая счастливая звезда, упавшая с ночного неба в мою ладонь, и я хочу теперь только одного — спрятать тебя в самом сердце…

«Если это останется в архивах Ю-Эс-Эс, пусть это будет красиво…»

— …Ты о чем-то думаешь, мой ласковый?

Сквозь прикрытые жалюзи просвечивало оранжево-красное зарево. В рекламе здесь используется неон: разноцветные газосветные трубки еще не вошли в моду. В России такого нет, там еще буквы светящихся вывесок с электролампочками цветного стекла. А здесь — экономия электричества, дешевый способ сделать вывеску побольше. Трубки для букв гнут специально, на заказ, по их очертаниям, но цвет все равно оранжево-красный, тревожный. Хорошо, что здесь еще Вашингтон, столица, и рекламы не так много.

— Как-то непривычно. Мы с тобой знакомы полдня. Мне надо было ухаживать за тобой, ходить всю ночь под твоими окнами…

— Если ты будешь ходить всю ночь под моими окнами, соседи вызовут полицию. Или нападут грабители. Правда, у тебя есть оружие. Романтика у нас — это фантазии богатых. Пригласить на свою яхту, например.

— Тебя часто приглашали на яхту?

— Ни-ко-гда. Я не принцесса и не кинозвезда. Ты разочарован?

— Тобой? Ни-ко-гда.

— Я забыла, ты же комми, у вас там нет бедных и богатых.

— Я не был в партии, и теперь у нас другой строй.

— Все равно, ты вырос в стране комми. Там важна не яхта, а человек.

— Ты хотела бы жить в СССР? Но там были тоже какие-то трудности. В первой реальности колбасу привозили в магазины не всегда, и когда привозили, надо было стоять в очереди.

— А яйца привозили? Молоко? Рыбу?

— В нашем городе — всегда привозили.

— Зачем же вы стояли за колбасой? Я бы взяла яйца или рыбу. Экономия времени. Еще можно сделать тосты и обжарить картофель… А кафетерии у вас были?

— Столовые были везде, фабрика-кухня, домовая кухня…

— Там была колбаса?

— Иногда… Там котлеты были, шницель, гуляш, поджарка, сосиски.

— Зачем же вы стояли за колбасой?

— Не знаю. В раннем детстве она лежала в гастрономе свободно.

— Вообще ничего не понимаю… Но очередь за колбасой была меньше, чем на бирже труда?

— Тогда не было бирж труда, везде висели объявления «Приглашаем на работу».

— То есть можно было ходить по офисам и свободно выбирать? Это не пропаганда?

— Нет. Все были обязаны работать.

— Опять не понимаю. Это все равно что все были обязаны есть или спать. Если нет работы, как оплатить еду и жилье? Или их давали бесплатно?

— Нет, хотя и недорого.

— То есть, когда привозили колбасу, вывешивали низкую цену? Это был сейл?

— Ну в общем, что-то вроде этого.

— Тогда в чем недостаток? Если делают сейл, то у нас тоже большая очередь. И сейл бывает не всегда. Часто не можешь себе позволить ту или иную вещь, потому что ждешь сейл. Чтобы сохранить деньги. Разве это недостаток? В СССР нельзя было хранить деньги?

— Можно. Даже плакаты висели: «Храните деньги в сберегательной кассе».

— Это реклама. Касса часто банкротилась?

— Она вообще не банкротилась.

— Тогда я не понимаю, чего плохого в том, что везде сейлы и работу можно легко поменять. Наверное, все дело в том, что у вас там было много романтики. А у нас больше расчета. Если мужчина только познакомился с женщиной и пригласил на вечер в ресторан, то каждый платит за себя. Потом, когда познакомятся поближе, могут поехать на автомобиле куда-нибудь за город и снять комнату в недорогом мотеле. Или просто остановить машину на пустынном побережье и творить любовь. А в России никогда не творят любовь, а ею живут.

— Можно еще цветы дарить.

— Хорошо, что ты этого не сделал. В каждой ленте про любовь дарят цветы. Уже не могу смотреть эти приторные истории со слащавыми песенками, цветами и кукольными лицами артистов. Хочу видеть на экране жизнь, людей с сильным характером, способных что-то просто сделать для братьев своих, а не ради долларов. Я выгляжу странно?