– Канал «Маяк-Авто» продолжает квадровещание программой «Жизнь на колесах». Для пассажиров городского транспорта прозвучат песни в исполнении Наталии Рудиной и Аллы Перфиловой…

Кто такие Рудина и Перфилова, Виктор не помнил, хотя голоса показались подозрительно знакомыми. Да и не до них было.

«Глупо, черт, как глупо все получилось… Не надо было этого приятеля придумывать. Сказать – просто нашел… Ага, а тогда подумает, что украл. Что теперь? Вот верно же, что жадность фраера погубит…»

Рядом раздалась будильниковая трель. Теплородная шатенка вынула из сумочки мобилу – оранжевую, с выдвижным вниз, как шея жирафа, микрофоном.

– Да. Я уже на моторе еду. Все.

«А, вот что такое мотор. А в семидесятые так такси звали».

За Курганом маршрутка тормознула; Виктор заметил, что останавливают их не на остановках, как теперь, а где попало, лишь бы по пути. Заскочила парочка студентов из «педа» – пединститута, переселившегося сюда в семидесятых. У чувихи на боку висел диск CD-плеера.

Может, я зря тут как на измене, подумал Виктор. Может, я зря себя накручиваю. Может, этот Финозов просто хочет иметь уникальную вещь, чтобы стать авторитетом. На хорошую коллекцию можно годы ухлопать, и все равно круче местных корифанов не станешь, а тут бац – ни у кого этого нет. Статус? Человеку нормальному мало просто иметь, ему надо еще и быть кем-то. Финозов раньше был: звание, выслуга, награды какие, а теперь он кто? Вот и заводит себе другую реальность и начинает в ней устраиваться: сначала востребован, как писарчук со связями, но это ж мало, тут другое ценится… И вот приходит с улицы человек с раритетом, и какая разница, кто он, этот человек-то: есть раритет, есть некая загадочная история о происхождении редкости, и она всех устроит. Почему бы не такой вариант? Ну да, а принципы? А что принципы? Поглядывать на эту шатенку сейчас – это тоже не принципы… Все мы люди, почему Финозов будет исключением?

На повороте на Бежицкой за тонированным стеклом мелькнула в дымке панорама дремавшего в речной долине его родного района с заводскими трубами БМЗ; эта с детства знакомая картина задела какой-то рычажок в его душе, перед его умственным взором словно мелькнула вспышка, и жаркая волна накатила снизу, перехватив горло неизвестно откуда взявшимся комком.

«Родители! Родители на выезде! Они даже и не поймут, все равно признают… зов крови же! Узнать, что здесь делать, как устроиться, как паспорт получить, а уж тогда… Я и заработаю и помогать буду, старший сын вроде… а как же я тогда с самим собой полажу? Что-нибудь вместе придумаем. Какой-нибудь родственник буду. Двоюродный…»

– У Пролетарского остановите! Вот здесь!

На Пролетарском сквере Виктор не увидел круглосуточного магазина у остановки, но зато по скверу были разбросаны несколько киосков в виде резных избушек, а на бетонной площадке, где обычно останавливался зооцирк, красовалась на низком бетонном постаменте огромная черная «Лебедянка»[2], символ послевоенного возрождения Бежицы.

«Жалко, что не «Пятилетка»… Ладно, потом, потом будем смотреть. Потом будет много времени».

Цель была совсем рядом – серый брусок хрущевской силикатной пятиэтажки с длинной стеклянной лентой витрин магазина «Силуэт» на первом этаже; только с торца выросла какая-то чужеродная железная будка, выкрашенная ярким кровельным суриком, – вроде автометеостанции. Знакомый подъезд, и все так же скрипят за спиной детские качели, будто занесенные сегодняшним ветром-хулиганом из школьной поры, когда здешних пацанов считали «за Кордоном». Дверь подъезда открылась: какой-то мужик выносил синее пластиковое ведро в мусорку. Виктор не стал ждать и тут же проскочил на лестницу.

Вот дверь, стальная с деревянными реечками для красоты – такая же. Такая же! Сам вызывал ставить в девяностых! Кнопка – такая же! Где-то в глубине послышался знакомый гонг. Колокола… Да, как же он совсем забыл-то – там, внизу, была ступенька! Пацанами собирались, Одуван на гитаре бренчал ту самую, Геннадия Старкова, про колокола! Свет в глазке… они дома, открывают! Что сказать? «Я вернулся…»

– Еремины? Так их здесь нет. Они же переехали.

Небольшая старушка в накинутом на плечи сером вязаном платке из козьего пуха держала в руках деревянную ложку и глядела на Виктора удивленно-добродушными глазами из-под узких, современного фасона очков в тонкой черной оправе. Из квартиры доносился запах горячего яблочного варенья.

– Простите… А вы не помните куда? Я из родственников, мне тут адрес этот дали…

– А это давно уже, лет десять. Вот как сын у них в Коломне женился, они квартиру обменяли и к молодым съехали. Множественный обмен еще был, а в эту квартиру мы вселились. И вот как переезжали, не видели их с тех пор никогда, не бывают они в Брянске. Если бы заявлялись, я бы вам могла сказать, а так… А вот вы на заводе узнайте, может, там кто из знакомых работает, вдруг подскажут.

– Да, точно. Спасибо вам! Всего доброго!

– И вам тоже! Может, зайдете чайку попить с дороги? Я варенье варю, яблочки осенние, попробуете, похвалите… Из своего сада.

– Спасибо огромное, мне бежать надо, может, действительно у кого из знакомых узнаю!

Магнит двери подъезда щелкнул за спиной. Впереди разверзалось пространство, в котором можно было бежать по любому направлению, не опасаясь описанных фантастами парадоксов. Законы теории вероятности надежно защищали Виктора от встречи с двойником. Правда, Сталин в третьей реальности нашел родителей Виктора, но вмешиваться не стал.

«А ведь искал только родителей по матери. Помешались они всем миром в этом тридцать восьмом на пятом пункте…»

Виктор машинально перешел через улицу в направлении Орловской, где уже не было его квартиры, но на углу Брянской Пролетарской дивизии спохватился и повернул налево, к остановке. Мемориальная доска в честь Брянской Пролетарской была на месте. Ну да, здесь война была, и дед погиб при форсировании Десны, поэтому родители встретились и поженились здесь, и так далее. Но кто же исправил ее, эту историю, когда и зачем…

Для успокоения он гнал себя вперед. Сзади загудела зеленая «тройка» с гармошкой, он прибавил ходу и вбросил себя на остановке в задние двери, то есть в четвертые от головы.

– Садитесь, отец!

Чувачок-меломан с плеером «Весна» и в синей кепочке уступил Виктору кресло. Виктор замялся:

– Спасибо… Да я постою.

– Да садитесь, садитесь, мне сходить скоро, а вы с пакетами, неудобно же.

– Спасибо. Удачи вам.

– Спасибо… – Парень смущенно улыбнулся и стал в проходе, держась за свисавшую с поручня, как в трамваях, петлю. Судя по звукам, долетавшим из наушников, он кайфовал от старого доброго «Don’t Worry, Be Happy» («Не парься, расслабься»).

«Воспитанная нынче молодежь пошла», – машинально подумал Виктор и вспомнил, как они сами двадцать лет назад шокировали москвичей, уступая старшим места в метро. Кстати, если судить по видневшимся наушникам на головах пассажиров, нынче пошедшая молодежь массово запала на CD-плейеры.

Решив внять настойчивому совету оцифрованного Бобби Макферрина-младшего, теперь Виктор больше обращал внимания на то, что произошло с городом. Напротив Московского микрорайона, до Пушки, вечное болото с гнилой водой между старой и новой дорогой к мосту было засыпано, и на этом месте был разбит сквер, где среди зеленых молодых елочек, к удовольствию детей, шумел фонтан и возвышалась пластиковая фантазия из горок, лесенок, каруселей и каких-то еще аттракционов, которых он не успел разглядеть. Рядом с Первомайским мостом возводили опоры нового, третьего по счету. Запустения здесь не чувствовалось, наоборот, царили обустроенность и порядок, как в юбилейном восемьдесят пятом, когда праздновали тысячелетие города, и это начало успокаивать Виктора.

«Значит, я могу себя поздравить, – подумал он, – в этой реальности мы, то есть другой я, сошлись с Ларисой. Боже, что это была за страсть! Какой мы были парой! Рядом с ней ты был просто другим человеком – сильнее, умнее, благороднее… какое это было счастье! Готов был всю жизнь носить ее на руках… И на работе неплохо было, перевелся в приличное КБ, куда в основном местные устраивались… Ну, вообще-то и здесь, в Брянске, завод оказался не хуже. Просто ей надо было выбрать из нас двоих, и она выбрала тогда не меня, но это не конец жизни, у меня потом и семья сложилась, и дети появились… а здесь я, то есть другой я, все-таки с ней, и это прекрасно, пусть они будут счастливы… а ведь тогда ты тоже думал «пусть они будут счастливы», точнее – «пусть она будет счастлива» и «не буду мешать». Не буду мешать. В конце концов, второй я мне немного родственник…»