Время здесь остановилось. Куда бы Барни ни взглянул, повсюду он натыкался на взгляды одобрительно рассматривающих его молодых женщин. Это следовало бы назвать не прелюдией к сексу, а приятным человеческим контактом. Опуская глаза, он видел стройные ножки, оголенные до бедер. Отвернувшись, натыкался на редкостное зрелище: внимательные глаза, нерешительные, не спешили от него оторваться. Здесь царило дружелюбие; недружелюбными были только пропахшие одеколоном менеджеры. Возможно, длительное ожидание располагает к рассматриванию друг друга, к обостренному интересу к вновь пришедшим, это спасает от скуки. Чем бы ни объяснялись взгляды этих женщин, было приятно хотя бы ненадолго оказаться в фокусе их внимания. Красивая женщина не может просто так отвести глаза от мужчины, как бы скромна ни была. Прекратив смотреть на него, она как бы вырывает из его тела кусок плоти, причем гораздо больший по площади, чем тот, на который перед этим взирала. Некоторым женщинам свойственна в праздности какая-то ужасающая живость взгляда. Именно это Барни и ощущал сейчас. Он с удивлением чувствовал и другое — собственную возмужалость оттого, что все они как на подбор подчеркивали свою скромность именно тем, что выставляли напоказ бедра.

Его вывела из задумчивости секретарша:

— Мистер Рудольф приглашает вас на короткую беседу. В эту белую дверь, пожалуйста.

Барни прошествовал по комнате ожидания. Со всех сторон его окружали грациозные ножки. Он чувствовал себя накоротке с этими женщинами, хотя не обменялся с ними ни словом. И не осознавал, насколько сильно взволнован, пока не оказалось, что ему непросто открыть дверь. Дверь превратилась в препятствие, для преодоления которого потребовались внимание и ловкость.

Справившись с дверью, он оказался перед огромным квадратным отражающим экраном, свисающим с тросов. Обойдя экран, очутился в охотничьей избушке, на полу которой лежала шкура белого медведя, а на шкуре — голая женщина. Ее голые груди обдувал вентилятор, хотя в комнате и без того было нежарко. Она пила кофе, подперев голову рукой и повернувшись к мужчинам задом.

— Как я рад тебя видеть, Барни! — воскликнул Рудольф, отходя от лысеющего господина средних лет, с которым беседовал, и приветственно протягивая Барни руку. — Давненько я не виделся с дядюшкой Молтедом! Как он поживет?

— Скачет себе помаленьку.

Рудольф усмехнулся, представив эту картину.

— Я перескажу ему, что у вас тут за местечко.

Глазки Рудольфа загорелись.

— Ты о тех, кто ждет там? — Он довольно закивал. — Женщины — просто душки, пока не подслушаешь их разговоры с матерями.

Рудольф был строен, одет с иголочки: красный шелковый пиджак и легкая спортивная рубашка с расстегнутым воротом и аскотским галстуком. Работая на дядю Молтеда и его шурина Руби, Рудольф близко познакомился со всем семейством. Знал хорошо всю родню и при этом испытывал легкое ностальгическое чувство, так как вырос вдали от нее.

— Увы, Барни, — поспешил с покаянием Рудольф, прекрасно чуявший, когда к нему являлись за услугой, — я в страшной запарке. Так продолжается вот уже четыре года. Это мой терновый венец. Работаю даже по субботам! — скорбно сообщил он. — Если бы я объявил рабочим днем воскресенье, все равно не было бы отбоя от клиентов. Оставайся! Может, мы выкроим время для разговора в промежутке между съемками.

Рудольф обернулся к лысеющему менеджеру, описывающему круги вокруг своей подопечной на медвежьей шкуре. Та вскинула одну руку. Менеджер надел очки для чтения, встал на колени и близко наклонился к ее груди: Пока он изучал ее анатомию, вентилятор взлохматил ему волосы.

— Решайте! — твердо сказал Рудольф коленопреклоненному господину.

Тот поднял голову. У него был огорченный вид садовника, не сумевшего выпестовать саженец.

— У нее не твердеют соски.

— Пускай пририсуют, — пискнула девушка. — От этого вентилятора я замерзну. — Она опустила руку и недовольно бросила поднимающемуся с колен менеджеру: — Раскошелишься, небось не помрешь.

Теперь менеджер почесывал ей спину то в одном месте, то в другом.

— Как быть с ее веснушками?

— Закрасим их из пульверизатора, — небрежно ответил Рудольф. Главным охотником в избушке был он.

Менеджер не жалел времени, он провел рукой по ребрам и по тазу подопечной.

— А родинки? — озабоченно спросил он.

— Закрасим. — Рудольф покосился на часы и на девушку на шкуре. — До начала съемки осталось три минуты.

— Вы говорите, краска будет выглядеть естественно? — Так менеджер выразил согласие принять необходимые решения за оставшиеся три минуты.

— Даже лучше. Потому и стоит таких денег — у меня этим занимается настоящий художник.

Менеджер одобрительно оглядел тело на шкуре. Видимо, его грела мысль, что дополнительные деньги будут истрачены не зря. Внезапно его лоб прорезала глубокая морщина.

— А как насчет волос на лобке? Лентяйка отказалась их сбривать. Я не хочу, чтобы фотография получилась неприличной.

— Тоже закрасим! — Грязные мысли менеджера вызвали у Рудольфа негодование. Он схватил с полки белую чашечку с холодным кофе и испачкал себе рот.

— Она не бледновата для цветного фото? — Менеджер оглядывал свой материал критическим оком. — Кожа у нее какая-то не такая, никак не загорает.

Рудольф потянулся за сандвичем с тунцом.

— Можем сделать ее любого цвета, на ваше усмотрение. Секретарь показала вам выбор цветов?

— Какой цвет вы рекомендуете?

— Ростбиф с кровью. — Рудольф впился зубами в сандвич.

Менеджер задумался.

— На этот оттенок большой спрос?

— Никогда не знаешь, чего могут затребовать, — посетовал Рудольф. — Почему бы не попробовать розовый, «Лососина из Новой Шотландии»? Хороший национальный оттенок.

— Видал я таких — слишком молодит. — У менеджера были собственные четкие представления, хоть он и задавал свои вопросы подобострастным тоном.

Рудольф и глазом не моргнул. По привычке просто не стал подливать масла в огонь.

— Решайте сами, — был его ответ. — Какой цвет считаете перспективным вы? Скажем, десять лет тому назад в моде был мертвенно-белый.

— Можете сделать ее нейтральной?

— Нейтральный оттенок сейчас не в ходу, — решительно ответил Рудольф. — Сейчас людям подавай национальную принадлежность. Им хочется отождествлять себя с ней. Она должна походить на не расплавленную частичку из плавильного котла. — Он открыл киношный журнал с фотографией резвящихся на пляже девиц. — Вот любимый национальный оттенок — матово-шоколадный. С ним она будет выглядеть здоровой любительницей воздушных ванн. С ее платиновыми волосами получится настоящий скандинавский тип. Скандинавские женщины — наше будущее. Они свободны, безудержны, готовы к сексу. Таков будущий образ жизни для среднего класса.

— Да, ориентир на средний уровень — самый правильный подход, — согласился менеджер. — А сможете вы добиться, чтобы она выглядела эротичной, но не развратной?

— Да тут нечего делать. — Рудольф взмахнул сандвичем с тунцом. — Пускай откроет рот.

— Детка, — велел ей менеджер с сержантскими нотками в голосе, — открой рот.

— А-а-а-а-а! — раздалось со шкуры.

— Не так громко! — грубо одернул он ее. В его извинении, обращенном к Рудольфу, звучала гордость за свою собственность. — Вот в чем ее слабость — в навязчивости.

— Скажите «душ», — предложил ей Рудольф. — И не закрывайте рот.

— Д-у-у-уш, — сказала девушка и зашипела.

— Потрясающе! — восхитился менеджер. — Мистер Рудольф, вы гений. У нее даже глаза зажглись.

— Ремесло, как любое другое, — потупился Рудольф.

Менеджер находился под впечатлением.

— Вы так тонко отслеживаете рынок, мистер Рудольф! Как вы считаете, голая натура имеет будущее или рынок уже насытился ею?

— Голую натуру ждет блестящее будущее! — Рудольф тщательно пережевывал пищу. — Главное, чтобы у Детройта возникли трудности с новыми стильными моделями автомобилей.

— Никогда об этом не думал.