Расставаясь с водителем, Барни приобрел у него кусок торта в целлофане для Сиам и проникся к своей работе добрым чувством. Он по крайней мере дарил людям развлечение. Мало кто из получающих зарплату приносит пользу окружающим. Если разобраться, то почти любая работа основана на обмане. За обман полагается мстить. Общество зиждется на мести. Высокую оценку его работе дал и водитель грузовичка, позавидовавший Барни. Для него Барни был человеком из другого — более разумного, яркого, полезного, реального— мира, чем тот, в котором приходится развозить хлеб и торты.

Находясь в приподнятом расположении духа, Барни забежал в закусочную, чтобы прикупить для Сиам еды. Потом вернулся в отель и постучал в дверь ее номера. Ответа не было. Он вошел без приглашения. Она оставалась все в той же позе — лежала под покрывалом и подушкой.

— Ты меня прорекламировал? — послышалось из-под подушки.

— В сегодняшнем выпуске еженедельника будет твоя улыбающаяся мордашка.

— Это все равно что снег в разгар зимы. — Такая реклама была для нее естественным делом. — Как насчет диск-жокея?

— Его интересовал только размер твоей груди.

— Ты не договорился об интервью? — крикнула она.

— Этот диск-жокей — сексуальный маньяк, — ответил он, обращаясь к подушке.

Она высунула голову. Огорченное лицо скрывали спутанные волосы.

— Не надо защищать меня от насильников. Я могу сама о себе позаботиться. Для кого же я буду сегодня петь?

Она представила себе пустой зал. Он тоже заколебался.

— Значит, слушателей не будет! — ахнула она.

— Твоя цель — не побить рекорд, а набраться опыта. Это все, что тебе пока что нужно. Это ты и получишь.

— Хватит меня трахать!

— Перестань использовать такое славное словечко вместо ругательства.

Эта фраза подействовала на нее, как сильнейшее успокоительное средство. Она мирно встала с кровати и стала ждать дальнейших указаний.

— Я принес тебе поесть и попить.

— Вот и хорошо.

Она проголодалась. Оказалось, что она полностью одета. Сиам подошла к столику и открыла бумажный пакет. Развернув сандвичи, она приняла обиженный вид.

— По-твоему, я кролик? — Она отшвырнула сандвичи и взялась за бутылку. — Час от часу не легче! Молоко?!

— Тебе это полезно.

— Как и выигрышный билет на скачках, но я обхожусь без скачек. — Она взволнованно запустила пальцы себе в волосы. В ее голосе не слышалось жалости к себе, но она предпочитала смотреть на уродливые обои, а не на Барни. — Знал бы ты, как меня удручает пустой зал! Именно так было в последний раз. Я — и пустые кресла. Ряды пустых кресел! — Она помолчала. — Знаешь, как я сейчас себя чувствую? Если бы существовала реинкарнация, то я была бы в следующей жизни копотью из Хобокена. А тут еще ты, — застонала она, — с сандвичами с помидорами и салатом! — Она схватила пакет из-под сандвичей и отправила его в мусорную корзину. — И молоко! Говоришь, это мне полезно? Мне? — Она нетвердой походкой подошла к окну, выходящему в глухой колодец двора, и обернулась. Сразу напустила на себя ученый вид, но в ее тоне не было колкости. — Валентино прозрачно намекает, что все, что мне нужно, это трахаться — ежедневно и с толком. Чтобы меня сотрясал такой оргазм, от которого не устоял бы остров Манхаттан. — Она широко раскинула руки.

Барни улыбнулся:

— Чертов психоаналитик! Это же оскорбление, если он думает, что я этим исчерпываюсь. Учти, — она перешла на серьезный тон, — самый большой член в мире — и тот меня не расшевелит. С какой стороны его ни запихивать — а я знавала мужчин, которые заходили и так, и этак. А я была так молода и глупа! Схлопотать такое наказание ни за что! Просто во мне было больше энергии, чем в остальных девчонках. Получалась полная ерунда. — Она сделала глубокий вдох, борясь с дурными воспоминаниями. Ее взгляд остановился на сандвиче с помидорами и салатом. — В твоих помидорах с салатом и то больше смысла, чем в глупостях Валентино. — Она заговорила медленнее. — Но мне все равно нужен другой гастрольный администратор. Ты для этой работы не годишься. — У нее на губах появилась очаровательная улыбка. — Ты воображаешь, будто все в полном порядке, остается только побаловать меня кроличьим сандвичем и стаканом молочка? Нет, эта работа не для тебя, — решительно заключила она. — Ты и говоришь не так, и выглядишь не так. Одеваешься и то не так. У моего первого администратора была дюжина костюмчиков с иголочки, от него день-деньской разило одеколоном. Подлец Зигги! — Она задыхалась от негодования. — Вместо того чтобы приставить ко мне молодца с клеймом «Сделано в Японии» на заднице, он подсовывает мне тебя. Мне,у которой впереди такой длинный путь! А ведь он считает, что я — все равно что банковский вклад.

Она уставилась в пол, не зная, смеяться или плакать.

— Подлец Зигги, — она улыбнулась самой себе, — а ведь он меня раскусил! — Она шагнула вперед, продолжая смотреть в пол, и, проходя мимо него, в последний момент вскинула удивительно безмятежное лицо, чтобы поцеловать его. Исходивший от нее несвежий запах замедлил его реакцию. Секундного промедления оказалось достаточно, чтобы она насторожилась, отступила и рассмеялась. — Для поцелуев я и то больше не гожусь, — заявила в пустоту. В ее голосе впервые прозвучала чувственная нотка. И в этом не было никакой нескромности, интимной наигранности. Былые утехи не оставили на ней клейма, она была сейчас преисполнена добродетели. И в то же время держалась совершенно свободно, что только усиливало ее привлекательность.

Он испытывал угрызения из-за того, что оказался не на высоте. Она не предлагала ему своего тела, иначе объятия и поцелуи стали бы неизбежностью. Действовала несколько застенчиво, таилась от него, на ее предложение следовало отреагировать только прямо и честно. В этот момент он и дал слабину. Она сразу вспомнила весь свой печальный опыт, контакт стал невозможен. Он потянулся к ней, вместо того чтобы заговорить, и она остановила его:

— Не надо таким способом извиняться.

Он не собирался извиняться. Только хотел дать ей понять, насколько привлекательнее она для него сейчас, но не знал, как это сделать.

— Со мной что-то не так? — Она имела в виду последние мгновения, а казалось, что речь идет о далеком прошлом.

Ее глаза требовали ответа. Его уязвило, что в них не осталось ни капли желания. Она холодно смотрела на него. Он не смог бы ей соврать, даже если бы захотел.

— От тебя пахнет, как от моего дедушки.

Она так расхохоталась, что была вынуждена опереться о стену, чтобы не упасть. Ее лицо потеплело от воспоминаний.

— Знаю, что ты хочешь сказать. От моего пахло, как от бочки с уксусом.

Казалось, она собирается продолжать в том же духе и уже разинула рот, но вместо слов раздались бурные рыдания. Она от стыда стиснула зубы, чтобы скрыть свою слабость, но рыдания были так неукротимы, что зубы сами собой разжались и плач вырвался наружу. Попыталась успокоить себя разговором, но потерпела неудачу. Ее глаза смотрели беспомощно. Она отвернулась к стене. Удивляло горе, от которого содрогалось все ее тело.

Он шагнул к ней, собираясь утешить, но она, замотав головой, велела ему не прикасаться к ней. Это был недвусмысленный приказ, хотя она не смотрела в его сторону. От слез ее лицо не столько покраснело, сколько потемнело. Обращаясь к стене, она проговорила:

— Я рада, что ты так поступил.

От этого признания Барни стало только хуже.

Она была начеку, и он не мог к ней приблизиться. Теперь она могла говорить, правда, со всхлипами. Ей было невыносимо оставаться бессловесной, поэтому она пыталась описать свое состояние:

— У меня не осталось ничего личного. Раньше, когда я шла к мужчине, мне приходилось преодолевать минное поле всяких чувств. Но теперь интимности не существует. Вокруг меня ничего не осталось. Мужчина берет меня просто так, это бессмысленно и страшно. Ты понимаешь? Все превратилось в механический процесс. Как это печально! Помоги мне вернуться к себе самой. Раньше я все так сильно чувствовала. — Она вытерла глаза тыльной стороной руки. — Но это продолжалось совсем недолго. Мне нужна тайна, скрытая моя жизнь, иначе я умру.