— Кошмар, новость о смерти твоей бабушки меня совсем подкосила. Вчера вечером купил «Коррьере делла сера», хотя никогда этого не делаю — мне только хуже становится от новостей из Италии, — и увидел статью о ней. Я даже не знал, что она так много сделала для науки.

— Да, немало, — сказал я. Интересно, задавался я вопросом, всегда ли после долгого перерыва в общении даже с очень близким человеком нужно время, чтобы вернулась прежняя легкость; я пытался вспомнить, как это было с Мизией.

— Честно говоря, я думал, что ты многое нафантазировал, рассказывая о бабушке, — сказал Марко. — У тебя все построено на впечатлениях, никогда не знаешь, как все было на самом деле. — В машине зазвонил телефон; в зеркале заднего вида я увидел недовольный взгляд Марко, но, когда он ответил, его голос уже звучал холодно и бесстрастно:

— Нет, никак не меньше пятидесяти тысяч. У меня и так сроки двух заказов накладываются друг на друга, и целых две недели уходит только на съемки. Торг? Торг неуместен, вот какой торг. Звони, пока.

Сара курила и смотрела на Марко, они не произносили ни слова, но казалось, между ними не прекращается диалог. Она вытащила из кармана аудиокассету и вставила в магнитофон: в старом «ягуаре» забился бешеный пульс, звук рос и раздувался, как электронный мыльный пузырь, и, лопнув, раздувался снова. Марко обернулся и хлопнул меня по колену — я хорошо помнил эти его бурные приступы дружелюбия.

— До сих пор не верится, что ты приехал, — сказал он. — Черт возьми, я уже думал, что мы никогда не встретимся! Ливио!

— Марко, — пробормотал я смущенно, меня поразила неожиданная теплота в его голосе.

В машине опять зазвонил телефон.

— Чтоб их всех, извини, — бросил он мне. В трубку сказал: — Кто это? Нет, нет. Arrowhead [47]идет ночью, Tosh Hill [48]— днем. По-моему, здесь нет ничего сложного, достаточно прочитать сценарий. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Расстояние меня не волнует. Это не мои проблемы. Сам решай.

Он положил трубку, виновато развел руками, глядя на меня, но его уже захватили другие мысли, мыльные пузыри из динамиков мешали ему сосредоточиться.

Они с Сарой продолжали бросать друг на друга взгляды из-за очков, не произнося ни слова. Опять зазвонил сотовый телефон Сары; она вытряхнула его из сумочки вместе с ключами, тюбиками помады, пудреницей, чудовищно разбухшим ежедневником, судорожно схватила и поднесла к уху. «Нет, Ник, не можешь. Это моерасписание, и мне решать. Ясно? И речи быть не может. Передай ему, пусть сначала пересмотрит рейтинги за неделю, а потом уже несет всякую чушь». Несколько секунд она слушала, иногда вставляя «Ага» и «М-м-м», после чего вдруг взвилась и пронзительно закричала: «Запомни раз и навсегда, рекламщики из „Пепси“ пусть приходят сначала ко мне!Я занимаюсь этим дерьмом, ясно тебе?»

Марко повернулся ко мне, махнул левой рукой, словно отгораживаясь и сказал:

— Рекламщики из «Пепси», подумать только.

Я сидел за ними, покачиваясь на мягких пружинах старого «ягуара», и чувствовал себя престранно: то близким, то посторонним, меня то бросало в пот от пышущего внутри жара, то обдавало холодом из неисправного кондиционера.

— Как семья? — спросил Марко.

—  Бывшаясемья, — сказал я. — Я развелся два с половиной года назад.

— Что ж, хоть одна хорошая новость, — засмеялся Марко. — А то после твоих последних писем я уже испугался, что тебя поглотила пресная семейная жизнь.

— Я тогда совсем одичал, — сказал я. — Даже не смог выбраться на твой фильм. Знаешь это ощущение, когда тебя будто парализует и страшно лишний раз пошевелиться?

— Я это почувствовал по твоим письмам. Казалось, что ты в отчаянии.

— Так и было, — подтвердил я, не став уточнять, что сейчас особо лучше не стало.

— Возможно, мы с тобой самые неподходящие для брака люди, таких в мире больше нет. — Смех Марко стал громче, но звучал теперь невесело.

Сара вздрогнула и резко сменила позу:

— Что вас так рассмешило? Не хочешь перевести?

— Мы говорили о браке, — сказал Марко по-английски. — Не о тебе, не волнуйся.

— Очень остроумно, — сказала Сара. — Верх остроумия. Встретились два итальянца, вот умора! — Стоило ей пошевелиться, как по салону разливался дурманящий аромат: смесь ананаса, клубники, черешни, мандариновой корки, грейпфрута, банана, корицы, каучука.

— Ты тоже не слишком остроумна, если так реагируешь.

— Как я реагирую? — спросила Сара, постукивая пальцами по ручке между их сиденьями: ее ногти были накрашены черным лаком. Закурила еще одну длиннющую сигарету, посматривая на Марко через темные очки — оса или пчела в стиле панк-рок.

— Сара, прошу тебя, — сказал Марко. — Давай не будем смущать Ливио. Черт возьми, он же только прилетел.

— Не волнуйтесь за меня, — сказал я. — Я всегда могу открыть дверь и броситься под колеса грузовика, который едет за нами.

Они оба засмеялись: их рассмешили мой тон и несуразный английский, мои жесты. Опять зазвонил мобильный телефон Сары, она полезла за ним в свою сумочку из фальшивой крокодиловой кожи, в другой руке она держала сигарету, пепел падал на сиденье. Марко опять оглянулся, посмотрел на меня; зазвонил внутренний телефон.

Они жили в районе доков в новом трехэтажном доме-пентхаузе: повсюду стекло, подсветка, сталь, светлое дерево, галогеновые лампы. Слуга, похожий на индуса, взял мою дорожную сумку, выслушал указания Сары насчет кондиционера на втором этаже и, улыбнувшись, исчез. Мы вошли в двухуровневую гостиную, Марко обвел комнату рукой и сказал: «Вот и дом». Сара тем временем прослушала сообщения на автоответчике, взяла новую сигарету, прикурила от зажигалки в форме верблюда, стянула с ноги лакированный кроваво-красный сапог.

Я видел большую металлическую лестницу, диваны, кресла, столики забавной формы, шелкографии в стиле поп-арт периода шестидесятых, картины «новых диких» периода девяностых, три огромные фотографии Сары, переведенные на холст, алюминиевые и пробковые скульптуры, свисающие с потолка инсталляции из медных листов, бутылки из синего и оранжевого стекла самых разных форм и размеров, большой телевизор с выключенным звуком: по WebTVпоказывали кадры кровавой резни в Африке вперемежку с лицом певца, растянутым широкоугольным объективом.

На автоответчике накопились десятки звонков; теперь Марко и Сара ходили вокруг телефона и слушали запись, сопровождая каждое послание заинтересованными, отрицательными или раздраженными комментариями. Я стоял возле огромного окна и смотрел на здания и пирсы вдоль реки, уже темнело, и повсюду зажигались огни.

Слуга-индус, бесшумно ступая, принес поднос с тремя бокалами — коктейль из водки, тоника и лимонного сока. Сара отпила из своего бокала, вставила диск в стереосистему: две миниатюрные колонки и спрятанный под диваном огромный сабвуфер [49]обрушили на гостиную тяжелые ритмы, прорвавшиеся через множество электронных фильтров. Я только диву давался, как Марко с Сарой умудряются еще слушать автоответчик. Я пил водку с тоником и разглядывал их: они двигались как две странные рыбы в странном аквариуме; мне было не по себе, еще больше, чем по дороге из аэропорта, когда я стал свидетелем их разговора в машине.

Где-то в доме открылась дверь, из нее вырвалась волна бьющего по ушам «хэви-метала»; в гостиную вошел бритый наголо подросток лет пятнадцати в тяжелых ботинках, шнурки волочились за ним по полу. Марко представил нас друг другу: «Карл, Ливио». Юный Карл что-то мрачно пробормотал в ответ и пошел прямиком к матери, напустив на себя самый воинственный вид.

— Двадцать фунтов или ничего от меня не дождешься, — заявил он, протянув руку ладонью вверх.

Его мать стояла, нагнувшись над телефоном.

— Черт побери, Карл, не видишь, что я занята?! — не оборачиваясь, заорала она.