ГОЛОЛЕД «Я не в накладе был, пятак…» Я не в накладе был, пятак За рубль принимая. И не от гордости, а так Спина была прямая. АВТОБУС
Трясется автобус маршрутный. Туман начинает редеть. Трясется автобус, и трудно Что-либо в окне разглядеть. И что-то читает в билете Старик в сапогах дорогих. Он умер в десятом столетье И выглядит лучше других. И мальчик, над Яхромой сбитый, Еще неуверен и бел, И пух, преждевременно сбритый, Прилип к покрасневшей губе. И дама в искусственной шубке Глаза прикрывает рукой… Прикрыт раздраженностью хрупкой, Зияет глубокий покой. Автобус трясется и дремлет, Никто не желает сойти. Все умерли в разное время, Все едут к восьми тридцати. «В Москве ноль градусов. Петляя…» В Москве ноль градусов. Петляя, Вода клубится, словно дым, Вливаясь в узкие следы Нерасторопного трамвая. Плетутся граждане, неловки, Да кто отважится спешить Доковылять до остановки И до автобуса дожить. От магазина к магазину Толпятся, мешкают, молчат, Ворчат на моросящий чад Под небом цвета керосина. И по привычке многолетней, За каждой замкнутой спиной Я спрашиваю: «то последний?» И слышу: «Будете за мной» «Последним временем нещадно дорожа…» Последним временем нещадно дорожа, Томясь в тенетах, пропадая в нетях, Как Змей Горыныч в устрашенье детям, Томится моросящая душа В игольчатом конце карандаша. Устали губы от условных слов, Устало сердце силиться и злиться, Осталось мелким дождиком излиться, И после, на поверхности рябя, Найти лицо и потерять себя. Вплестись в бульвар веселых старичков, Пустеющих за стеклами очков В оцепенелом городе столицем. (Какие нужно надевать носки, Чтоб в этот поздний и тяжелый час Под липовыми кронами топчась, Не испытать озноба и тоски, И совестью небесной чистоты Посвечивать в намокшие кусты). Почти почтительно с лица снимаю лист, Сухой, как голос высохшей гортани, И почерневший, словно коротанье Пустынных дней среди постылых лиц. Пора понять: когда не удались Намеренья благие, ненароком Не стань в своем отечестве пророком, А тихо и достойно удались. «Все, чем жил благоговейно…» Все, чем жил благоговейно, Невмещенное в слова, По бутылкам от портвейна, По подушкам рассовал. Угнетенный Божьим даром, Всю духовную еду Разбазариваю даром, Словно с обыском идут. Отберут стихи и книжки, Завернут в мое пальто… Может быть, и есть излишки, Только не придет никто. «Все получил, чего душа алкала…» Все получил, чего душа алкала, И нет причины встать с судьбой на прю. Как лампочка, не выдержу накала, Сверкну поярче и перегорю. А вот штанами так и не разжился, Проводит по одежке взгляд косой. А смерть как смерть — в обыкновенных джинсах Курносая, и с девичьей косой. «О полнолунии, о…» О полнолунии, о Волнах внезапной тревоги, О пустоте в эпилоге Вряд ли покажут кино. Вряд ли расскажет печать Как помещусь в полузвуке, Как опускаются руки, Стоит лишь только начать. Как озаряли лучи Мусор застольного бденья — В искреннем заявленьи Вряд ли сосед настучит. Небытие — налицо. Времени не было. Как ты Можешь твердить, что не факты Избороздили лицо. «Вот какое дело…» Вот какое дело: Брызгая, треща, Сердце отшипело В глубине борща. В теплом детском духе, Лапками шурша, На спину в испуге Шлепнулась душа. Все пометив датой, Занеся в альбом, Тает соглядатай В небе голубом. Кислая капуста, Язва и колит. Свято место пусто, Но болит, болит… «Все равно из чего, лишь бы только хлебнуть…»
Все равно из чего, лишь бы только хлебнуть — Из колонки, лоханки, ключа Иппокрены Так тревожен и короток выдался путь Из героев-любовников в старые хрены. Я врачиху привычно глазами раздел, Я сейчас пошучу, мы сейчас посмеемся… А она говорит: не оставим в беде, Раздевайтесь, ложитесь, мы вами займемся. А она говорит: — Посмотри на себя, На кого ты похож, невоздержан и выжат… Я в окошко глядел, где на солнце рябя, Тонет стриж, поднимаясь все выше и выше. Я домой уходил по горячей траве, Со старушкой присел поболтать у порога. А она говорит: — Молодой человек, Что вам надо? Идите своею дорогой. |
