2 В студеный полдень октября, — В такой обыденный, но вещий, — У Сологуба на Разъезжей, От нетерпения горя Увидеть стильного эстета, Я ждал в гостиной. На стене Лежала женщина в огне Дождя при солнце. Помню, эта Картина, вся лучистый зов, Какую создал Калмаков, Меня тогда очаровала. И вдруг, бесшумно, предо мной Внезапно, как бы из провала, Возник, весь в сером, небольшой Проворный старец блестко-лысый С седою дымчатой каймой Волос вкруг головы. Взор рысий Из-под блистающих очков Впился в меня. Писатель бритый, Такой насмешливый и сытый, Был непохож на старичков Обыкновенных; разве Тютчев Слегка припомнился на миг… Меня смущая и измучив Осмотром острым, дверь старик Раскрыл, ведущую из зала В свой кабинет, и указала Мне выхоленная рука На кресло против старика. 3 Мы сели и, храня молчанье, Сидели несколько минут. Затем он стал чинить мне «суд» И делать резко замечанья По поводу моих доктрин Футуристических. Вопросы Я обответил, как умел, В дыму крепчайшей папиросы… Я стал вдруг вдохновенно смел, — И засвистали окарины, Запчелила виолончель, Ударил по сознанью хмель, И трельный рокот соловьиный Объял всю комнату: то я Читал, восторг в груди тая, — Читал поэт перед поэтом! Смягчая лаской строгий глаз, Меня он слушал. Мой экстаз В поэте, чтеньем разогретом, Святые чувства всколыхнул. Он улыбнулся, он вздохнул… И понял я, что было в этом Так много доброй теплоты И разволнованной мечты. В дверях Настасья Николавна, Его сотрудница и друг, С улыбкой появилась вдруг… 4 За чаем мы болтали славно, Иронизируя над тем Или иным своим собратом И критиком, совсем распятым Гвоздями наших ядных тем… Так совершался мой восход: Поэт был очарован мною, — Он вместе со своей женою Немало приложил забот, Чтоб выдвинуть меня из мрака Безвестности. В разгаре драка В то время с критикой была У юноши. Его признанье Меня — в огонь подлило масл, Но был огонь уже угасл, И, несмотря на все старанья Презренных критиков, взошел Я на Поэзии престол! Недели через две в салоне Своем дал вечер мне Кузмич. За ужином сказал он спич В честь «блещущей на небосклоне Вновь возникающей звезды», И приглашенные светила Искусства за мои труды Меня приветствовали мило И одобрительно. А «Гриф» Купил «Громокипящий кубок», И с ним в горнило новых рубок И сеч пошел я, весь порыв. 5 В те дни еще со мной по-свински Не поступал никто, и вот Уже мы с Сологубом в Минске, Где вечер Сологуб дает, С участием Чеботаревской, Его жены, и — слава им, Меня повезшим! — и с моим… Мы едем с помпой королевской, Пьем в ресторанах только «мумм» И производим всюду бум, Встречаемые молодежью, Уставшею по бездорожью Литературному брести И ныне нам во славу божью Венки решающей плести. В разгаре вечер. Старый лектор, Сошедший с кафедры, под плеск Ладоней, свой смакует блеск И пьет хвалы живящий нектар. Вдруг в лекторскую голоса Врываются: под смех и взвизги Две старших классов гимназистки, Как стрекоза и с ней оса, — Летят на Сологуба прямо, И старшая, смотря упрямо И пристально в глаза ему, Твердит: «Люблю Вас, — потому Вас целовать не знаю срама». И с этими словами в лоб Поэта длительно целует. Жена, конечно, не ревнует: Ведь дети вроде антилоп: Невинны и наивны. Эти ж Еще так юны. Как же встретишь Причуды и проказы их, Как не с улыбкой губ своих? Поцеловав, смеется звонко, И вдруг конфузится она, И шепчет голосом ребенка: «Я Сонечка Амардина…» 6 «Вы не завидуете, — спросит Меня читатель, — что не вас Поцеловать девица просит, Взобравшаяся на Парнас?» Что значит зависть? Вот, во-первых, Мой вопросительный ответ. А во-вторых, играть на нервах Самостоятельно поэт, Привыкший, знающий секрет Несравниваемых успехов, Вам холодно ответит: «Нет». Бряцая золотом доспехов Своей одарности, в те дни Поездки первой по России Я покорял толпу впервые И зажигал в сердцах огни. В тончайшей лекции своей Про «Дульцинею» и «Альдонсу» Мне из похвал поэт лил бронзу И пел меня, как соловей. «Блистательнейший изо всех Поэтов, здравствующих ныне», — Он называл меня. Успех Ему обязан мой. О сыне Заботится ли так отец, Как обо мне старик, певец Елисаветы и Маира? Ему, поэту, и жене Его я вечно благодарен: Она всегда лучиста мне, Он неизменно светозарен. Признался как-то мне Кузмич, Что в первые же дни знакомства Моих стихов победный клич И их всевластное огромство В его душе зажгли такой Ответный блеск, что он тенью Вокруг квартиры, где с мечтой Я жил, блуждал, дыша сиренью Живительной моих стихов. За это я любить готов Его восторженность весенью. |
