«Два солнца горят в небесах…» Два солнца горят в небесах, Посменно возносятся лики Благого и злого владыки, То радость ликует, то страх. Дракон сожигающий, дикий, И Гелиос, светом великий, — Два солнца в моих небесах. Внимайте зловещему крику, — Верховный идёт судия. Венчайте благого владыку, Сражайтесь с драконом, друзья. «Печальный ангел земле принёс…» Печальный ангел земле принёс И розы крови, и жемчуг слёз. Печальный ангел, зловещий взгляд! Ты здесь не медли, — вот твой наряд. Надень из злого земного ткань Ты сам, — а нам сердец не рань. Из роз кровавых надень венок, — С тобой, не с нами разящий рок. И жемчуг в бармы свяжи, сплети, И в Божье небо лети, лети. «Кто на воле? Кто в плену?…» Кто на воле? Кто в плену? Кто своей судьбою правит? Кто чужую волю славит, Цепь куя звено к звену? Кто рабы и кто владыки? Кто наёмник? Кто творец? Покажите, наконец, Сняв личины, ваши лики. Но, как прежде, всё темно. В душных весях и в пустыне Мы немотствуем и ныне, Цепь куя к звену звено. Нет великого Владыки. Празден трон, и нем дворец. Опечаленный творец Дал личины, отнял лики. «Зелёный изумруд в твоём бездонном взоре…» Зелёный изумруд в твоём бездонном взоре, Что зеленело на просторе, Замкнулось в тесный круг. Мерцает взор зелёный, изумрудный, — Мне кажется, что феей чудной Прокинешься ты вдруг. Уже не дева ты, — Зелёная царица, И смех твой — звон ручья, И взор зелёный твой — лукавая зарница, Но ты — опять моя. И как бы ты в траве ни затаилась, И чем бы ты ни притворилась, Сверкая и звеня, — Везде найду тебя, везде тебя открою, Зеленоглазая! Ты всё со мною, Ты вечно для меня. «Я к ней пришел издалека…» Я к ней пришел издалека. Окрест, в полях, прохлада. И будет смерть моя легка И слаще яда. Я взоры тёмные склонил. В траву роса упала. Ещё дышу. Так мало сил. Так жизни мало. Туман восходит, — и она Идёт, так тихо, в поле. Поёт, — мне песнь её слышна, — Поёт о воле. Пришёл. Она ко мне близка. В её очах отрада. И смерть в руке её легка И слаще яда. «Зачем жемчуг-роса в траве?…»
Зачем жемчуг-роса в траве? Зачем янтарь-луна ясна, бледна? Из леса фея вышла. Не одна. Но сколько их? Одна иль две? Ночной ли рой прозрачнокрылых фей Свивает мглу в волшебный круг, И синих сколько в нём зарниц-очей? И кто бы смел считать подруг? Им счёта нет, — одна иль сто, — И блещет свет, и плещет смех. Но кто со мной в долине той? Никто Дневной ночных не ведает утех. «Белый мой цветок, таинственно-прекрасный…» Белый мой цветок, таинственно-прекрасный, Из моей земли, из чёрной ты возник, На меня глядишь ты, нежный и безгласный, И понятен мне безмолвный твой язык. Ты возник из тьмы, моей мечте навстречу, Ты зовёшь туда, откуда вышел ты, — Я твоим вещаньям не противоречу, К твоему дыханью наклонив мечты. «День сгорал, недужно бледный…» День сгорал, недужно бледный И безумно чуждый мне. Я томился и метался В безнадёжной тишине. Я не знал иного счастья, — Стать недвижным, лечь в гробу. За метанья жизни пленной Клял я злобную судьбу. Жизнь меня дразнила тупо, Возвещая тайну зла: Вся она, в гореньи трупа, Мной замышлена была. Это я из бездны мрачной Вихри знойные воззвал, И себя цепями жизни Для чего-то оковал. И среди немых раздолий, Где царил седой Хаос, Это Я своею волей Жизнь к сознанию вознёс. «Благословляю сладкий яд…» Благословляю сладкий яд В моей росе благоуханной. Чаруя утомлённый взгляд Мечтой о родине желанной, Цветок, струящий сладкий яд, Обвеян дрёмою туманной, И если яд разлит в росе, В его слезе благоуханной, И утешение в красе Безумной и внезапно странной, Благословен в его росе По воле сладостно избранный. В его отравленной росе Благословляю жребий вольный. К его таинственной красе, Безумно злой и безглагольной, Я устремляю думы все В моей задумчивости дольной. И тихо наклоняюсь я, Грустя в задумчивости дольной, К последним склонам бытия, К пределам жизни своевольной. Вот, жизнь безумная моя, Сладчайший яд для смерти вольной. |
