«Дорогие наряды…» Дорогие наряды, Искромётные камни и розы, Но какие суровые взгляды И какие в них злые угрозы! В эту ночь опьяненья Ты опять, ты опять предо мною С непреклонным укором презренья, С недосказанной былью больною. Для чего истомила Ты загадкой меня невозможной И желанья мои отравила Ворожбой непонятной и ложной? Проклинаю немую Безучастность лица неземного, И смотрю на тебя, роковую, Ожидая последнего слова. «Былые надежды почили в безмолвной могиле…» Былые надежды почили в безмолвной могиле… Бессильные страхи навстречу неведомой силе, Стремленье к святыне в безумной пустыне, И всё преходяще, и всё бесконечно, И тайна всемирная ныне И вечно… В тяжёлом томленьи мгновенные дети творенья. Томятся неясным стремленьем немые растенья, И голодны звери в лесах и пустыне, И всё преходяще, и всё бесконечно, И муки всемирные ныне И вечно. «Нет, не одно только горе…» Нет, не одно только горе, — Есть же на свете Алые розы и зори, И беззаботные дети. Пусть в небесах догорают Зори так скоро, Пусть наши розы роняют Скоро уборы, Пусть омрачаются рано Властию зла и обмана Детские взоры, — Розы, и зори, и дети Будут на пасмурном свете. «В беспредельности пространства…» В беспредельности пространства Где-то есть земля иная, И на ней моя невеста, К небу очи подымая, Как и я же, ищет взором Чуть заметного светила, Под которым мне томиться Участь горькая судила. «На гулких улицах столицы…» На гулких улицах столицы Трепещут крылья робких птиц, И развернулись вереницы Угрюмых и печальных лиц. Под яркой маской злого света Блестит торжественно глазет. Идёт, вся в чёрное одета, Жена за тем, кого уж нет. Мальчишки с песнею печальной Бредут в томительную даль Пред колесницей погребальной, Но им покойника не жаль. «Вдали, над затравленным зверем…» Вдали, над затравленным зверем, Звенит, словно золотом, рог. Не скучен боярыне терем, И взор её нежен и строг. Звенит над убитым оленем, Гремит торжествующий рог. Коса развилась по коленям, А взор и призывен, и строг. Боярин стоит над добычей, И рог сладкозвучен ему. О, женский лукавый обычай! О, сладкие сны в терему! Но где же, боярин, твой кречет? Где верный сокольничий твой? Он речи лукавые мечет, Целуясь с твоею женой. «Вывески цветные…» Вывески цветные, Буквы золотые, Солнцем залитые, Магазинов ряд С бойкою продажей, Грохот экипажей, — Город солнцу рад. Но в толпе шумливой, Гордой и счастливой, Вижу я стыдливой, Робкой нищеты Скорбные приметы: Грубые предметы, Тёмные черты. «Невнятною, тёмною речью…» Невнятною, тёмною речью Мне кто-то коварно открыл И злобную ложь человечью, И правду таинственных сил. Страшна мне неправда людская, Страшны и вершины святынь, — Иду я один, убегая В безмолвие тайных пустынь. «Из-за тумана ночного…» Из-за тумана ночного Встал, подымаюсь я снова Тихой и бледной луной. На землю сею сиянья, Чары, и сны, и мечтанья, Всем утомлённым покой. За день устал я смеяться, Солнцем к земле разливаться, Всё веселить и живить. Кроткою буду луною Всех к тишине и покою, Сам засыпая, манить. «Усмиривши творческие думы…» Усмиривши творческие думы, К изголовью день мой наклоня, Погасил я блеск, огни и шумы, Всё, что здесь не нужно для меня. Сквозь полузакрытые ресницы Я в края полночные вхожу, И в глаза желанной Царь-Девицы Радостно гляжу. «Во мне молитва рождена…» Во мне молитва рождена Полночной тишиною, И к небесам вознесена Томительной луною. Молитва тихая во мне Туманом белым бродит, И в полуночной тишине К моим звездам восходит. |
