«Жаркое солнце по небу плывёт…» Жаркое солнце по небу плывёт. Ночи земля утомлённая ждёт. В теле — истома, в душе — пустота, Воля почила, и дремлет мечта. Где моя гордость, где сила моя? К низшим склоняюсь кругам бытия, — Силе таинственной дух мой предав, Жизнью, подобной томлению трав, Тихо живу, и неведомо мне, Что созревает в моей глубине. «Для чего в этот пасмурный день…» Для чего в этот пасмурный день Вдохновенье венчало меня? Только смутная тень На душе от порочного дня. И напрасно кипит напряжённо мечта, — Этот мир и суров, и нелеп: Он — немой и таинственный склеп, Над могилой, где скрыта навек красота. Над могилой лампада горит, — Но к чему мне её вопрошающий свет, Если каменным холодом плит Умерщвлённый кумир мой бездушно одет? «Не понимаю, отчего…» Не понимаю, отчего В природе мертвенной и скудной Встаёт какой-то властью чудной Единой жизни торжество. Я вижу вечную природу Под неизбежной властью сил, — Но кто же в бытие вложил И вдохновенье, и свободу? И в этот краткий срок земной, Из вещества сложась земного, Как мог обресть я мысль и слово, И мир создать себе живой? Окрест меня всё жизнью дышит, В моей реке шумит волна, И для меня в полях весна Благоухания колышет. Но не понять мне, отчего В природе мёртвенной и скудной Воссоздаётся властью чудной Духовной жизни торжество. «Царевной мудрой Ариадной…» Царевной мудрой Ариадной Царевич доблестный Тезей Спасён от смерти безотрадной Среди запутанных путей: К его одежде привязала Она спасительную нить, — Перед героем смерть стояла, Но не могла его пленить, И, победитель Минотавра, Свивая нить, умел найти Тезей к венцу из роз и лавра Прямые, верные пути. А я — в тиши, во тьме блуждаю, И в лабиринте изнемог. И уж давно не понимаю Моих обманчивых дорог. Всё жду томительно: устанет Судьба надежды хоронить, Хоть перед смертью мне протянет Путеводительную нить, — И вновь я выйду на свободу, Под небом ясным умереть И, умирая, на природу Глазами ясными смотреть. «Что дорого сердцу и мило…» Что дорого сердцу и мило, Ревнивое солнце сокрыло Блестящею ризой своей От слабых очей. В блаженном безмолвии ночи К звездам ли подымутся очи, — Отраден их трепетный свет, Но правды в нём нет. Сойду ли в подземные ходы, Под мшистые, древние своды, Является что-то и там Пугливым очам. Напрасно и очи закрою, — Виденья встают предо мною, И даже глубокие сны Видений полны. Явленья меня обступили, И взор мой лучи ослепили, Я мрака напрасно ищу И тайно грущу. «Больному сердцу любо…» Больному сердцу любо Строй жизни порицать. Всё тело хочет грубо Мне солнце пронизать, Луна не обратилась В алтарную свечу, И всё навек сложилось Не так, как я хочу. Кто дал мне это тело И с ним так мало сил, И жаждой без предела Всю жизнь меня томил? Кто дал мне землю, воды, Огонь и небеса, И не дал мне свободы, И отнял чудеса? На прахе охладелом Былого бытия Природою и телом Томлюсь безумно я. «Кругом обставшие меня…» Кругом обставшие меня Всегда безмолвные предметы, Лучами тайного огня Вы осиянны и согреты. Безумно-радостной мечтой Себя пред вами забавляю, — За вашей грубой пеленой Нездешний мир я различаю. От места к месту я иду, Природу строго испытую, И сокровенного всё жду, И с тем, что явлено, враждую. Вовек, быть может, обрести Предвечной тайны не сумею, Но к ней ведущие пути Я не исследовать не смею. Иду в пустынные места, Где жизнь всё та же, что и прежде, И шуму каждого листа Внимаю в трепетной надежде. К закату дня устав искать, Не находя моей святыни, Спешу в мечтаниях создать Черты таящейся богини. Какой-то давний, вещий сон Припоминаю слабо, смутно: Вот, вот маячит в сердце он, — И погасает поминутно… Или надежды устремлять К тебе, таинственно грядущей, К тебе, святую благодать Успокоения несущей? И только ты в заветный срок, Определив конец дорогам, Меня поставишь на порог Перед неведомым чертогом? |
