«Молода и прекрасна…» Молода и прекрасна, Безнадёжно больна, Смотрит на землю ясно И бесстрастно луна. Отуманились дали, И тоскует земля, И росою печали Оросились поля. Простодушные взоры Подымает жена На лазурные горы, Где томится луна. Что не спит и не дремлет, Всё скорбит о луне, И лучам её внемлет В голубой тишине. Но не плачет напрасно Золотая луна, Молода, и прекрасна, И смертельно больна. Умирая не плачет, И уносится вдаль, И за тучею прячет Красоту и печаль. «Туман не редеет…»
Туман не редеет Молочною мглою закутана даль, И на сердце веет Печаль. С заботой обычной, Суровой нуждою влекомый к труду, Дорогой привычной Иду. Бледна и сурова, Столица гудит под туманною мглой, Как моря седого Прибой. Из тьмы вырастая, Мелькает и вновь уничтожиться в ней Торопится стая Теней. «Короткая радость сгорела…» Короткая радость сгорела, И снова я грустен и нищ, И снова блуждаю без дела У чуждых и тёмных жилищ. Я пыл вдохновенья ночного Больною душой ощущал, Виденья из мира иного Я светлым восторгом встречал. Но краткая радость сгорела, И город опять предо мной, Опять я скитаюсь без дела По жёсткой его мостовой. «Запах асфальта и грохот колёс…» Запах асфальта и грохот колёс, Стены, каменья и плиты… О, если б ветер внезапно донёс Шелест прибрежной ракиты! Грохот на камнях и ропот в толпе, — Город не хочет смириться. О, если б вдруг на далёкой тропе С милою мне очутиться! Ясные очи младенческих дум Сердцу открыли бы много. О, этот грохот, и ропот, и шум, — Пыльная, злая дорога! «Иду я влажным лугом…» Иду я влажным лугом. Томят меня печали. Широким полукругом Развёрнутые дали, Безмолвие ночное С пленительными снами, И небо голубое С зелёными краями, — Во всём покой и нега, Лишь на сердце тревога. Далёко до ночлега. Жестокая дорога! «Закрывая глаза, я целую тебя…» Закрывая глаза, я целую тебя, — Бестелесен и тих поцелуй. Ты глядишь и молчишь, не губя, не любя, В колыханьи тумана и струй. Я плыву на ладье, — и луна надо мной Подымает печальный свой лик; Я плыву по реке, — и поник над рекой Опечаленный чем-то тростник. Ты неслышно сидишь, ты не двинешь рукой, — И во мгле, и в сиянии даль. И не знаю я, долго ли быть мне с тобой, И когда ты мне молвишь: «Причаль». Этот призрачный лес на крутом берегу, И поля, и улыбка твоя — Бестелесное всё. Я забыть не могу Бесконечной тоски бытия. «Под холодною властью тумана…» Под холодною властью тумана, Перед хмурой угрозой мороза, На цветках, не поблекнувших рано. Безмятежная, чистая грёза. С изнемогшей душой неразрывны Впечатленья погибшего рая, И по-прежнему нежно призывны Отголоски далекого мая. «Не ужасай меня угрозой…» Не ужасай меня угрозой Безумства, муки и стыда, Навек останься лёгкой грёзой, Не воплощайся никогда, Храни безмерные надежды, Звездой далёкою светись, Чтоб наши грубые одежды Вокруг тебя не обвились. «Я от мира отрекаюсь…» Я от мира отрекаюсь, Облекаюсь тёмной схимой И душою устремляюсь В тот чертог недостижимый, Где во мгле благоуханий, В тихом трепете огней Входит бледный рой мечтаний В круг больных и злых теней. И к сокрытому престолу С необычными дарами Мы подходим, очи долу, С необутыми ногами, И приносим жертву Богу, Службу ясную поём, Но к заветному порогу Человека не зовём. Ариадна («Сны внезапно отлетели…»)
Сны внезапно отлетели… Что ж так тихо всё вокруг? Отчего не на постели С нею мил-желанный друг? Смотрит, ищет, — и рыдает, И понятно стало ей, Что коварно покидает Обольщённую Тезей. Мчится к морю Ариадна, — Бел и лёгок быстрый бег, — И на волны смотрит жадно, Голосящие о брег. Лёгким веяньем зефира Увлекаемы, вдали, В синем зареве эфира Исчезают корабли. Парус чёрный чуть мелькает, — И за милым вслед спеша, Улетает, тает, тает Ариаднина душа. |
