Поужинали на кухне. В сборе были все: Кит, Лосанна, Данаэна, веселый Тэн, суровый Самэйн. Джейк сидел во главе стола. Говорили мало, слишком еще свежа была боль утраты. Совсем еще недавно Лэстин был с ними.

Кей думала, бояться ли Данаэна, Лосанна, Кит, Тэн и Самэйн судьбы Лэстина? Хотя Джейк говорил, что бояться нельзя, Создатель сильнее злых сил, и если они Ему верят, то обязательно выстоят. Лэстин испугался, потерял веру, потому переродился. И Кей поняла вдруг, почему Джейк всегда говорит о хорошем, всегда верит в победу, всегда готов утешить и поддержать. Его поддержка нужна суэмцам, видя его твердость и непоколебимость, видя его доверие к Создателю, суэмцы и сами утверждаются в вере, и это помогает им выстоять.

Кей так ясно это увидела, что и сама захотела быть кому-то поддержкой и помощью. Если бы еще иметь такую веру в Бога, как у Джейка.

После ужина, когда мужчины протопили очаг в гостиной, Марк взял гитару и, устроившись на диване, запел. Ему подпевал Тэн, у которого оказался хороший голос. На двух креслах и пуфике разместились девушки.

Суровый Самэйн полулежал на ковре перед камином. Это был уже немолодой воин, закаленный в битвах и сражениях. Он выглядел лет на сорок, но сколько ему на самом деле, Кей не знала. Он был черноволосым и кареглазым. Маленькая, аккуратная бородка придавала чертам его лица суровой мужественности. Самэйн был женат, его жена и дети жили далеко на юге, на обширных родовых фермах. Он скучал по своим шестерым детям и любимой жене, а Кей любила расспрашивать его о семье. Она знала, что ему приятно рассказывать о них, а ей было интересно слушать. Самэйн показывал Кей маленький медальончик — рисованный на эмали портрет родных. Этот необыкновенный, мастерски исполненный портретик словно излучал энергию любви, привязанности, семейных традиций. Всматриваясь в лица четырех мальчиков и двух девочек, а также разглядывая черты лица красивой темноволосой женщины, Кей понимала тоску Самэйна по семье, ведь и ее Том был так далеко от нее, так далеко…

Кей слушала рассказы воина о его родном крае, где столько садов и виноградников, такие холодные ручьи и глубокие озера. Это были рассказы о Суэме, о ее краях, которые лежали далеко на юго-востоке от границ, и не знали ужаса и страха войны.

Именно Самэйн решился заговорить о Лэстине, может, потому, что был самым старшим из их компании, а, может, ему слишком тяжело стало молчать об этом. Рядом с ним на полу сидел Грэг, и Самэйн, строя ему башенки из кубиков, сказал:

— В прошлые годы Гзмарданум не летал над нашими городами. Поэтому у нас почти не было перерождений. А вчера он пролетел совсем рядом над пограничной стеной, от его огня сгорели люди на глазах у Лэстина. Это случилось на смотровой башне. Только Лэстин и остался в живых из всех, кто там был.

— Мне думается, что дракону хорошо досталось от метальщиков ядер, — заметил Марк.

— Ты думаешь, он ранен? — спросила тихонько Лосанна.

— Ничего ему не сделается. Невозможно его ранить, — сказал Самэйн, — его сила велика. Но наша сила больше. Сам Бог — наша сила. Поэтому я знаю, что мы выстоим.

Джейк взглянул на него и добавил:

— По вере вашей да будет вам. Так написано в Книге Создателя.

— Мой прадед участвовал в прошлой войне с баймами, — вновь начал говорить Самэйн, — и он еще был жив, когда я был ребенком. Он мне рассказывал, что суэмцы одержали победу благодаря тому, что верили. Они верили, что Отец за них, и совершит для них дело победы. Их вера была твердой, непоколебимой, поэтому они выстояли. Для нас тоже важно не пускать в себя страх, хотя это и нелегко.

Кей, сидевшая напротив Самэйна на низеньком пуфике, подумала о всех тех воинах, которые уже погибли на этой войне. И, словно отвечая на ее мысли, Джейк сказал:

— Блаженны умирающие верными. Мы знаем, что однажды встретимся с ними, когда дни нашего земного странствия подойдут к концу, и каждый из нас предстанет перед Богом-Отцом.

В Суэме люди считали, что их настоящее отечество на небесах, а здесь, на земле они пришельцы и странники, и их конечный путь странствия — небеса.

— Где же теперь Лэстин, — печально и несмело произнесла Данаэна, и ее нежный голосок музыкой свирели прозвучал в тишине.

Ответом ей было молчание. Лишь тикали часы и трещали поленья в очаге.

Вдруг Марк сказал:

— Лэстин мертв.

— Откуда ты знаешь? — встрепенулась Лосанна.

— Я знаю, потому что видел, как все это произошло. Я должен был конвоировать его за пределы пограничной стены. Мы оба шли пешком, не было необходимости провожать его слишком далеко. Как только мы спустились с пограничных холмов на равнину, я развязал ему руки и передал меч. Наверное, это было глупо с моей стороны, но я не мог отпустить его безоружным к баймам. Лэстин напал на меня, как только получил оружие в руки. Честно говоря, я этого не ожидал. Я защищался. И в какой-то момент Лэстин сам бросился на мой меч. Все произошло так быстро, что не успел я опомниться, как он уже лежал в траве со смертельной раной, — Марк вздохнул и продолжил, — Я опустился возле него и понял, что он умирает. Уже не помню, что говорил ему — в голове у меня стоял какой-то туман. Думаю, Лэстин специально напал на меня, чтобы погибнуть от моей руки…

Марк залез рукой в карман брюк и, вытащив что-то, сказал, глядя на Кей:

— Перед тем, как умереть, он просил передать это тебе, Кей. Его последние слова были о тебе.

В руки девушки легла холодная серебряная цепочка с кулоном-единорогом. Блеснул крохотный глазик-камушек.

И стало больно и грустно каждому из собравшихся. Наступила тишина, и тогда Марк запел песню. Нежная, неторопливая мелодия полилась из под его пальцев.

Как странно и волнующе звучали в устах Марка слова: «Сбудется сказка, волшебной рекою, вечною песней она прозвучит…» Как дерзко блестели его синие глаза, когда он смотрел на Кей. Девушка вдруг поняла, что эта песня предназначалась ей. Какое-то внутреннее чувство, интуиция подсказывала, что Марк именно для нее поет сейчас, именно с ней прощается перед дальней дорогой. И кто знает, когда она в следующий раз услышит его пение?

Мелодия трогала сердце, и волновала душу. И виделись высокие травы, белые, торопливые облака, суровые башни Такнааса.

А Марк все пел, и гитара отзывалась переливами звуков.

— Что это за песня? — спросила Лосанна, как только стихли последние звуки гитары.

— Эту песню я услышал в мирных землях, далеко отсюда, — задумчиво сказал Марк, — в Северных Землях Насаама. Давно я там бывал. Вместе с Ником мы пытались найти Сокровища Мудрых, забрели далеко на Север. В тех краях почти никто не жил, глухие леса и бескрайние пустоши. И вот, на одной такой пустоши увидели мы дом рубленый, огородик, колодец. Нас это удивило — кто может жить в такой глуши? Мы подошли поближе, и нас встретил старик, весь белый, как лунь. Таких стариков я в Суэме не встречал, ни до того, ни после. Увидел нас старик и говорит: «наконец-то вы пожаловали, я вас давно уже жду…» Представляете, оказывается, что он ждал нас и знал, что мы придем. Мы переночевали у него. Его имя — я запомнил — Ламэс-Танос-Аэн. Так он нам сам себя назвал. Рассказал, что живет в этой глуши несколько сотен лет, один. Живет так давно, что перестал годы считать. Общается с Создателем. И сказал нам, представляете, что родился он еще до того, как была открыта Дверь Проклятия на Верблюжьей горе. Ну, глядя на него, мы с Ником ему верили. И вот, эту песню он нам и спел на прощание, и велел мне ее запомнить, и сказал, что песня нам пригодится. И я у него спросил — откуда он может знать Имя Сына Создателя, раз живет в такой глуши, вдали от цивилизации столько лет. Он нам сказал, что родился он не в Суэме, а в нашем мире. Он также май-нинос, как я и Ник. Но рассказывать нам ничего не захотел про себя. Сказал, что уж очень он старый, и все забыл — что у него было в жизни. Забыл свое прошлое, помнит только, как жил он в этой пустоши. Так нам и сказал. Вот такой старик, загадочный. Не знаю, жив ли он еще, но больше таких людей я не встречал в Суэме.