1842 ПОСЛУШНИЦА И РАЗБОЙНИК Перевод И. Шафаренко На пригорке, за высокой Монастырскою стеною, Голос девы одинокой Слышится порой ночною: — С самых ранних лет забыта Я роднею бессердечной. За глухой стеною скита Буду я томиться вечно! Перед кем я провинилась, И за что со дня рожденья, Я всех радостей лишилась И терплю одни мученья! С детства в келье, как в пустыне, Я тоскую, увядая. Ах, без ласки сердце стынет, Угасает жизнь младая! Хоть бы кончилось скорее Нетерпимое томленье! Смерть, приди! В слезах старея, Жду тебя как избавленья! — Эй, сестра, не плачь напрасно! — Вдруг услышала монашка, — Словно ландыш, ты прекрасна, Грех тебе скорбеть так тяжко! И тебе ль, такой красотке, С жизнью в юности проститься? Подыми же взор свой кроткий. Осуши свои ресницы! Хочешь, чтоб исчезли слезы, Чтоб в глазах любовь горела, И на щечках рдели розы, И душа, как птица, пела? К нам иди в наш лес разбойный, Здесь мои друзья лихие Слушать звуки грустной дойны Любят в вечера глухие. Здесь над недоступной кручей, Над горами и долами Ястреб вольный и могучий Машет черными крылами. Здесь богач с тугим карманом, Мироед, толстяк спесивый, Мне, лесному атаману, В ноги кланяется льстиво. У меня есть кони: ветру Не догнать их в чистом поле, Есть кинжал и пистолеты, Семеро друзей и воля. Под чешуйчатой кольчугой, Как и ты, ношу я крестик… Стань же мне навек подругой, Будем счастливы мы вместе. Яхонт есть; во мраке ночи Он искрится и сверкает. Так твои, красотка, очи Светом счастья засияют. Четки, рясу, власяницу Брось скорее в мрачной келье! Там — печаль сырой темницы, Здесь — свобода и веселье. Там посты да песнопенья, Покаянья да молитвы, Здесь — земных страстей кипенье: Жар любви и ярость битвы! Нам неведомо, ушла ли Дева с ним тропой лесною, — Только больше не слыхали Плача за глухой стеною… 1842
СТРУ́НГА Перевод В. Луговского По-над Струнгой, в темной чаще, Ждет народ — лихой, гулящий, Под открытым небом спящий. Люд бездомный, забубенный Ночью дует в лист зеленый Да стреляет в месяц сонный. Если хочешь жив остаться, С кошельком домой добраться, Обходи их верст за двадцать! Где-то спереди иль сзади Ждут разбойнички в засаде, Чтоб убить потехи ради! Ты идешь тропой опасной, Филин ухает ушастый, В ближней роще свет неясный. Восемь храбрых в полной силе Рукава позасучили Да винтовки зарядили. Трое — крест святой лобзают, Трое — силушку пытают, Двое — тихо напевают: — Гей, скажу я господину, Не тревожь мою кручину, Из ножон клинок я выну! Гей, девчина молодая, Весела тропа лесная, Приходи к нам в лес, родная! За кустом лежу с дубиной Да с ружьем, с винтовкой длинной, А душа полна кручиной! Свиста ждать нам надоело, Руки чешутся без дела, Ретивое закипело! Ружьецо ржавеет, братцы! На коне хочу промчаться, Дам гнедому поразмяться! По-над Струнгой гомон птичий, Да к чему ружье — без дичи, Без стрельбы да без добычи? 1842 ГРО́ЗА Перевод Вс. Рождественского Желтый, словно свечка, свечка восковая, С тусклым огоньком, На дворе тюремном, молча остывая, Он лежал, объятый тяжким вечным сном. И никто слезинки не пролил о нем. Кто глядел печально, кто в оцепененье, Поли немой тоской… Кое-кто крестился… Многие в волненье, Губы сжав, качали скорбно головой, И шептались люди тихо меж собой: — Разве это Гроза, кровью обагренный, Неужели он? Рыскавший повсюду зверем разъяренным, Тот, кто в злодеянья вечно погружен, Ада не боялся, преступал закон? А старик угрюмый с длинной бородою Ближе к трупу стал, Вынул две монетки дрогнувшей рукою, Бросил к изголовью, в лоб поцеловал И, крестясь, сквозь слезы так другим сказал: — Люди, дом мой вспыхнул, и в мороз суровый Он сгорел дотла. В чистом поле дети и жена без крова. Ни краюшки хлеба… Ох, беда пришла! Руки опустились, жизнь мне не мила. Я не видел света, в горе изнывая, Ждал лишь смерти дня. Человек же этот — он достоин рая! Белого, как вьюга, горяча коня, На холме в то время повстречал меня. «Но томи, — сказал он, — сердце ты слезою, Твердым будь душой! Дам тебе я денег, дом тебе отстрою». Выручил меня он из беды большой. С той поры нужды я не знавал с семьей! Вновь поцеловал он руку мертвеца И побрел с клюкою, не подняв лица. А народ печальный зашептал в волненье: — Даст всевышний Грозе всех грехов прощенье! |
