Он обнял руками мою грудь, приподнял, чтобы удобнее впиться в сосок, и руки казались больше, чем есть, нажатие губ крепче и тверже, боль натянулась резкой линией — но не слишком сильная боль, как раз настолько, чтобы я еще раз вскрикнула к его удовольствию. Когда его тело накрыло мое, а глаза посмотрели в глаза, я думала — это гламор. Он вполне был способен создать такую иллюзию.

   Я открыла глаза — крылья овевали нас обоих водоворотом красок и движения. Лицо Ройяла так и осталось нежным и треугольным, но было не меньше моего собственного; и красив он был по-прежнему, но когда он наклонился меня поцеловать, я вдруг поняла, что это не иллюзия.

   На него сыпались розовые лепестки, розово-белый ароматный ливень; он поцеловал меня — настоящим поцелуем настоящих, полных губ. Одной рукой я коснулась кудрей у него на затылке, другая скользнула по спине до основания крыльев; мы целовались нежно и долго, и тело его все крепче прижималось ко мне. Сам он вырос, а вот одежда его — нет. И теперь он был голый и лежал на мне, одетой лишь в полураспахнутый халат.

   Он на миг оторвался от поцелуя:

   — Мерри, умоляю… Может, мне больше не выпадет случая исполнить свою мечту.

   — Какую мечту?

   — Ты знаешь.

   Я кивнула:

   — Да.

   Я просунула руку между нами — он был готов и нетерпелив, и достаточно велик, чтобы удовлетворить любую женщину.

   — Пожалуйста, — сказал он.

   — Да, — повторила я, подаваясь бедрами ему навстречу.

   Он открыл глаза, с недоверием уставившись на меня:

   — Да?

   — Да.

   Он улыбнулся и приподнялся на руках, чтобы двигаться свободней. Мне открылся вид на наши тела, и я увидела, как он проталкивается в меня, как входит в меня впервые.

   — О Богиня! — воскликнула я.

   Дождь цветочных лепестков превратился в густую метель — только этот ароматный снег не холодил кожу, а ласкал.

   Крылья Ройяла взметнулись, обрамляя бледную красоту его тела. Глянув на меня, он сказал:

   — Ты на ложе из розовых лепестков.

   И он любил меня, скользил и двигался во мне, словно заранее зная, что нужно делать, и крылья раскрывались во всю ширину, когда он погружался в меня до самых глубин.

   Я дышала все быстрей, во мне нарастала теплая тяжесть. Его движение становилось все нетерпеливей, он задышал чаще.

   — Почти, еще чуть-чуть, — выдохнула я.

   Он кивнул, словно догадался — или услышал. Он боролся с собственным телом, с непослушным дыханием, со всем в себе, чтобы дать мне еще несколько секунд, несколько движений — и вот мир взорвался, и я кричала его имя, руки впивались ему в бока, в спину, я хваталась за него, извиваясь и вопя.

   Кожа у меня светилась так ярко, что на потолок легла крылатая тень. Он закричал, еще раз всаживаясь в меня — мы кричали оба, а потом он затих, опираясь на руки, и голову опустил, как загнанная лошадь. Крылья медленно опадали у него за спиной.

   Краем глаза я заметила движение в комнате и поняла, что Мистраль с Холодом видели как минимум завершающий акт. Ройял опустился на меня, и только когда его горячее тело соскользнуло в сторону, а голова легла на подушку рядом с моей, я поняла, что в этом облике он выше Китто. Вровень со мной.

   Я обняла его — осторожно, чтобы не повредить крылья, и мы вместе ждали, пока сердца замедлят бег. Что-то прохладное капнуло мне на плечо. Я отвела в сторону его кудри и он приподнял голову, посмотрел на меня. Он плакал.

   Я сделала единственное, что пришло мне в голову — поцеловала его, и мы лежали обнявшись, пока не нашли в себе сил встать и пойти в ванную. Совсем недавно мы обсуждали, кто сегодня будет спать в одной постели со мной и Мистралем. Теперь я выбрала своего кандидата — если не возразит Повелитель Бурь, а он может и возразить. Может быть, как и в случае с Баринтусом, мне пора уже перестать подстраиваться под чужие желания и выполнить свое, а сейчас я ничего так не желала, как оставаться с Ройялом. Не знаю, гламор его так подействовал или цветочный дождь Богини, но именно с ним я хотела ночевать в одной кровати.

Глава 41

   Рядом со мной спал Ройял. Лежал он на животе — иначе не получается, если на спине у вас крылья ночной бабочки. Мистраль отказался спать в одной кровати с ним, даже на цветочных лепестках, которые не исчезали и не вяли, доказывая, что Ройял превратился в существо нормального роста по воле Богини. Не то чтобы Мистраль был сильно виноват, но мне надоело щадить чувства окружающих за счет собственных чувств. Быть справедливой ко всем не получалось: либо я выгоняю Ройяла, не успевшего отойти от потрясающего секса, от обретения нового облика, от не покинувшего нас благословения Богини, — о чем мне и думать не хотелось, либо выставляю Мистраля — спать в одиночестве или с кем захочет. На уступки он не пошел, так что мне пришлось, как и с Баринтусом, настоять на своем.

   Кровать была достаточно велика, чтобы вместить Ройяла, меня и Холода с Дойлом. Они оба сочли преображение Ройяла еще одной милостью Богини. С ними согласилось большинство стражей, но Мистраль тосковал по мне два дня, а тут какой-то мелкий фей перебивает у него очередь на секс. Я ему сказала, что любимого им уровня жесткости сегодня не выдержу, и это он тоже принял плохо.

   С другого моего бока спал Холод, откинув руку в сторону. Серебряные волосы рассыпались по постели, и крылья Ройяла трепетали среди серебряной паутины, словно экзотическая драгоценность, оправленная в серебро. За спиной Холода, опершись на локоть, лежал Дойл — я встретилась с ним взглядом, когда открыла глаза. Он велел Холоду лечь рядом со мной, сказав: «Рис в ту ночь не соприкасался непосредственно с тобой. Думаю, потому он и остался стеречь твой очарованный сон. Я сегодня пожертвую радостью к тебе прикасаться ради радости тебя охранять».

   Холод пытался сказать, что он тоже рад будет меня охранять, но Дойл настоял на своем, что ему всегда удавалось в общении со стражами. Исключение из правила составляли Мистраль и Баринтус, но и они, как правило, позволяли ему себя убедить.

   Я лежала под покровом серебряных волос, наслаждаясь теплом Холода и Ройяла и глядя на моего Мрака. В таком окружении приятно проснуться, и я рада была, что никакое видение не унесло меня снова в пустыню. В СМИ уже поговаривали о таинственном черном «хамви», который появлялся то там, то здесь, приходя на выручку нашим войскам. Предполагали, что это новейшая разработка — машина, неуязвимая для пуль и ракет. Черная карета честно выполняла мою просьбу. Может, поэтому мне не требовалось лично кого-то спасать.

   В воспоминания об этом счастливом пробуждении я куталась сейчас, как в теплое одеяло холодной ночью, хотя воздух раннего калифорнийского утра никак не был холодным — разве что прохладным. Но от того зрелища, на которое позвала меня взглянуть Люси, пробирало холодом до костей.

   Это был маленький розовый садик на заднем дворе старого дома. Кусты сортовых чайных роз были высажены точно по кругу, свободным остался лишь небольшой проход с аркой. Внутри круга, но у самого края, стояла скамейка, чтобы сидеть и любоваться цветами, а в центре плескался маленький музыкальный фонтан. Я бы с радостью посидела здесь, слушая песню воды и наслаждаясь ароматом роз, но в запах цветов вплетались другие запахи — как раз те, которые я вдыхать не хотела. Запах роз по-прежнему будет напоминать мне о Богине, но сегодняшние впечатления дополнят его запахом крови и еще — страха, с которым погибшие расставались с жизнью. К утренним розам словно примешался запах склепа или выгребной ямы.

   Люси сказала:

   — Будь они обычного роста, здесь было бы как на бойне. Но они такие крошечные, что даже двадцать тел такого впечатления не создают.

   Не знаю, была ли я с ней согласна, но возражать не стлала. Зато уверена — будь тела обычного роста, убийцы не развесили бы их между кустами роз, словно на чудовищной бельевой веревке.

   Тела погибших фей еще даже не начали изменять цвет — они были белые и прекрасные, словно дорогие куклы, но ни один ребенок не свяжет куклам запястья и не развесит их на веревке между розовыми кустами замкнутым кругом. Впрочем, арка осталась свободной, можно было проходить в нее, не пригибаясь. С верхней точки арки макабрическим украшением свисал маленький труп. Шеи у погибших фей остались белыми, нетронутыми.