Я вглядывалась в его лицо, зная, что не одни только солнечные очки не дают мне понять, что он думает. По его лицу никогда ничего не прочтешь. Слишком много лет он стоял бок о бок с безумной королевой, когда один неверный взгляд мог тебя отправить в Зал Смертности — нашу камеру пыток. А для бессмертных пытка может длиться очень долго, особенно если исцеляешься хорошо.

   — Я был когда-то малым фейри, Мередит, — сказал Холод.

   Это правда. Он был Джекки Иней, Джек Холод, но людская вера — буквально — да еще необходимость защитить любимую женщину и стать для этого сильней превратили его в Убийственного Холода. А до того он был всего лишь одной из малых сил в войске Зимы. Преобразившая его смертная женщина столетия назад сошла в могилу, и теперь он любил меня — единственную смертную среди сидхе. Бедняга Холод — никак ему не попадется женщина, способная его пережить.

   — Я знаю, что ты не всегда был сидхе.

   — Но я помню, что Дойл когда-то был для меня Мраком, и я его боялся, как и прочие. А теперь он мой истинный друг и командир, а тот другой Дойл ушел в прошлое за века до твоего рождения.

   Я повернулась к нему, и даже под очками разглядела нежность — крупицу слабости, которую он отважился показывать мне только месяца полтора назад. Внезапно я поняла, что он прикрывает Дойла, как в бою. Отвлекает меня, переводит на себя мою злость — словно я была вражеским клинком, который нужно парировать.

   Я протянула ему руку, он ее взял. Я перестала вырываться из руки Дойла.

   — Ты прав. Вы оба правы. Я знала прошлое Дойла раньше, чем он пришел ко мне. Давайте попробуем заново. — Я посмотрела на Дойла, не отпуская руки Холода. — Ты же не предлагаешь мне провести опыт с первым попавшимся фейри?

   — Нет. Но если честно, другого пути я не вижу.

   Подумав, я качнула головой:

   — И я тоже.

   — И что нам делать? — спросил Холод.

   — Предупредим фей-крошек и отправимся на пляж.

   — А я думал, конец нашему выходному, — сказал Дойл.

   — Если делать больше нечего, живем по расписанию. К тому же остальные уже на пляже. Можем и там поговорить не хуже, чем дома. Пусть кто хочет поваляется на песочке и поплещется, пока мы будем обсуждать убийства и проблему бессмертия.

   — Весьма практично, — заметил Дойл.

   Я кивнула.

   — Заглянем по пути на пляж в «Фаэль», чайный магазин.

   — Он не по пути, — сказал Дойл.

   — Верно. Но если мы там шепнем пару слов для фей-крошек, они быстро разлетятся по округе.

   — Можно поговорить с Джильдой, феей — крестной матерью всего Лос-Анджелеса, — предложил Холод.

   — Нет. Она может никому не передать, а потом сказать, что я никого не предупредила из высокомерия.

   — Ты думаешь, она настолько тебя ненавидит, что ей не жаль своих сородичей? — удивился Холод.

   — Она правила в Лос-Анджелесе нашей диаспорой. Малые фейри приходили к ней на суд улаживать свои споры. А теперь они идут ко мне.

   — Ну, не все.

   — Хватает, чтобы она думала, будто я отбираю ее бизнес.

   — Нам ее бизнес даром не нужен, — сказал Дойл.

   — Она была когда-то человеком, Дойл, и потому очень подозрительна.

   — Сила у нее не человеческая, — поморщился Холод.

   Я посмотрела на него внимательней:

   — Тебе она не нравится?

   — А тебе?

   Я пожала плечами:

   — Мне тоже.

   — В умах и телах людей, прикоснувшихся к первозданной магии волшебной страны, всегда что-то меняется, и не обязательно к лучшему, — сказал Дойл.

   — Ей подарили желание, — припомнила я. — И она пожелала стать феей-крестной, потому что не знала, что их не бывает.

   — В Лос-Анджелесе она стала силой, с которой надо считаться, — заметил Дойл.

   — Ты собирал на нее досье, да?

   — Она разве что не в открытую тебе угрожает, если ты не прекратишь переманивать ее сторонников. Конечно, я изучал силу предполагаемого противника.

   — И что? — спросила я.

   — Ей стоит нас бояться, — сказал он тем своим прежним голосом, когда мне он казался не личностью, а только оружием.

   — Значит, остановимся у «Фаэля», а потом поговорим с Джильдой. Если мы ее предупредим, а она никому не скажет, то уже мы сможем обвинить ее, что ревность ей важнее, чем благо фейри.

   — Умно, — оценил Дойл.

   — Безжалостно, — сказал Холод.

   — Безжалостно было бы, если бы я при этом не стала бы предупреждать фей-крошек сама. Но я ничью жизнь не поставлю под угрозу ради чьих-то дурацких амбиций.

   — Для нее они не дурацкие, Мередит, — сказал Дойл. — Она к своей власти долго шла, и большего ей не добиться. Чтобы удержать завоеванные позиции, на что только не идут.

   — Она для нас опасна?

   — В прямом столкновении — нет. Но вредить можно исподтишка, а у нее есть подручные, преданные ей и ненавидящие сидхе.

   — Тогда надо за ними приглядывать.

   — Мы так и делаем.

   — Вы за кем-то шпионите, не говоря мне?

   — Конечно.

   — А что, меня ставить в известность не надо?

   — Зачем?

   Я глянула на Холода:

   — Ты ему можешь объяснить, почему мне нужно знать такие вещи?

   — Я думаю, он ведет себя по отношению к тебе так, как того хотели бы большинство правителей, — сказал Холод.

   — Как это?

   — В переговорах между монархами очень ценится возможность отрицать что-то с чистой совестью, — объяснил он.

   — Ты Джильду расцениваешь как монарха? — удивилась я.

   — Она себя так расценивает, — сказал Дойл. — Не стоит отбирать у карманных корольков их короны — до тех пор, пока они нам не понадобятся. А тогда отобрать вместе с головой.

   — На дворе двадцать первый век, Дойл. Нельзя жить как в десятом столетии.

   — Смотрел я новости в телевизоре и читал книги о политике нынешних правительств. Не так уж много изменилось, Мерри. Просто не так открыто делается.

   Я хотела спросить, откуда он знает. Хотела спросить, известны ли ему тайны нынешнего правительства, которые переменили бы к худшему мое мнение о нашем правительстве и нашей стране.

   Но я не спросила. Во-первых, не была уверена, что он скажет мне правду, если думает, что она меня расстроит. А во-вторых, на сегодня с меня хватит и одного группового убийства. Я велела Холоду позвонить домой и предупредить наших фей-крошек, чтобы не отходили далеко и остерегались незнакомцев, потому что уверена я была только в одном: убийца — не из наших. Больше я ничего не знала. О шпионах и политике подумаем после, когда в глазах не будут стоять образы мертвых крылатых малышей.

Глава 3

   Я поехала к «Фаэлю». Дойл сказал верно — он был не на пути к пляжу, где нас заждались, а на несколько кварталов в сторону, в той части города, что раньше считалась опасной, но волшебно преобразилась — ожидалось, что там поселится средний класс, но вышло так, что туда стали перебираться фейри, добавляя району все больше магии. В результате он стал приманкой для туристов и любимым местом развлечений для школьников и студентов. Молодежь всегда тянулась к фейри. Именно поэтому на детей испокон веков вешают обереги — чтобы мы не уводили к себе лучших, самых ярких и талантливых. У нас ценят артистические натуры.

   Дойл, как обычно, мертвой хваткой вцепился в дверцу и приборную доску — он всегда так делает, когда едет на переднем сиденье. Холод меньше боится машин и городского движения, но Дойл считал, что, как капитан, должен сидеть рядом со мной. Меня страшно умиляло, что с его стороны это был почти подвиг, но свое восхищение я держала при себе — не знала, как он это воспримет.

   — Мне эта машина нравится больше, чем та вторая, что ты водишь, — отважился заговорить Дойл. — Она выше над землей.

   — Это внедорожник, — сказала я. — Не для города машина.

   Я высматривала, где припарковаться — без особого успеха. В эту часть города народ съезжается развлекаться по выходным, а значит, в субботу тут людей и машин толпа. Лос-Анджелес — у всех машины и все куда-то едут.