Хафвин отошла в сторону. Широко раскрыв удивленные глаза, она сказала мне:

   — Я умею лечить только тело, не душу.

   Я кивнула, остановившись рядом с Галеном.

   — Я не целитель, — сказал он.

   — Я тоже. — От беспокойства я потянулась к его руке, и едва наши руки соприкоснулись, запах роз стал еще сильней, словно я стояла в гуще кустов шиповника в жаркий летний день.

   — Снова пахнет цветами, — сказал Гален, — еще сильней, чем раньше.

   — Да, — сказала я.

   — Как мы ему поможем? спросил он.

   Это вопрос, да. Как нам ему помочь, пусть вокруг пахнет цветами и сам воздух дышит Богиней? Как нам исцелить Касвина так далеко от волшебной страны?

   Аромат роз так сгустился, что его, казалось, можно пить — я ощущала его свежий и чистый вкус во рту.

   — Майское вино, — сказал Гален. — Будто пьешь майское вино.

   — Розовую воду, — тихо поправила я.

   Я опустилась на колени, Гален Тоже.

   — О Богиня, пусть Касвин нас увидит. Пусть поймет, что мы его друзья.

   Рука Галена в моей руке нагрелась — не так, словно у него лихорадка, а словно он постоял на солнышке и кожа сохранила тепло. Он улыбнулся добродушно и приветливо, как он умел, и Касвин посмотрел ему в глаза. Из широко раскрытых глаз Касвина стал уходить страх.

   — Гален, — проговорил он.

   — Да, Вин, это я.

   Он обвел гостиную блуждающим взглядом и повернулся ко мне.

   — Куда она ушла, принцесса?

   — Кто ушел? — спросила я, хоть почти наверняка знала кто.

   Касвин затряс головой, волосы снова закрыли лицо.

   — Я не произнесу ее имени в темноте. Она опять меня найдет.

   — Ее нет в Лос-Анджелесе.

   — В Лос-Анджелесе? — удивился он.

   Гален спросил:

   — Вин, ты помнишь, где ты?

   Касвин облизал губы, в глазах снова показался страх, но страх уже другого рода. Он не чего-то невидимого боялся, он был испуган, что не помнит, где находится, и не знает, почему не помнит.

   — Нет, — прошептал он, глядя круглыми испуганными глазами, Он протянул нам руки и мы протянули наши свободные руки ему навстречу. Не знаю, случайно так получилось или по воле Богини, что мы коснулись его одновременно, и оба взялись за запястья ниже рукавов? Но как бы это ни вышло, а едва мы коснулись его голой кожи, как в нас проснулась магия. Не та всепоглощающая магия, какой она была бы внутри волшебной страны, но может быть, Касвину и не нужна была такая. Может быть, для исцеления ему нужно было осторожное прикосновение, как дыхание весны или тепло первых дней лета, когда на лугах расцветает шиповник.

   В глазах у него показались слезы, и мы притянули его к себе — он плакал в наших объятиях. Мы утешали его, и запах роз струился повсюду.

Глава 17

   Этой ночью я спала между Галеном и Касвином, а Рис спал с другой стороны нашей большой кровати. Спали целомудренно, потому что Вину нужно было наше тепло, а не секс. Его и без того затрахали. Наши руки, обнимавшие его, пока он уплывал в сон, как раз и пытались что-то в этом поправить. Я хотела не такой разрядки после утомительного дня, но, засыпая в объятиях Галена и сама обнимая Вина, я поняла, что это не самый худший способ закончить день.

   Во сне я оказалась в бронированном армейском «хаммере» — в том самом, в котором меня вывозила из холмов Национальная гвардия, когда я спасалась от своих родственничков с обеих сторон. Но рядом не было ни солдат, ни моих стражей. Я в полном одиночестве сидела на заднем сиденье, а машина ехала сама по себе. Так не бывает, подумала я, и поняла, что это сон. Мне и раньше снился тот взрыв, но никогда еще настолько реалистично. Тут вдруг я поняла, что «хаммер» черный — абсолютно, непроницаемо черный, и что это вовсе не армейская машина, а новое воплощение Черной кареты. Той самой кареты, что веками служила повелителям Неблагого двора. Когда-то она и впрямь была каретой, и ее влекла четверка лошадей со шкурой чернее безлунной ночи и глазами, горящими огнем — тем огнем, у которого никто не мог бы согреться. А потом она сама по себе переменилась и стала длинным черным лимузином со зловещим огнем под капотом. Черная карета была самостоятельной силой, обладала собственной волей, она была старше обоих дворов, древнее любой памяти, а значит, она уже тысячи лет существовала на земле, появившись ниоткуда в какой-то несчастливый день. Словом, это было что-то среднее между живым существом и магическим конструктом, и уж точно некий разум у нее имелся.

   Неясно было только, почему она явилась мне во сне? И точно ли это только сон, или она вторглась «во плоти» в мое сонное пространство? Карета не умеет говорить, и спросить не удастся — пока не появится кто-то, кому можно задать вопрос.

   Никем не управляемая машина ехала по узкой дороге, приближаясь к большой поляне, на которой взорвалась та бомба. Меня тогда осыпало шрапнелью, в руке и плече застряли осколки — они потом выпали, магически исцелив раненых солдат. Ни раньше, ни позже я не обладала способностью магического исцеления, но той ночью мне это удалось. Только сначала был взрыв.

   В открытое окно врывался холодный зимний воздух. Окно я опустила, чтобы магией сражаться против наших врагов: вокруг гибли солдаты, гибли, защищая меня, и я не могла этого допустить. Солдаты были не мои, не из моей личной стражи, и почему-то неправильно казалось, что они жертвуют жизнью ради меня. Особенно если я могла это прекратить.

   Взрыв развалил мир на части грохотом и ударной волной. Я ждала удара и боли, но они не пришли. Вместо этого мир задрожал и пошел волнами, и вокруг засиял день — жаркий летний полдень. Меня окружал со всех сторон песок и слепил блеск дневного света. Никогда еще я не была в такой песчано-каменистой пустыне. В окно несло жаром, как из открытой духовки.

   Неизменными остались только взрывы. Они снова и снова сотрясали землю, и колеса джипа буксовали на выбоинах, где раньше была ровная дорога.

   Показался второй «хаммер», закамуфлированный в цвета пустыни; сбоку от него лежали солдаты — он их прикрывал. Тут рядом с ними пролетело нечто слишком крупное для пули и недостаточно большое для ракеты, оставив еще одну воронку на дороге. Кто-то крикнул:

   — Сейчас нас огнем накроют!

   Стоявший с краю солдат пытался отбежать от «хаммера», но мимо тут же просвистела пуля, выбив фонтанчик земли. Их обложили — и, наверное, скоро убьют.

   Но тут солдат с другого края цепочки повернулся и увидел мою машину. Автомат у него лежал на коленях — он держал его одной рукой, а другая сжимала что-то на шее. Крест, подумала я, но увидела его лицо, и поняла — там осколок снаряда. Осколок, подвешенный на кожаном шнурке.

   Он смотрел на меня круглыми карими глазами, кожа под жарким солнцем успела заметно потемнеть с того времени, когда я его видела. Это был Бреннан — один из тех, кого я вылечила в ту памятную ночь.

   Его губы шевельнулись, и по их очертаниям я разобрала свое имя. Звук сквозь шум боя не доходил.

   — Мередит, — сказал он.

   «Хаммер» поехал к нему. Пули словно отклонялись от бортов машины, а следующая ракета прошла на волосок мимо. Ее разрыв отдался гулом у меня в костях, песок и комья земли сухим дождем застучали по гладкому металлу капота.

   Я открыла дверь, но видел меня как будто один только Бреннан. Остальных я не знала, они были не мои. Бреннан снова произнес мое имя, даже сквозь звон в ушах я разобрала его шепот:

   — Мередит.

   Он протянул ко мне руку — ту, в которой сжимал осколок.

   — Ты что? — спросил его кто-то из товарищей.

   Только когда его рука коснулась моей, меня и машину увидели остальные. Под удивленные возгласы автоматы повернулись ко мне, но Бреннан закричал:

   — Она своя, своя! Скорей в машину!

   — Откуда она взялась? — выразил общее недоумение другой солдат. — Как она…

   Бреннан толкнул его к передней двери.

   — Вопросы потом.

   Еще один снаряд упал, почти задев их джип, и вопросы мгновенно отпали. Кто-то воскликнул: «Водителя нет!», но все запрыгнули в машину — Бреннан пролез на заднее сиденье ко мне, — и едва последний оказался внутри, «хаммер» поехал прочь. Мы только успели добраться до не тронутого разрывами участка дороги, как оставшийся позади армейский «хамви» взлетел на воздух.