На воротах стоял Эрни — пожилой афроамериканец, в прошлом военный. Со службы он ушел после ранения — какого именно, он никогда не рассказывал, а я достаточно знаю о приличиях в мире людей, чтобы не спрашивать. Эрни нахмурился, глядя на паркующиеся в отдалении машины.

   — Позвоню в полицию, пусть зарегистрируют нарушение границ частного владения.

   — Они не сунутся за ворота, пока ты здесь, Эрни, — сказала я.

   Он улыбнулся:

   — Благодарю, принцесса. Я стараюсь.

   Он приподнял воображаемую шляпу и отсалютовал Дойлу и Холоду. Они кивнули в ответ и мы поехали дальше. Не будь здесь ограды, мы достались бы на растерзание репортерам — вряд ли мне это понравилось бы, помня о выдавленных стеклах в магазинчике Матильды. Приятно было бы думать, что после этого несчастья папарацци от нас отвяжутся, но на деле их интерес скорее обострится. Парадоксально, но так и будет, чувствую.

   В машине зазвонил телефон. Дойл вздрогнул, а я сказала в воздух у микрофона:

   — Алло.

   — Мерри, вы далеко? — спросил Рис.

   — Почти на месте, — сказала я.

   Он засмеялся — звук из-за блютуза казался жестяным.

   — Это хорошо, а то наш повар боится, что все остынет.

   — Гален? — спросила я.

   — А кто же. Он еще с плиты ничего не снимал. Но пусть лучше дергается из-за еды, чем из-за тебя. Баринтус сказал, у тебя голос был взволнованный, когда ты звонила. Как ты там?

   — Нормально, только устала.

   — Мы уже почти у поворота к дому, — громко сказал Дойл.

   — По блютузу слышно только водителя, — не в первый раз напомнила я ему.

   — А почему не всех, кто сидит спереди?

   — Что ты сказала, Мерри? — спросил Рис.

   — Это Дойл сказал. — В сторону, тише, я сказала: — Не знаю.

   — Что не знаешь? — спросил Рис.

   — Прости, не привыкла к блютузу. Мы почти доехали, Рис.

   На старом столбе у дороги сидел громадный черный ворон. Завидев нас, он каркнул и расправил крылья.

   — Катбодуа тоже скажи, что у нас всё о'кей.

   — Там что, кто-то из ее питомцев?

   — Да.

   Ворон взлетел, описывая круги над машиной.

   — Значит, она о вас знает больше, чем я, — разочарованно заметил Рис.

   — С тобой все хорошо? У тебя голос усталый.

   — Все нормально. Как и у тебя. — Он опять засмеялся, потом сказал: — Но я сам сюда только что добрался. Простое дело, на которое меня отрядил Джереми, оказалось не таким уж простым.

   — Расскажешь за обедом?

   — Рад буду с тобой посоветоваться, но за обедом, думаю, найдем другую тему.

   — Что ты имеешь в виду?

   Холод наклонился вперед, насколько позволял ремень безопасности, и спросил:

   — Случилось что-то еще? Рис как будто встревожен.

   — Что-то случилось, пока нас не было? — спросила я, выглядывая поворот к дому. Света стало меньше — сумерки еще не начались, но внимания требовалось больше, иначе я нужную дорожку пропущу.

   — Ничего нового, Мерри. Клянусь.

   В поворот я вошла круто — Дойл так вцепился в дверцу, что она затрещала. Ему хватит силы вырвать ее с корнем, так что я лишь понадеялась, что вмятин на ней не останется.

   Мы поднялись на вершину холма и съехали к обрыву.

   — Я подъезжаю к дому. Скоро увидимся.

   — Ждем.

   Он положил трубку и я сосредоточилась на дороге, которая вилась по обрыву. Она не мне одной не нравилась — за черными очками было плохо видно, но кажется, Дойл зажмурился, чтобы не видеть маневров нашего внедорожника.

   Фонари уже горели, и самый низкорослый из моих стражей прохаживался перед домом в развевающемся под океанским бризом белом плаще. Рис единственный из моих стражей получил индивидуальную лицензию частного детектива. Старый поклонник фильм-нуар, он обожал одеваться в плащ и Широкополую шляпу, когда работал под прикрытием. Шляпа и плащ обычно были белые или кремовые — в тон волосам, которые сейчас развевались на ветру вместе с плащом. Волосы, между прочим, растрепались точно так же, как у меня утром.

   — А у Риса волосы перепутываются на ветру, — сказала я удивленно.

   — Да, — подтвердил Холод.

   — Потому он и отпускает их только до пояса?

   — Наверное, — сказал он.

   — А почему у него волосы запутываются, а у тебя нет?

   — У Дойла тоже нет. Ему просто нравится заплетать их в косу.

   — Вопрос остается. Так почему?

   Я подъехала к машине Риса. Он пошел к нам, улыбаясь, но я его достаточно хорошо знала, чтобы разглядеть беспокойство. Сегодня он надел белую повязку на глаз — он ее носит на встречи с клиентами и вообще на выходы в свет. Большинство людей и некоторые фейри чувствуют неловкость, глядя на шрамы на месте его правого глаза. Дома, без посторонних, он себя повязкой не утруждал.

   — Мы не знаем, почему у кого-то из нас волосы не запутываются на ветру, — сказал Холод. — Просто так получается.

   Под этот невразумительный ответ Рис оказался у моей дверцы. Я отперла замок, чтобы он помог мне выйти из машины, но я заметила, что от тревоги три синих кольца в его глазу — васильково-синий, небесно-голубой и блекло-зимний — медленно вращались, как ленивый смерч. А значит, его магия готова была вспыхнуть, что требует обычно либо сильных эмоций, либо концентрации. О чем он так тревожился? Переволновался за меня — или виновато дело, над которым он работал в агентстве Грея? Я даже не помнила, что там за дело, вроде бы что-то насчет диверсии с использованием магии в какой-то корпорации.

   Рис открыл дверцу, я машинально протянула ему руку. Он поднес ее к губам и поцеловал пальцы — так, что у меня по коже пробежала дрожь. Значит, он из-за меня беспокоился, не из-за работы. Интересно, насколько хуже все выглядело в новостях по Телевидению, чем изнутри — нам-то все казалось не так уж страшно.

   Он обнял меня и так прижал к себе, что я вспомнила, насколько он на самом деле силен. Руки у него слегка подрагивали; я попыталась отклониться, заглянуть ему в глаза, но он так меня стиснул, что не оставил мне выбора — только обнимать его. Я расслабилась, отдалась чувству его тела сквозь слои одежды. Прикосновение к обнаженной коже было бы как поцелуй, от него по мне будто разряд тока пробежал бы, но даже через одежду я слышала его пульс и гул его магии — прокатывавшийся по мне от щек до бедер мурлыканием хорошо отлаженного мотора. Я погрузилась в это ощущение, провалилась в силу его рук, в мускулистую твердость его тела, и на миг позволила себе забыть все, что было раньше, и все, что я видела сегодня. Все это ушло прочь, убежало от сильного мужчины, который сжимал меня в объятиях.

   Я представила, будто он обнажен и обнимает меня, и я отдаюсь пронизывающему ощущению его рокочущей магии. От этой картинки я невольно плотнее прижалась к нему бедрами и почувствовала немедленную реакцию его тела.

   Он сам разомкнул объятия, позволяя мне заглянуть ему в лицо. Он улыбался, не отпуская меня.

   — Ну, если у тебя на уме секс, то вряд ли ты сильно пострадала, — ухмыльнулся он.

   Я улыбнулась тоже:

   — Мне уже лучше.

   Со стороны дома прозвучал голос Хафвин. Мы повернулись — она стояла у двери, тонкая и высокая, с толстой светлой косой, перекинутой через плечо. Идеальный образец. Благой сидхе — ростом всего на дюйм меньше шести футов, с женственной, при всей ее худобе, фигурой и глазами цвета весеннего неба. Именно такой я в детстве мечтала вырасти, а не такой, как получилась — миниатюрной, с очень уж человеческими округлостями. Глаза, волосы и кожа у меня как у сидхе, зато остальным мне с ними не равняться. Мне это хорошо объяснили — и в одном дворе, и в другом. Хафвин к числу объясняющих не относилась — она никогда не была жестока со мной в те времена, когда я называлась всего лишь Мередит, дочь Эссуса, и никакой трон мне не светил. Если честно, я ее и не видела-то толком, она была лишь одной из многих стражниц; моего кузена Кела.

   Теперь, в объятиях Риса, с Дойлом и Холодом за спиной, я не завидовала никому и ничему. Зачем мне мечтать о чьей-то внешности, если я и без того любима?