Он довольно усмехнулся:

   — Приятно, когда твою работу ценят по достоинству, ваше величество.

   Из толпы кто-то выкрикнул дрожащим голосом:

   — Он к вам обращается, как к королеве. Значит ли это, что вы сохранили трон?

   Фар Дарриг прыгнул в его сторону, вытянув руки, и крикнул:

   — Бу!

   Репортеры с той стороны бросились врассыпную. Он сделал шаг в другую сторону, но там народ тоже подался назад, защитным жестом вскидывая руки.

   Кто-то из женщин спросил дрожащим голосом:

   — Мередит, так вы королева Неблагого двора?

   — Нет, — сказала я.

   Фар Дарриг поглядел на меня:

   — Сказать ей, какую корону ты получила сперва?

   — Не здесь, — вмешался Дойл.

   Фар Дарриг смерил его взглядом:

   — Я не тебя спрашивал, Мрак. Будь ты мне родич — дело другое, а так я тебе ничего не должен, только ей.

   Его явно оскорбило нежелание Дойла признать их родство. Дойл это тоже понял, конечно, потому что сказал:

   — Я не скрываю своей смешанной крови, Фар Дарриг. Я имел в виду лишь то, что в моих жилах не течет кровь ни одного из вас — и это правда.

   — Ах-ха, зато наша кровь текла по твоему клинку, так? Раньше, чем ты стал Мраком Королевы, раньше, чем ты был Ноденсом и исцелял волшебными водами, ты был другим и звался по-другому.

   Фар Дарриг понижал голос с каждым словом, пока оставшиеся репортеры не решились подойти ближе, чтобы расслышать. Я знала, что Дойла не всегда почитали как бога и что он не выпрыгнул к трону королевы Андаис сразу взрослым, будто чертик из табакерки, но я не задавала ему вопросов. Старейшие из сидхе не любят говорить о прошлых днях — днях величия нашего народа.

   Фар Дарриг резко повернулся и с громким «Ха!» прыгнул на репортеров. Они рванулись прочь, кто-то упал, упавших топтали, в панике убегая подальше от гоблина. Упавшие потом поднялись и тоже припустили прочь.

   — Применять магию к представителям прессы не очень законно, — напомнила О'Брайан.

   Фар Дарриг склонил голову набок, как птица, увидевшая червяка. Под его взглядом О'Брайан довольно нервно кашлянула, но моя защита помогла ей сохранить дух.

   — А вы как заставили бы их убраться, дамочка?

   — Полицейская О'Брайан, — поправила она.

   Он ухмыльнулся ей в лицо, и я почувствовала, как она дрогнула — но не отступила. Мысленно я поставила ей лишний балл за храбрость, но подумала, что вряд ли разумно с ее стороны задевать его, после того недвусмысленно сексуального интереса, который он к ней проявил на допросе Паслены. Порой некоторое опасение бывает полезно.

   Он шагнул вперед, вторгаясь в ее личное пространство, но я встала между ними.

   — Чего ты добиваешься, Фар Дарриг? Я благодарна тебе за помощь, но ты это не по доброте душевной сделал.

   Он еще раз ухмыльнулся О'Брайан и с той же ухмылкой повернулся ко мне. На меня это не подействовало.

   — В моей душе доброты нет, ваше величество, одно только зло.

   — Так не бывает, — сказала я.

   Ухмылка выросла до предела — его лицо превратилось в злобную оскаленную маску — из тех, что надевают на Хэллоуин.

   — Ты слишком молода, чтобы знать, каков я.

   — Зато я знаю, что такое зло, — возразила я. — Оно не приходит, скалясь картонной маской. Оно приходит в облике тех, кто должен тебя любить и о тебе заботиться, но этого не делает. Зло — это пощечины и оплеухи, это рука, которая держит тебя под водой, пока ты не задохнешься, и все это время ее лицо остается безмятежным — ни злости, ни бешенства, она просто верит, что поступает правильно!

   За маской злости стало проступать куда более серьезное выражение. Он сказал, внимательно глядя на меня:

   — Говорят, тебе много довелось вытерпеть от руки твоих родичей-сидхе.

   Дойл обратился к полицейским:

   — Вы не могли бы дать нам немного поговорить наедине?

   Райт и О'Брайан переглянулись, потом Райт пожал плечами:

   — Нам только надо довести вас до машины. О'кей, мы подождем в сторонке.

   О'Брайан попыталась возразить, но напарник ее увел. Они продолжили спор на расстоянии, полушепотом.

   Дойл чуть крепче сжал мне руку, а Холод шагнул ближе. Я поняла их молчаливый совет не выносить сор за крыльцо, но королеву никогда не заботили такие мелочи.

   — И от рук их друзей тоже, не забудь. Я, например, не забуду, — сказала я Фар Дарригу.

   Он покосился на Холода с Дойлом и спросил:

   — Что, они тебя тоже обижали, прежде чем стать твоими любовниками?

   Я покачала головой:

   — Нет, я не взяла в любовники ни одного из тех, кто поднимал на меня руку.

   — Но ты же очистила конюшню Неблагих! Они с тобой все сюда перебрались. Кто там остался, кого ты так крепко помнишь?

   — Я увела только стражей, а не всех знатных сидхе.

   — Но стражи и есть знатные сидхе, иначе бы им не доверили охранять королеву или там короля.

   Я пожала плечами:

   — Я позвала с собой только своих.

   Он снова встал на колено, но ближе ко мне, чем раньше, — я подавила желание сделать шаг назад. Еще недавно я бы попятилась, но сейчас мне почему-то захотелось быть той королевой, в которой нуждался Фар Дарриг. Дойл как будто уловил мои мысли и приобнял меня за талию, словно поддерживая в желании не отступать. Холод только придвинулся ближе — руки он предпочитал на всякий случай держать свободными. Стражи всегда старались на публике оставлять кого-нибудь в стороне специально для этой цели, хотя иногда бывало трудно одновременно и утешать меня, и охранять.

   — Вы не позвали Фар Дарригов, ваше величество.

   — Я не знала, что могу вас позвать.

   — Мы были прокляты, а наши женщины истреблены, и народом мы быть перестали. Сколько бы ни прожил каждый из нас, будущего у Фар Дарригов нет.

   — Я не слышала ни о проклятии, ни о том, что у Фар Дарригов были женщины.

   Он глянул на Дойла черными раскосыми глазами:

   — Спроси у него, правду ли я говорю.

   Дойл кивнул в ответ на мой взгляд.

   — Мы вместе с Красными Колпаками едва не побили сидхе. И мы, и они были гордыми народами, мы жили резней и кровопролитием. Сидхе пришли на помощь людям — спасать их от нас, — с горечью сказал он.

   — Вы готовы были перебить на острове всех людей до единого — мужчин, женщин и детей, — сказал Дойл.

   — Может, и перебили бы, — согласился Фар Дарриг. — Мы были в своем праве; они нам поклонялись, а не вам. Только потом они стали почитать сидхе.

   — Что толку в боге, который истребляет своих приверженцев, Фар Дарриг?

   — Что толку в боге, который всех приверженцев растерял, Ноденс?

   — Я не бог и никогда им не был.

   — Но все мы думали, что мы боги, верно, Мрак? — Он снова издал тот зловещий смешок.

   Дойл кивнул, и его рука у меня на талии напряглась.

   — Мы ошибались во многом.

   — Ох да, Мрак, — с грустью согласился Фар Дарриг.

   — Я скажу тебе правду, Фар Дарриг. Я забыл и тебя, и твой народ, и то, что случилось с вами так много лет назад.

   — Ох уж эти сидхе, до чего же плохая у них память! Они умывают руки не водой и даже не кровью, а временем и забывчивостью.

   — Мередит не сможет дать тебе того, что ты хочешь.

   — Она венчанная царица слуа, и пусть совсем недолго, но была королевой Неблагого двора. Ее короновали земля фейри и Богиня, а ведь именно этого вы заставили нас дожидаться, Мрак. Ты и твой народ нас прокляли оставаться безымянными, бездетными и бездомными, пока королева, получившая корону от Богини и самой земли фейри, не вернет нам имя. — Он повернулся ко мне. — Это было вечное проклятие, хоть с виду казалось иначе. Это пытка была и наказание. Мы приходили к каждой новой королеве, прося вернуть нам имена, и все они нам отказали.

   — Они помнили, кто вы такие, Фар Дарриг, — сказал Дойл.

   Фар Дарриг глянул на Холода.

   — А ты, Убийственный Холод, почему молчишь? Или ты думаешь только то, что Мрак велит тебе думать? Говорят, ты его нижний.