Дойл поставил меня на ноги. Мы оказались в небольшом семейном магазине деликатесов. Продавец — он же владелец — был кругленький, лысеющий, в белом фартуке; магазинчик вполне ему соответствовал — старомодный, с нарезанными мясными изделиями, сырами, копченостями и прочими вредными для здоровья деликатесами в вакуумной упаковке. Даже не представляла, что подобный магазинчик мог сохраниться в Лос-Анджелесе, где все помешаны на здоровом образе жизни.

   Тут я посмотрела на небольшую очередь из покупателей, и все поняла. Почти все здесь были фейри. Только один пожилой мужчина казался чистокровным человеком, зато у стоящей за ним низенькой пухлой женщины под ярко-красными кудряшками горели орлиные глаза — и это не метафора. Желтые птичьи глаза со спиральными радужками вокруг сужающихся и расширяющихся зрачков. За ее юбку цеплялся мальчик лет четырех, светловолосый, с аккуратной современной стрижкой. Он таращил на меня голубые глазенки. Последним в очереди стоял парень с пирсингом и разноцветным ирокезом, кончавшимся длинной прядью вдоль спины. Одет он был в белую футболку с логотипом какой-то музыкальной группы, черные кожаные штаны и жилет, и казался здесь не к месту. Впрочем, как и мы. Они глазели на нас, а я на них — у нас это не считается бестактным.

   Так вот, фейри обычно не страдают от липшего холестерина или высокого уровня сахара в крови, как и от мириада других болезней, которые поджидают любителей солений и копченостей. Инфаркт миокарда бессмертным тоже не грозит.

   Мне вдруг ужасно захотелось жареного мяса.

   У нас за спиной затрещала дверь — в нее уже барабанил репортер, крича, чтобы ему открыли, потому что это общественное заведение, и мы не имеем права запираться.

   Во всех окнах торчали объективы, и дневной свет померк от бесчисленных вспышек. Я повернулась, прикрыв глаза козырьком ладони — очки я, похоже, забыла в комнате отдыха «Фаэля».

   Тощий фейри с ирокезом, которого несведущему легко было принять за подростка, шагнул вперед и неловко поклонился:

   — Принцесса Мередит, позвольте предложить вам присесть?

   Я посмотрела в тонкое лицо с зеленоватой кожей — в нем было что-то откровенно нечеловеческое. Ничего такого, на что можно ткнуть пальцем, но само строение черепа было не совсем такое, как у людей. Он походил на пикси, благодаря смешанной крови приобретшего человеческий рост, пусть и ниже среднего. В острых ушах у него торчало не меньше сережек, чем у Дойла, но нижние сережки были длинные, из разноцветных перьев, и доставали до плеч кожаной жилетки.

   — Было бы замечательно, — улыбнулась я.

   Он подтащил низкое креслице — здесь их стояло несколько — и предложил мне сесть. Я с благодарностью опустилась на сиденье, вдруг ощутив ужасную усталость. Не знаю, из-за беременности или из-за всего пережитого утром.

   Дойл подошел к владельцу магазинчика.

   — Куда выходит задняя дверь?

   Не «есть ли задняя дверь», а куда она выходит.

   Из подсобного помещения вышла женщина со словами:

   — Боюсь, задняя дверь вам не поможет, принцесса и принцы. Мне пришлось заложить ее засовом, чтобы газетные ищейки не обошли вас с тыла.

   На первый взгляд она казалась отличной парой своему мужу — сплошь уютные округлости, милое приятное лицо, но я быстро поняла, что она прибегла к пластической хирургии, как и Роберт из «Фаэля», разве что она ограничилась просто человеческим обликом, не просила сделать ее сногсшибательной красавицей. Ей достаточно было выглядеть симпатичной, и когда она вышла из-за стойки и посмотрела на меня большими карими глазами, мне так отчетливо вспомнилась бабушка, что горло перехватило и сердце сжалось. Нет, черт возьми, я не заплачу!

   Она опустилась передо мной на колени, взяла меня за руки. Ладони у нее были холодные — наверное, с чем-то холодным возилась в подсобке.

   Ее муж сказал:

   — Встань, Матильда. Тебя снимают.

   — Да и пусть, — ответила она, глянув через плечо, и снова повернулась ко мне, глядя так похожими на бабушкины глазами. — Я кузина Мэгги Мэй, поварихи Неблагого двора.

   Через секунду я сообразила, что это значит лично для меня. Точно зная, что родственников-сидхе у меня за пределами земель фейри нет, я не задумывалась, что могут найтись другие родственники, не сидхе.

   — Значит, ты кузина моей Ба?

   Она кивнула.

   — Айе, — сказала она с таким густым акцентом, хоть на хлеб намазывай. — Если в Новом свете видишь брауни родом из Шотландии, не сомневайся — мой родич. Вот Роберт тут недалече живет — так он валлиец, он мне не родня.

   — Нам не родня, — поправила я.

   Она улыбнулась во все зубы, слишком белые, чтобы их цвет был естественным, но мы ведь в Лос-Анджелесе живем.

   — Так ты меня считаешь за родню?

   Я кивнула:

   — Конечно.

   Всех в магазине будто покинуло напряжение, которого я и не замечала — кажется, они до этого момента нервничали или даже боялись. А теперь отпустило, они даже подошли ко мне ближе.

   — Высокородные обычно притворяются, будто у них в жилах одна только чистая кровь, — сказала Матильда.

   — Вот он не притворяется, сказал пикси-панк, кивая на Дойла. Классные сережки. А еще пирсинг у вас есть?

   — Да, — ответил Дойл.

   Паренек улыбнулся, весело сверкнув кольцами в носу и в нижней губе.

   — У меня тоже.

   Матильда потрепала меня по руке:

   — Ты что-то бледненькая. У тебя беременность обжорная или голодная?

   — Какая-какая? — нахмурилась я, не поняв.

   — Бывает, что женщина, пока с животом ходит, всю дорогу хочет есть, а другая на еду даже смотреть не может.

   Лоб у меня разгладился.

   — Ужасно хочется жареного мяса. Белков.

   Она снова ослепила меня улыбкой:

   — Этому горю мы поможем. Харви, пожарь мяса для принцессы! — крикнула она через плечо.

   Он начал было ныть насчет фотографов и прочего, но она повернулась и наградила его таким взглядом, что он молча пошел и стал делать что велено. Но наверное, недостаточно шустро на ее вкус, потому что она еще раз похлопала меня по руке и ушла к нему — помогать или надзирать, не знаю.

   Мы все делали вид, что не замечаем растущей толпы людей, облепивших окна и дверь. Я старательно отворачивалась от вспышек и жалела, что забыла очки.

   Парнишка-пикси, который, вероятно, был старше меня на пару веков, подобрался к Дойлу и Холоду.

   — А вы прячете острые уши?

   Холод не сразу понял, что вопрос задают ему.

   — Нет, — сказал он.

   Парнишка вытаращился еще больше:

   — Так вы, значит, и внешне и внутренне — чистокровный сидхе?

   — Нет, — снова сказал Холод.

   — Я знаю, что сидхе бывают разные на вид.

   — Я не более чистокровный, чем Дойл.

   — Или чем я, — повернулась я в кресле.

   Парень переводил взгляд с одного из нас на другого. И довольно улыбался.

   У прилавка кашлянули, я повернулась это была та женщина с человеческого вида ребенком. Женщина нырнула в реверансе, сверкнув орлиными глазами. Малыш хотел последовать ее примеру, но она удержала его за руку.

   — Нет-нет, Феликс, это принцесса фейри, а не людей. Тебе кланяться не надо.

   Мальчик насупился, обдумывая сказанное.

   — Я его няня, — сказала она, словно это было еще непонятно. — Няньки-фейри сейчас в большом спросе.

   — Надо же, — вежливо удивилась я.

   Она добродушно улыбнулась:

   — Я-то Феликса теперь не брошу, я с ним с трех месяцев вожусь. Но могу порекомендовать кое-кого, если они сейчас свободны или хотят сменить место.

   Я так далеко еще не загадывала, но…

   — У вас есть визитная карточка?

   Она улыбнулась, достала карточку из сумки, положила на столик и написала несколько цифр на обороте.

   — Это мой домашний телефон, так что вам не придется обращаться в агентство. Там все равно не поняли бы, что у вас требования особые.

   Я взяла карточку и положила в сумочку-кошелек, висящую на ремешке у меня на запястье, единственное, что я взяла с собой. Мы собирались на пляж, мне надо было иметь при себе удостоверение личности, а больше почти ничего.