Когда институциональные кризисы в ведущих странах совпадают с системными кризисами учреждений на глобальном уровне, как, по всей видимости, и происходит, кумулятивный эффект затрагивает не одних только американцев.

Этот эффект почувствуют на себе молодые бездельники в Токио, выращивающие кофе фермеры в Центральной Америке, работницы на конвейерных линиях Китая, мелкие бизнесмены Германии, а также финансовые аналитики и инвесторы с Уолл-стрит, из Лондона, Франкфурта, Сингапура и Сеула.

На то, что случится, несомненно, окажут влияние и другие мощные факторы — войны, терроризм, иммиграция, экологические катастрофы и геополитические сдвиги, но даже не будь их, взаимно усиливающаяся конвергенция национальных и глобальных кризисов может привести к бедствию более крупномасштабному и опасному, чем проблемы одного конкретного учреждения или инфраструктурный взрыв в одной отдельно взятой стране.

Эта цепь крушений и скандалов может воодушевить тех, кто ненавидит Америку и Запад, вообще богатые страны, но тем, кто так настроен, лучше несколько отсрочить празднование.

Как это давно знали китайцы, кризис и возможности идут рука об руку. Вместо исторической катастрофы взаимосвязанные кризисы могут быть превращены в огромное преимущество, и не только для стран, переживающих эти проблемы.

Чтобы это произошло, следует понять, почему так много учреждений в столь многих странах и сам глобальный порядок балансируют на грани распада.

14 октября 2002 года в пригороде Вашингтона возле хозяйственного магазина Линда Франклин и ее муж Тед укладывали в багажник своей машины покупки. Раздался выстрел. Пуля снайпера, терроризировавшего округ уже в течение 22 дней, поразила Линду насмерть. Когда число жертв убийцы в окрестностях Вашингтона достигло девяти человек, в дело вступило главное полицейское агентство Америки — ФБР. Сведения, поступавшие по «горячей телефонной линии» в Федеральное бюро расследований, вручную вводились агентами в компьютерную базу данных под названием «Быстрый старт». Однако 67000 звонков едва не перегрузили систему.

Как оказалось, «Быстрый старт» был разработан потому, что автоматизированная система учета не позволяла, чтобы информация была доступна сотрудникам по всей стране. Хуже того, говорили, что было утеряно более 4000 документов, относившихся к расследованию дела Тимоти Маквея, который убил 168 человек, взорвав здание федерального офиса в Оклахома-Сити в 1995 году.

Убийство Франклин произошло через три месяца после того, как директор ФБР Роберт Мюллер предсказал, что реструктуризация информационной технологии агентства займет около двух лет. Это перевооружение было необходимо в силу того, что, как говорили эксперты ФБР, у большинства людей имелись более мощные компьютеры, чем у агентов ФБР. В 2005 году, когда выяснилось, что ФБР откладывает завершение проекта по апгрейду еще на четыре года, разразился политический скандал.

Как выяснилось, виноват в возникновении проблемы был предшественник Мюллера — Луис Фри. У Фри сложилась репутация человека, ненавидевшего компьютеры, и при его попустительстве агентство все больше и больше отставало от снайпера с ноутбуком в автомобиле, а в недрах самого агентства действовал компьютерный гений Роберт Ханссен, оказавшийся шпионом КГБ.

По иронии судьбы, Линда Франклин работала в ФБР, оценивая, в частности, угрозы в отношении его кибернетических сетей.

ФБР в Соединенных Штатах — больше, чем организация. Это институция, и она тоже находится в кризисе. Ее кризис, как и в случае других учреждений, уходит корнями в глубинные изменения, происходящие в тех способах, с помощью которых общество решает проблемы глубинных основ революционного богатства.

Начнем с того, что в мире, где деловые транзакции (а также криминальные сделки) совершаются со все большей скоростью, реакция ФБР, как и прочих бюрократических учреждений, оказывается слишком замедленной. Когда в Хэмилтоне, штат Нью-Джерси, обнаружились споры сибирской язвы, вызвавшей смерть пятерых человек, ФБР понадобился целый год, чтобы проверить все почтовые ящики. Когда вирус Slammer, взявшись из неоткуда, поразил сотни тысяч компьютерных систем, ФБР потребовалось 13 часов, чтобы публично признать угрозу, хотя к тому времени частные антивирусные компании уже подняли тревогу. Чиновник Белого дома объяснил, что эксперты ФБР находились дома и трудно было привлечь «нужный персонал».

Все это, однако, касается не только ФБР, которое фактически ничем не отличается от других правительственных бюрократических учреждений, а во многих отношениях их превосходит. Предпринятые им меры в случае с убийцей-снайпером, например, затмеваются действиями американской службы иммиграции и натурализации, которая — через полгода после того, как два авиалайнера атаковали здания Всемирного торгового центра — выдала студенческие визы заведомо погибшим террористам Мохаммеду Атта и Марвану Аль-Шехи.

Между тем в 2005 году, комментируя реакцию своего агентства на кризис, чиновник Государственного департамента Марк Гроссман сетовал на то, что «принятие решений настолько ускорилось проволочками, что Госдепартамент действует слишком медленно, и если не изменить отношения к делу, нам придется сложить полномочия».

Сегодня повсюду обнаруживаются проволочки и неповоротливость бюрократии, безуспешно пытающейся не отстать от происходящего в геометрической прогрессии ускорения перемен. Этому способствуют многие могущественные, усиливающие друг друга факторы, в результате чего ситуация будет только ухудшаться.

Острая экономическая конкуренция, кумулятивная природа научных открытий, увеличивающееся число умов, стремящихся к инновациям, возможность мгновенной связи — это лишь часть тех факторов, которые настоятельно подталкивают находящиеся в переходном состоянии общества к реагированию в режиме реального времени, оставляя бюрократию, страдающую от «эффекта акселерации», далеко позади.

Хуже всего то, что нынешние стремительные перемены в экономике и обществе происходят неравномерно и по самой своей природе усиливают эффект десинхронизации. На уровне одной отдельно взятой фирмы, как уже отмечалось выше, когда один департамент начинает функционировать точно вовремя, другой оказывается вынужден подстраховаться и менять ритм работы, что приводит к десинхронизации в работе других отделов, не говоря уже об их поставщиках (и их поставщиках). Примерно то же самое происходит в правительственных агентствах, но нечто более существенное имеет место на более высоком уровне.

Во всех странах наблюдается временной разрыв между частным сектором и общественным — один развивается все быстрее и быстрее, другой отстает все больше и больше. Это ухудшает отношения между ними, поскольку компании и правительственные учреждения невольно вступают в противоречия друг с другом, ломают друг другу графики деятельности, мешают друг другу, заставляя понапрасну тратить время и деньги. Усиливается политическая враждебность. На бюрократию смотрят как на инертную, ленивую, коррумпированную систему. Бизнесменов клеймят за алчность. Политики становятся все более враждебными друг к другу.

Усиливается дисфункциональность учреждений, по крайней мере отчасти подпитываемая радикальными изменениями в нашем отношении к глубинной основе — времени.