В 2003 году та же комиссия предупреждала, что Европа — которая, как мы уже увидели, основала несколько центров по исследованию биологических проблем — может оказаться за бортом биотехнической революции.

То же самое можно сказать относительно нанотехнологии. В мае 2004 года комиссия обнаружила, что Соединенные Штаты и Япония инвестируют в нанотехнологию больше в расчете на душу населения, чем Евросоюз, и что «этот разрыв будет увеличиваться».

В том же 2004 году комиссия издала еще один крик души, объявив, что «ключом к экономическому успеху являются инновации, но именно здесь Европа сильно отстает от США».

К концу того же года канцлер Германии Герхард Шредер сделал вывод о том, что Европа не сможет достичь указанной выше «нереалистичной» цели к 2010 году, а тогдашний президент комиссии Романо Проди сетовал на то, что попытки Евросоюза догнать Америку в сфере экономике потерпели «грандиозный провал».

В 2005 году, когда Евросоюз рассматривал очередное обновление лиссабонских решений, Ассоциация торгово-промышленных палат европейских стран обнародовала результаты исследования, согласно которым в своем тогдашнем состоянии экономика Евросоюза соответствовала американской приблизительно конца 1970-х годов.

Суммируя вышеизложенное, можно сказать, что к 2005 году программа, намеченная на 2010 год, хирела на глазах, и европейские лидеры все еще строили краткосрочные планы исследований и развития, улучшения состояния науки и образования, отмахиваясь от «новой экономики» и сетуя на «деиндустриализацию».

Французский ученый-геополитик Эммануэль Тодд в книге, изданной в 2004 году — «После империи», — называет Европу «лидирующей индустриальной силой планеты». Он прав. Так оно и есть. Но Соединенные Штаты — это лидирующая «уже не индустриальная сила» планеты. Европа, за несколькими важными исключениями, все еще не сумела адекватно изменить свое отношение к глубинной основе знания — и революционному богатству.

В недалеком будущем большие страны Западной Европы, вероятно, встретятся с тем фактом, что низкотехнологичное производство будет перемещаться в страны бывшего социалистического лагеря или еще куда-нибудь, где оно обходится дешевле. Без попытки занять освобождающиеся рабочие руки за счет быстрого перехода к индустрии сервиса и наукоемким инновационным производствам уровень безработицы, и без того гораздо более высокий, чем в Америке или Японии, станет еще выше, а это, в свою очередь, усилит недовольство населения наплывом иммигрантов и потенциально приведет к эскалации агрессии и терроризма в мусульманских общинах Европы.

Эта проблема отчасти коренится в глубоко засевшей в умах западных европейцев враждебности к технологии. Европейские профсоюзы опасаются сокращения числа рабочих мест. Поддерживаемые ими неправительственные организации торпедируют внедрение новых технологий, представляющих реальную или мнимую угрозу. В то время как Азия с ее технофилией стремится освоить новейшие достижения, парализованные технофобией западные европейцы создают препоны на пути их разработки и внедрения.

Эта технофобия становится несколько менее очевидной по мере продвижения на Восток, к бывшим социалистическим странам. Чехия, где процент выпускников инженерно-технических высших заведений один из самых высоких в мире, привлекает проекты компаний Ай-би-эм, «Аксенчер», «Логика» и «Олимпус». Словения, по данным «Файнэншл таймс», «обнаруживает все признаки успешного использования небольших наукоемких проектов, центров высокой технологии, логистики и колл-центров».

В Венгрии уже расположен самый крупный центр компании «Нокиа» за пределами Финляндии, а «Экссон Мобил» открыл новую штаб-квартиру в Будапеште, чтобы консолидировать свою деятельность в области информационных технологий в Европе. В 2001 году, поданным Евросоюза, венгерский высокотехнологичный экспорт практически уже соперничал с экспортом Дании или Испании.

Восточноевропейские члены Евросоюза вскоре могут занять все ниши инновационных технологий, игнорируемые более медленно реагирующими западными европейцами, и, вполне вероятно, сделают резкий скачок вперед, обогнав некоторых своих соседей.

Таким образом, в отношении всех трех глубинных основ, которые мы рассмотрели — времени, пространства и знания, — пути Соединенных Штатов и Европы расходятся. Это случилось бы, даже не вступи в игру различия в позициях по поводу войны в Ираке.

Чтобы обратить этот процесс вспять. Соединенным Штатам пришлось бы затормозить или двинуться обратно, в то время как Европа со своей новой картой ускорила бы свое движение к системе богатства Третьей волны.

В один прекрасный день, если прислушаться к мнению ее апологетов, Европа может превратиться в глобальный противовес тому, что многие называют чрезмерным могуществом США. Однако геополитическая власть предполагает экономическую и военную мощь, а то и другое сегодня во все большей степени зависит от самого тончайшего из всех сырьевых ресурсов — знания.

К сожалению кажется, что Европа все еще не получила этого затерянного где-то в почтовом ведомстве послания.

Новый стиль жизни, основанный на революционном богатстве, еще только формируется в Америке: работа на компьютере скорость, коммерциализм, развлечения круглые сутки семь дней в неделю, более чистый воздух, более грязное телевидение, прогнившая школьная система, скорость, разрушенная система здравоохранения и более долгая жизнь, опять скорость, удачная посадка на Марсе, избыточная информация, чрезвычайная сложность, усмиренный расизм, гипердиеты и дети-вундеркинды. Ода, и скорость.

Добавьте к этому калейдоскопу множащиеся противоречия в сегодняшней Америке. Реклама виагры — и марши против абортов. Свободные рынки — и повышение тарифов, а также субсидирование американских компаний. Американский провинциализм — люди, не знающие иностранных языков, не испытывающие никакого интереса к другим культурам. Но тут же — гип-гип-ура глобализации!

Трудно понять со стороны, как разобраться в этом шумном хаосе. По словам Доминик Муази, французского эксперта по международным делам, «не то чтобы мы были очень уж настроены против Америки, но нам непонятно, что происходит с этой страной». Однако не понимают этого и многие американцы, а иностранцы не знают, что и американцы этого не понимают.

Возможно, помогло бы понять Америку представление о ней не просто как о самой могущественной мировой нации-стране, каковой она сейчас и является, но как о самой большой социальной и экономической лаборатории.

Это главное место в мире, где с энтузиазмом опробуются новые идеи и новые жизненные стили, иногда доходящие до смешных, а то и жестоких крайностей, прежде чем они в конце концов отвергаются. В этой лаборатории проводятся эксперименты не только над технологиями, но также с культурой и искусствами, моделями сексуального поведения, структурой семьи и модой, новыми диетами и видами спорта, вновь возникшими религиозными верованиями и абсолютно новыми моделями бизнеса.

Америка одновременно экспериментирует со всеми тремя глубинными основами богатства. Тут-то и играет свою роль скорость, и вот почему так много людей мечтают о менее суматошном времени. Поэтому-то машины должны работать быстрее, а люди — медленнее. Америка также экспериментирует с пространством, исследуя, как оно делится, свидетельством чего является проницаемость экономических границ. И, конечно, в первую очередь Америка экспериментирует с бесчисленными новыми способами превращения информации и знаний в богатство.

Америка — это место, где позволительно совершать ошибки, и подчас именно они приводят к ценным экономическим или социальным прорывам. Здесь почти любую неудачу можно исправить и здесь «блудных сыновей» приветствуют, а не изгоняют (хотя иногда и напрасно).

Большие лаборатории вольны делать ошибки. Если они не боятся делать ошибки, им не найти дорогу к будущему. Америка рисковать не боится.