В качестве сторонних наблюдателей мы вместе со многими другими критиками постоянно упрекали экономистов в том, что они не способны адекватно оценить ту существеннейшую роль, которую играет протребление в создании богатства. В этом отношении мы следовали путем Гэри Беккера и Амартья Сена. Как блестящие профессионалы, они уже довольно давно предпринимали интеллектуальные усилия, чтобы убедить коллег в важности скрытой экономики, встречая с их стороны вежливое, но холодное безразличие — до тех пор, пока с опозданием не получили Нобелевскую премию.

Среди энтузиастов, поддерживающих необходимость учета протребления, можно назвать автора книги «Парадигмы прогресса» (и других) Хейзел Хендерсон, Эдгара Кана с его книгой «Времядоллары», а также Нону Глейзер («Оплачиваемый и неоплачиваемый женский труд») и многих других, критиковавших просчеты традиционной экономики. Ну и наконец, следует отметить, что бесчисленные неправительственные организации во многих странах вторили этой критике.

Тем не менее и по сей день очень мало сделано для систематического описания важных двусторонних связей, соединяющих денежную экономику и ее огромного, не отраженного в бухгалтерских гроссбухах двойника.

Когда протребители помогают сплотить семьи, группы и целые общества, они делают это как естественную часть повседневной жизни, как правило, не оценивая того эффекта, какой все это оказывает на национальную видимую экономику. Тем не менее было бы чрезвычайно полезно, если бы экономисты подсчитали, во что обходится общественная сплоченность в пересчете на доллары, иены, юани, воны или евро. Или, наоборот, сколько стоит общественная дезинтеграция.

Итак, чего же стоит вся эта бесплатная работа?

В основополагающей работе, увидевшей свет в 1965 году, 34-летний Гэри Беккер указывал на то, что «теперь нерабочее время может оказаться более важным для благополучия экономики, чем рабочее; однако экономисты уделяют ему ничтожно мало внимания по сравнению с оплачиваемым временем».

Проанализировав временные пропорции того и другого, он подсчитал стоимость нерабочей деятельности, например, получения образования. Он оценил ее количественно, выдвинув предположение, что каждый час, проведенный в классной комнате, мог бы быть вместо этого проведен на оплачиваемой работе, и подсчитал потерянный заработок.

Его работа была блестящим прорывом в экономической теории, значительно более сложным, чем кажется по этому простому описанию, оснащенным математическим аппаратом, который мог бы вызвать уважение экономистов. Однако прошло 27 лет, прежде чем в 1992 году Беккер был удостоен Нобелевской премии, в том числе и за эту работу. Но и сегодня, несмотря на многочисленные исследования в этой области, протребление и неоплачиваемый труд, особенно женский, остаются далеко за пределами интересов экономистов-традиционалистов.

Социологи и эксперты в области социальной политики, со своей стороны, приложили определенные усилия для вычисления стоимости протребления. Оценка времени, затраченного на неоплачиваемую работу, и стоимости тех же услуг, оказанных наемными работниками, дала поразительные результаты. Они подтвердили положения Беккера о том, что домашнее хозяйство является «маленькой фабрикой» и что реально оплачиваемое рабочее время может оказаться менее важным для общей экономики, чем обычно предполагается.

В 1996 году С. Ринген сделал заключение: «Если бы не домашнее хозяйство, материальный стандарт жизненного уровня упал бы не меньше чем наполовину. Домашнее хозяйство вносит в каждую национальную экономику не меньший вклад, чем рыночные предприятия». Это, утверждает он, «поразительный результат», если учесть, что «в экономике семья, как правило, становится неким маргинальным объектом». Семейный вклад, о котором идет речь, почти целиком является результатом протребления.

Даже если цифры верны только отчасти, все равно мы имеем дело с огромной, зияющей черной дырой в стандартной экономике, и факт ее существования в некоторой степени объясняет, почему даже самые именитые экономисты и ученые так часто ошибаются в своих прогнозах. Не принимая в расчет протребительскую деятельность, они исповедуют истовую, почти религиозную веру в традиционные способы измерения труда, которые существенно подводят и их, и нас.

Традиционные экономисты и их «истинно верующие» приверженцы пытаются сбросить со счетов «скрытую» экономическую деятельность как не вызывающую значимых последствий, несмотря на многочисленные свидетельства об обратном, которые демонстрирует жизнь. Определяя экономическую «стоимость» как нечто, создаваемое только при денежном обмене, экономисты на самом деле сосредоточиваются на легко измеряемых, поверхностных данных.

Таким образом, точно так же, как глубинные основы времени, пространства и знания — самые существенные для передовых экономик — менее всего изучаются экономистами, так и настойчивая приверженность к традиционному определению «экономической ценности» заслоняет им перспективу надвигающейся завтрашней драмы.

Они цепляются за это ключевое определение отчасти потому, что деньги просто считать, их обращение легко поддается Математизации и моделированию. Про неоплачиваемую деятельность этого не скажешь. В результате профессионалы, одержимые измеряемостью, отодвигают протребление на самую Дальнюю периферию своих интересов. Очень мало усилий предпринимается для создания параллельной системы измерения протребления и системного изучения взаимодействия платного и бесплатного труда.

Исключение составляет работа Ришаба Айера Гоша из университета Маастриха в Голландии, который утверждает, что, «исключая деньги как инструмент измерения, нужно найти другие способы измерения стоимости, а также разные системы создания богатства и установить обменный курс между ними». В целом работа Гоша посвящена в основном неоплачиваемому труду протребителей-программистов в отличие от бесплатного труда в других областях.

Наше невежество в отношении протребления было бы простительным, если бы оно действительно не имело последствий и не оказывало влияния на денежную экономику. Однако и то, и другое неверно. В результате такой базовый инструмент, как внутренний валовой продукт, на который ориентируются бизнес и правительства, точнее было бы назвать искаженным валовым продуктом.

Если так мало внимания уделяется этой огромной, определяющей в создании богатства силе, если так скудна информация о ней, то нам остается только гадать, хотя это лучше, чем вообще игнорировать такой значительный фактор создания богатства. Если ценность протребления фактически равна совокупному продукту денежной экономики, который измеряют экономисты, то это как раз и есть ее скрытая половина.

Если такие расчеты использовать применительно к миру как целому, принимая во внимание продукцию многих миллионов крестьян, которые живут только протреблением, это как раз и будут недостающие 50 триллионов долларов.

Это особенно важно уяснить сегодня потому, что, вступая в следующую фазу революционного богатства, протребительский сектор нашей экономики оказывается на пороге гигантских перемен, в том числе радикального изменения его роли.

Удивительно: при том, что миллионы крестьян в бедных странах постепенно втягиваются в денежную экономику, миллионы жителей богатых стран делают как раз обратное. Они быстро расширяют диапазон своей деятельности в немонетарной, то есть протребительской, половине мировой экономики.

Как мы увидим далее, сейчас фактически закладывается база для настоящего взрыва протребления в богатейших странах. В результате одни рынки закроются, но вместо них откроется много новых. По мере того как будет расширяться роль протребителя, изменится и роль потребителя. Здравоохранение, пенсионное обеспечение, образование, технологии, инновации, госбюджеты — все это почувствует на себе влияние протребительской деятельности.