– Ну что, идем ужинать и танцевать? – кокетливо спросила Ивон.
– Идем.
– А может, останемся? Я что-нибудь приготовлю…
– А как на это посмотрят твои родители?
– Родители в отъезде.
– Значит, мы одни?
– Да, ты и я. И разве тебе не хочется остаться?
– Хочется.
– На всю ночь?
– Как прикажешь.
– Значит, оставайся!
– Ты, наверное, шутишь, Ивон? – Хосе Игнасио был откровенно смущен, что необыкновенно позабавило Ивон: подумать только, этакая невинность!
– Нет, не шучу, ты можешь остаться хоть на всю ночь…
Хосе Игнасио вернулся домой под утро. Мария не спала и ждала его.
– Доброй ночи, – бросил он ей, пробегая по лестнице.
– Вернее, доброе утро, сынок. Где ты был?
– На дне рождения.
– А тебе не кажется, что праздник затянулся? И с кем?
– С одной девушкой.
– И она тоже вернулась домой только сейчас?
– Не стоит делать мне замечаний, мама! – взорвался Хосе Игнасио.
После проведенной с Ивон ночи у него было скверно на душе, весь белый свет ему был не мил. Он чувствовал правоту матери, и она тем более была ему обидна, и поэтому ему хотелось в ответ обидеть Марию.
– У тебя своя жизнь, у меня своя. Ты сегодня кажется опять провела вечер в обществе сеньора д'Анхиле? – резко бросил он.
– Но я вернулась домой вовремя и еще: я старше тебя и умею пользоваться свободой никому не в ущерб.
– Нет, в ущерб, и я тебе говорил, кому. Но ты пренебрегла моими словами. Так почему же я должен прислушиваться к твоим? Ты кончишь тем, что станешь его лю…
Мария дала сыну пощечину, глаза ее загорелись гневом.
– Ты прежде меня не била, мама!
– А ты меня не оскорблял!
На их довольно громкий разговор прибежала Рита. Она хотела знать, что тут происходит. Выяснив, она отругала Хосе Игнасио: он не имел права так разговаривать с матерью, и отправила спать Марию, которой нужно было отдохнуть перед трудным рабочим днем.
Дом затих, все в нем уснули, но уснули с тяжестью на сердце. Мария и сама не могла сказать, что за чувство она испытывает к Артуро д'Анхиле, но одно она знала точно – не любовь. И ей нечего было краснеть за свои отношения с ним. Это тоже она знала точно.
Артуро весьма скоро заговорил с ней о любви, сказал, что знает женщин, что она из тех, кто создан для любовного экстаза. Мария оборвала этот разговор. Они мирно простились. А когда он позвонил ей в тот же вечер, она сказала:
– У меня к вам большая просьба, Артуро.
– Ради вас готов на все!
– Не звоните мне больше, – попросила Мария и повесила трубку.
Он примчался к ней, молил о прощении, просил не лишать его общения, которым так дорожит. По лицу его было видно, что говорит он искренне и искренне боится потерять ее дружбу. С тех пор они и в самом деле общались дружески. Артуро прилагал немало усилий, чтобы быть приятным Марии, а ей было с ним интересно: он был умен, с широким кругозором, повидал мир. Артуро попытался общаться по-дружески и с Хосе Игнасио, пропуская мимо ушей те резкости, которыми тот всегда отвечал ему. Но Хосе Игнасио относился к Артуро с недоверием и не считал нужным это скрывать.
– Люди вроде вас часто лгут, – заявил ему как-то Хосе Игнасио.
– А к каким людям ты меня причисляешь? – спросил Артуро.
– К привилегированным, у которых всегда было все.
– Поверь, я работаю для этого день и ночь.
– А вы знаете, с чего начинала моя мама?
– Была служанкой, она рассказала мне о своей юности.
– И что же?
– Я стал ее уважать еще больше.
– Моя мать преуспела с помощью моего крестного.
– Да, он научил ее читать и писать и всегда помогал ей и помогает до сих пор.
– Она и об этом вам рассказала?
– Да, твоя мать – сама искренность.
– А вы? – Хосе Игнасио пытливо посмотрел Артуро прямо в глаза. Артуро, не отводя глаз, улыбнулся этой горячей бескомпромиссной молодости, но ответить не успел – вошла Мария, и Хосе Игнасио, простившись, ушел.
Мария ценила доброжелательность Артуро. Общение с ним ей было приятно, и она не собиралась избегать его, что бы ни говорил ей Хосе Игнасио и как бы ни относился к Артуро.
Любовная связь с Ивон захватила Хосе Игнасио. В его жизни еще не было женщины, и теперь он считал себя связанным с Ивон навек. Он уже больше не хотел думать ни о ее достоинствах, ни о ее недостатках, она была его возлюбленной, и этим было все сказано. Для Хосе Игнасио, но не для Ивон. Она часто звонила ему, и когда уезжали родители, оставляла у себя. Но выходить замуж? За незаконнорожденного? Да никогда в жизни! Сколько бы ни было у Марии Лопес денег, она все-таки в свое время была служанкой и родила сына без мужа, а этого нельзя изменить. Так считала Ивон и была в этом совершенно солидарна с Лореной и многими другими дамами их круга. Артуро д'Анхиле, поговорив как-то с племянницей, понял, что Хосе Игнасио для нее – развлечение, и не больше. Зная его открытый уязвимый характер, он решил уберечь его от разочарования, и при встрече не преминул ему сказать о легкомыслии Ивон.
Но Хосе Игнасио увидел в его словах лишний повод для обвинения Артуро в двуличии: он всегда подозревал, что Артуро считает их ниже себя, и теперь, ясное дело, тот не хочет, чтобы Хосе Игнасио встречался с его племянницей, но не говорит этого прямо, а чернит Ивон. Как это стыдно и недостойно! И о разговоре с Артуро он незамедлительно рассказал Ивон. Ивон возмутилась:
– Как можно верить дяде Артуро? Он – известный донжуан, человек двуличный, лицемерный!
– Я в этом и не сомневался, – подхватил Хосе Игнасио. И всегда предупреждал об этом маму. Когда мы с тобой поженимся…
– Я с тобой? – протянула Ивон, и ее интонация говорила яснее любых слов, как она относится к Хосе Игнасио.
Хосе Игнасио вспыхнул. Он все понял. Он резко сказал:
– Прощай! – и хлопнул дверью.
А Ивон совсем не хотела ссоры. Она совсем забыла, какой вспыльчивый, какой взрывной характер у Хосе Игнасио, и поэтому очень огорчилась, что не схитрила.
С Ивон кончено – так по крайней мере решил Хосе Игнасио. После пережитого любовного угара наступило отрезвление. Хосе Игнасио со стыдом и раскаянием вновь думал о Лауре. Собственно, он не забывал о ней ни на минуту, но всячески старался не вспоминать, бежал от своих мыслей о ней. Средство забыться он нашел в Ивон. Не самое лучшее средство. Он пришел к Луису, и Луис рассказал ему о раздорах в доме Лауры, о ссоре родителей, о том, как ей и грустно, и одиноко сейчас.
Перелистывая модный журнал, Лорена наткнулась на фотографию Марии. Она возмутилась до глубины души.
– Боже! Как все обесценилось! На страницах светской хроники – какая-то Мария Лопес!
– Мария Лопес многого достигла в жизни, мама. Она сейчас самая знаменитая женщина в Мексике! – ответила Лаура.
– Как была служанкой, так и осталась, хоть и рядится в меха и шелка.
– Зачем ты так говоришь, мама? Она известна именно своей элегантностью и вкусом, – снова возразила Лаура.
– Да что ты споришь со мной? Нашла кого защищать!
– Она – мать твоего племянника!
– Моего? Опомнись! Я не могу приходиться родственницей незаконнорожденному ублюдку, запомни это раз и навсегда! Не смей в нашем доме произносить даже этого имени, а тем более как члена нашей семьи!
– Никто из их семьи не претендует на родство. И как я вижу, у них и впрямь немало причин нас стыдиться, – печально сказала Лаура.
Отношение матери к Хосе Игнасио только увеличивало раскрывшуюся между Лаурой и Лореной бездну.
Почва уходила у Лауры из-под ног. Все вокруг рушилось. Она жалела и сочувствовала матери, но после очередного скандала, после криков Лорены, грубых криков, оскорбительных, она все больше понимала отца и сочувствовала ему. Беда была только в том, что и отец, и мать сейчас были заняты только собой, они не нуждались в сочувствии Лауры и не сочувствовали ей.
Лорена действовала напролом. Убедившись, что доктор Ребольяр – ее счастливая соперница, она побывала у доктора Валадеса, главного врача больницы, их старинного друга, и потребовала, чтобы он в интересах сохранения семьи уволил негодную докторшу. Скандалы не содействуют ничьей репутации. Доктор Валадес поразмыслил и признал за лучшее действительно попросить доктора Сильвию Ребольяр уйти. Так он и сделал. Сильвия не стала защищаться. Она действительно любила Альберто и не мыслила себе счастья ценой несчастья его близких: жены, дочери. Она взяла билет, собрала вещи. Но отказать себе в прощании с любимым человеком не могла и позвонила вечером Альберто. Подошла Лаурита, передала трубку Альберто, сказав: