Ледяной свинцовый океан высокими валами мерно накатывал на пирс, разбиваясь в мелкую водяную пыль. В воздухе остро пахло йодом и солью и от сурового, пронизывающего ветра не спасало даже теплое пальто. Саймон сразу попросил отвезти его в порт. Водитель если и удивился, то ничем не высказал своих эмоций.

Капитан небольшого китобоя "Нарвал" оказался весьма сговорчив: Саймон даже не заметил, куда исчезли деньги.

Судно отходило через три часа и Нильс Гамсун, так звали морского волка, порекомендовал за это время обзавестись брезентовой ветровкой, сапогами и непромокаемым саквояжем. По указанному адресу Саймон нашел небольшой магазинчик, где за непомерную цену приобрел необходимую экипировку и подробную туристическую карту Исландии в приложении с массой полезных советов от продавца.

Всю дорогу Саймон провел, забившись в самый дальний трюм корабля. Его нестерпимо укачивало, но он стоически выносил мучения ради цели. На третьи сутки китобой вырвался из зоны шторма, качка ослабела и впереди показалась земля.

Акюрейри встретил Саймона ровным ледяным ветром и мокрым липким снегом. Улицы были безлюдны, седые горы безмолвно и угрюмо нависали над городком. Багровое солнце едва пробивалось сквозь мглу у самого горизонта. Карминный отсвет упал на фасады, превращая их в декорации преисподней.

Надвигалась ночь.

Туристический справочник Саймон выкинул в первую же урну. В городе была одна единственная гостиница, и сейчас он стал ее единственным постояльцем. Безуспешные попытки метрдотеля и хозяина гостиницы ублажить посетителя встретили стену молчания. Саймон лишь поинтересовался, где можно купить термопалатку и дешевое продовольствие. Единственное, что порадовало хозяина, так это оплаченные на месяц вперед счета.

Через день постоялец исчез.

Свинцово-серое ревущее море облизывало прибрежную полосу черного песка, оставляя на нем мертвые раковины и комки скользких бурых водорослей. Чайки и бакланы не рисковали высовываться из гнезд и нор, упрятанных глубоко в скалах. Водопад обрушивал с тридцатиметровой высоты водяной столб, высекая из базальтовой чаши речного ложа густую водяную взвесь вперемешку с песком и грязью. Низкое небо бешено гнало неопрятные тучи, изредка разрывая их до блеклости голубовато-серого северного неба. Над скалистыми утесами дальше по берегу море неожиданно свирепело и, взрываясь многотонными бомбами, выстреливало в узких фьордах и заливчиках неприступных базальтовых бастионов. Ветер без устали полоскал и перекручивал непокорные ветки полярных берез и карликовых сосен. У линии горизонта белой накипью виднелись торосы ледяного поля.

— Ну, что ж, теперь нам никто не помешает. Можно поговорить по душам.

— Да, давно мы этого не делали.

— Почти со студенческой скамьи, – Эйнджил усмехнулся. – А готов ли ты к этому?

Саймон пожал плечами:

— Можно попробовать.

— И что ты чувствуешь сейчас?

— А что я должен чувствовать?

— Ты уже три недели бежишь от всех. Ты прячешься. От кого? А самое главное, почему?

Саймон промолчал.

— Может ты хочешь что-то сказать о совести?

— Я тебя не понимаю

— Не прикидывайся. Ты все хорошо знаешь. Сознайся, не легко быть убийцей?

— Причем здесь убийство? Ты меня в чем-то обвиняешь?

— Хорошо, судья, распорядитель, вершитель – как тебе больше нравится? Вершитель человеческих судеб – согласись, звучит неплохо, – Эйнджил зло рассмеялся.

— Кто дал тебе право судить? – беспомощно огрызнулся Саймон.

— Нет, это кто тебе дал право судить? – яростно перебил Эйнджил, – Ты, возомнивший себя богом. Джулия и Петер не марионетки, но ты плюнул на них, я уже не говорю о Вартанове.

— Это не твое дело, – Саймон почувствовал, что теряет уверенность. – Гораздо хуже то, как ты поступил с Мартой.

— Я? – удивлению Эйнджила не было предела.

— Да, ты! Ты бросил ее в самый трудный момент.

— Нет, – в голосе Эйнджила послышалось ехидство, – это ты убил наш брак. Ты уничтожил последнее, что связывало нас – возможность иметь ребенка, нашего с ней ребенка.

— Но ведь это был только один процент, один единственный! – в отчаянии закричал Саймон.

Эйнджил лишь рассмеялся в ответ.

— Только один процент! – вслух вскрикнул Саймон, и гулкое эхо вспугнуло рывшихся в водорослях чаек.

Гейзер обдал Саймона струей пара, и тот, отшатнувшись, упал на толстую подушку мха. В темнеющем небе огромным крестом разворачивалось северное сияние, и Саймон еще долго, два часа, остановившимся взглядом следил за его переливами.

До утра сияние растаяло и ветер снова нагнал стада туч с мелким противным снегом. У самой воды становилось все холоднее, но Саймон упорно держался береговой линии: над ним неприветливо нависали козырьки красновато-коричневых и черных с мелкими крапинками кварца гранитных скал. Кое-где на гладкой как стекло поверхности росли неизвестно как державшиеся березки и ивы.

Сухие водоросли горели жарко, но сильно чадили. Саймон грелся у костра до самого вечера, пока на него не набрел какой-то турист-одиночка, любитель экстремальных экскурсий. Это был первый человек за много дней отшельничества, но у Саймона даже не проснулось желание разговаривать с ним. И все же движимый воспитанием, он не мог прогнать человека в ночь.

— Подбросьте еще плавника, – попросил Саймон и костер взметнулся снопом искр.

— Скажите, а что вас завело в такую глушь? – случайный собеседник Саймона повернулся к костру, отогревая руки.

Они оба долго молча смотрели на пляшущие языки пламени.

— В это время редко встретишь приезжего, – вновь нарушил молчание гость.

— Я прячусь.

— От кого? – незнакомец с удивлением покосился на Саймона.

— От себя, – Саймон медленно повернул лицо к собеседнику и снова повторил. – Я скрываюсь от самого себя.

— И как? Удачно? – попытался пошутить гость, но осекся. – Извините. У вас должны быть серьезные причины искать уединения. Личные проблемы? Жена? Дети?

Саймон молча покачал головой.

— Творческий кризис?

— Наверное, что-то вроде этого, – Саймон подбросил еще дров.

— А кем вы работаете, если не секрет? – любопытный сосед помешал закипающий суп в котелке.

— Я убийца.

Ложка резко стукнула о край котелка.

— Простите, не понял.

— Вы не ослышались, – могло показаться, что Саймон развеселился. – Я как Господь Бог решаю – жить или умереть.

— Быть или не быть, – процитировал собеседник с иронией в голосе.

— Да нет, пожалуй, Шекспиру и кошмаре не привиделось бы, что его вопрос обернется таким образом.

— Так кем вы работаете. Нет такой профессии "убийца".

Суп вскипел и пена, грозно шипя, побежала по краю котелка.

— Я работаю в евгеническом центре.

— Понятно, – разочарованно протянул сосед. – Не забивайте себе голову этими глупостями. Каждый на своем месте делает полезную и нужную работу. Не будь евгеники, общество задохнулось бы от обилия уродов, или, что еще хуже, нас задавили бы желтокожие.

Саймон с ужасом вслушивался в слова, которые так долго и часто твердил сам. Неужели он был такой же слепой марионеткой? Нет, не зря он убегал от людей, не зря искал одиночества. Как же он был слеп!

— Но ведь это же не просто наборы ДНК, это люди!

— А вы думайте о них как о генетическом материале. Вас ведь этому учили?

Саймон растеряно замолчал.

— Вы сами выбрали эту работу, – продолжил собеседник, – и никто не обещал, что она будет легкой. Нигде не бывает простых решений, и мы все через что-то переступаем.

— Вы хотя бы представляете, о чем говорите? – Саймон в ярости чуть не опрокинул треногу с котелком. – Вы пробовали быть богом?

— Бросьте! – брезгливо прервал его сосед у костра. – Никакой вы не бог. Вы лишь исправляете за ним ошибки. Не приписывайте себе большего, чем вы заслуживаете. Вы подмастерье.

— Вам ли судить? – сказал Саймон. – Сами-то вы кто?

— Я такой же подмастерье, как и вы, – теперь уже в голосе собеседника сквозила неприкрытое презрение к Саймону. – Я хирург-генетик. Доктор Стурлуссон. Может быть, слышали? Почему бы вам не бросить изображать из себя истеричную девицу и не выпить со мной грамм по двести, а? – Доктор побултыхал объемистой флягой. – Как говорится, Шекспиру шекспирово, Богу богово, а нам с вами по двести грамм.