В поезде Саймона начало укачивать, и вскоре он ткнулся лбом в экран ноутбука. Компьютер возмущенно пискнул, экран предупреждающе замерцал. Проморгавшись, Саймон увидел, что автоматически успел завершить весь отчет и его взгляд опять упал на видео письма. Он сорвал оранжевый язычок с первой дискеты и машинально отметил, что у него осталось двадцать пять минут.

"Здравствуй, папа! У меня все нормально. Я по вам с мамой очень соскучился, – Петер Мерфи, единственный сын Саймона, жизнерадостно улыбался ему с экрана. – В декабре у меня каникулы, и я обязательно приеду к вам на рождество. Передавай привет бабушке и дедушке, и скажи, что я их очень люблю. И еще: не волнуйтесь, деньги у меня пока есть. Ну, пока!"

На экране побежала заставка с летящим над прерией орлом.

Саймон улыбнулся, вынул дискету и вставил следующую. На ней обнаружилось приглашение на конференцию в Сидней с просьбой прочитать небольшой курс лекций. Он попутно отметил в ежедневнике покупку билета до Сиднея и отправил сообщение секретарше в офис и запрос на рабочую командировку шефу.

На третьей, последней дискете было письмо от его бывшего научного руководителя, который приглашал Саймона с семьей провести пикник на Байкале с традиционной китайской кухней и походом в горы.

Саймон устало вздохнул и закрыл ноутбук. Людей было много и он стал пробираться в выходу заранее. Почти у самых дверей путь ему преградил огромный, неповоротливый детина в безразмерном растянутом свитере и куцей куртке. Саймон с брезгливостью посмотрел на заляпанный чем-то маслянистым рукав и попытался отодвинуться, но его уже притерли, и ему не оставалось ничего другого, кроме как прижать к груди портфель. Через минуту машинист объявил остановку и гора перед Саймоном, качнувшись, пошла напролом вперед. К соседней платформе прибывал встречный поезд.

Саймон вышел на остановке вместе с огромной толпой. Станция находилась в здании евгенического центра в Лейпциге, в его подземной части, и пока лифт вез Саймона на сто пятидесятый этаж в офис шефа, он успел послать жене сообщение, что задержится вечером, и чтоб она предупредила гостей. Сегодня у них был ужин на две семьи.

В кабинете шефа было людно: там уже ждали трое. Саймон поздоровался с ними и сел за стол. Шеф закончил свой телефонный разговор и обратился к нему:

— Я надеюсь, вы приготовили ваш отчет?

Саймон передал мини-диск.

— Благодарю. Итак, – шеф обратился ко всем присутствующим, – необходимо рассмотреть генетический код абонента 121.367.886 на предмет С-2 статуса.

"Странно, – подумал Саймон, – неужели не нашлось никого ближе, и меня вызвали ради одного абонента". Но шеф развеял сомнения Саймона, назвав еще четыре десятка абонентов, и попросил посмотреть материалы на персональных ноутбуках.

Саймон мельком бросил взгляд на фамилию первого клиента и изумился: неужели это сам электронный магнат Селецкий? И тут он все понял: еще в годы аспирантуры его прозвали Хароном, а также Неподкупным, за то, что он никогда не позволял себе подложных результатов тестирования. Значит, кому-то понадобилось свести счеты с русским.

— Давайте пройдем в лабораторию, – шеф широким жестом показал на дверь.

В лаборатории уже все было готово. Панорамное окно из метаморфизированного стекла было ярко освещено, мониторы электронных микроскопов горели ровным бирюзовым светом, в углу крутились диски записывающего устройства, в четырех точках под потолком рубиново светились детекторы камер. Как Саймон и предполагал, пробы ткани эмбриона Ярослава Селецкого поместили на приборный стол первым. "Это, пока я не потерял сосредоточенность", – подумал он, но уже через минуту погрузился в такую знакомую для него работу. В целом мире не осталось никого, кроме него и витой спирали ДНК, которую он пристально исследовал микрон за микроном. Так и есть, болезнь Дауна, склонность к детскому церебральному параличу с вероятностью развития восемьдесят процентов и склонность к онкологическим заболеваниям с вероятностью развития пятьдесят пять процентов. Интересно, кто делал предыдущие анализы? И зачем вообще при таких явных отклонениях аж пять человек, вместо положенных трех для экспертизы?

Саймон сделал запрос и через полминуты на дисплее высветились оба предыдущих отчета. Глеб Вольских, врач-генетик Саарского центра. Совпадение в результате с нынешней проверкой до сотых долей. Так и должно быть. А вот второй сделан с явной фальсификацией. Кто-то дал эмбриону статус А-3, а это ни много ни мало – должностное преступление. Карается каторгой. Кто же это такой?

Саймон пробежал взглядом шапку второго отчета. Там значилось: Пьер Бенуа Верт, первый заместитель начальника Брюссельского сектора.

На минуту Саймон опешил. Как! Его собственный заместитель? Кто бы мог подумать, что этот тихий и мягкий человек решится на такое. Теперь понятно, почему его пригласили. Причина в том, что именно в его подчинении находится саботажник. Возможно это порицание, или наоборот знак доверия. Но теперь Верт это забота шефа.

Саймон снова посмотрел на экран, где вилась спираль ДНК. Однозначно, "красный статус".

— С-два "красный" статус, – ровным голосом произнес Саймон, и устало откинулся на стул.

— Подтверждаю С-два "красный" статус, – раздалось справа, а затем слева от него.

После этого начальник Маасского Сектора начал процедуру регистрации протокола. В стекле Саймон увидел отражение лица шефа: оно было одновременно непроницаемым, и все же в нем угадывалось что-то непонятное, похожее на брезгливость или, может, раскаяние. "Интересно, сколько предложил ему Селецкий хотя бы за "желтый статус" и сколько дал тот, которому нужно было отомстить магнату. Впрочем, неважно. Все равно, "красный" был однозначно..." Саймон снова погрузился в работу. Четыре "красных статуса" не подтвердились, и в этом была его заслуга, а еще через пару часов шеф поблагодарил всех за работу и четверо инспекторов, получив премиальные у секретарши, молча разошлись по домам.

Пока Саймона укачивало в вагоне монорельса, в недрах огромного здания евгенического центра шла электронная жизнь. Лазерный диск с отчетом и его электронная версия с жесткого диска были десятикратно размножены и, равно как и стенографический отчет секретарши и видеозаписи, разосланы в центральный офис в Лиссабоне, Гонолулу и по местам работы экспертов. Саймон не проехал еще и полпути, как каждый документ занял четко отведенное ему место с грифом "хранить сто лет". Машина евгенического отбора пришла в действие, приговор был приведен в исполнение. Жизнь Ярослава Селецкого закончилась, так и не успев начаться. Ему не дали шанса даже родиться. Остались только электронные факты его существования.

Саймон едва не проехал свою остановку.

В квартире его ожидал ужин, запах которого он почувствовал еще на лестничной клетке, полупогашенный свет и громкий голос друга:

— О, Саймон! Сколько лет, сколько зим! – приветствовал хозяина дома Эйнджил Блэксмит.

Саймон тут же попал в крепкие дружеские объятия, поцеловал руку супруге Эйнджила Марте, и вяло чмокнул в лоб свою жену Джулию.

— Ты, наверное, сильно проголодался, – в ее голосе послышалась забота, – Что ты будешь, котлеты с гарниром или индейку с клюквенным джемом?

— У нас что, День благодарения? – вымученно пошутил Саймон, однако сел за стол и на все вопросы долгое время отвечал только мычанием и кивком.

Через пол часа, когда все уже насытились, и подошло время десерта, Саймон расслабил галстук и закурил. Настало время для традиционной дружеской беседы.

— Да, кстати, как ты относишься к заявлению российского императора сегодня утром, – Эйнджил, кажется, вернулся к разговору, прерванному появлением Саймона.

— Ну, как тебе сказать, я просто не знаю о чем речь, у меня весь день был занят, – Саймон, как бы извиняясь, улыбнулся и развел руками, отчего по комнате поплыли колечки дыма.

— Так просвети его, Энди, – сказала Марта и добавила, обратившись к Саймону, – не нам же одним быть жертвами политических монологов.