Вечернее небо над Новым Киевом было расцвечено созвездием реклам. Город вступал в бурную ночную жизнь. Николай Москаленко, депутат Верховной Украинской Рады и коренной житель Нового Киева, который еще сто лет назад носил древнее название Цюрих, устало возвращался с работы. Переполненный метрополитен вынудил его выйти под открытое небо. Только сейчас у него промелькнула мысль, как давно он не видел ночного города. Большой и Малый Крещатик разноголосо пытались перекричать друг друга украинскими, китайскими, японскими, русскими голосами. Громоподобно надрывала ушные перепонки знаменитая на всю Европу дискотека "Мазепа". На фронтоне аляповатого здания в духе авангард-классицизма семидесятых двадцать первого века прыгал вприсядку огромный голографический украинец в ярком кафтане, подпоясанном красным кушаком, в лихо заломленной шапке и с хитрой усмешкой на явно азиатском лице. Николай всегда с некоторым содроганием проходил мимо этого излюбленного места китайской молодежи. Вот и сейчас из дверей здания неслась громкая восточная музыка, а на входе толпилось человек тридцать китайцев. Чуть ниже, на ступеньках и тротуаре разрозненными парами или по одному стояли украинцы.

Неожиданно на входе произошло движение: послышался шумный выкрик множества людей, и на асфальте растянулся во весь рост щуплый парнишка-китаец. Над ним навис огромный двухметровый детина-славянин, намереваясь добить противника. Со ступенек отделилось с десяток китайцев, которые начали заходить со стороны и с боков. Откуда-то появились ножи. Двое достали нунчаки.

"Уйти не успею", запоздало подумал Николай.

Первых двух противников рослый украинец раскидал как кутят, но третий, хитро извернувшись, нанес молниеносный удар. Теперь уже украинец скорчился на мостовой. Остальные завсегдатаи "Мазепы" славянской внешности стали пугливо жаться по сторонам. В этот момент раздался крик "Наших бьют!" и женский визг, и из дверей зала дискотеки вывалилась толпа таких же бугаев, как и первый, лежащий на асфальте. Замелькали жовто-блакитные эмблемы УНЕ. В ход пошли биты и бутылки, цепи и кастеты.

Николая в суматохе притерли к забору, откуда он видел беснующуюся толпу под неоновыми рекламами. Раздался вой сирен, и улицу перекрыли, посверкивая мигалками, желто-голубые машины национальной полиции.

— Облава! – надсадно взвизгнул чей-то голос, и толпа кинулась врассыпную, оставляя на тротуаре неподвижные тела.

Но не всем удалось уйти, и человек двадцать схватила полиция, подоспевшая как всегда к шапочному разбору. Редкие тени исчезали в глухих переулках.

— Пройдемте с нами, гражданин, – на плечо Николая легла тяжелая рука, и тот от неожиданности даже присел. – Вы были свидетелем. Надо снять показания.

Полицейский, как показалось Николаю – в капитанских погонах, уверенно проводил его к машине. По асфальту скакали разноцветные блики, делая картину нереальной. Проходя через место недавнего побоища, Николай смотрел только под ноги. Вдруг он вздрогнул, и полицейский с удивлением посмотрел на него. На дороге лежал, уставившись оловянными глазами на Николая, труп парня, затеявшего драку.

— Паскуда! – негромко процедил полицейский, неизвестно к кому обращаясь.

Николай поспешил уйти с этого места. Его тошнило. В воздухе стоял приторный запах крови.

Через пол часа в полицейском отделении, подробно описав события на Крещатике, он получил на руки паспорт и отправился к станции метро. Всю дорогу его неотрывно мучили воспоминания о застывшем взгляде убитого молодого украинца, а потом он незаметно для себя вспомнил сегодняшнее заседание Рады.

...- Национальные интересы Украины, – вещал с трибуны депутат от Вены, – не допускают обострения межэтнических и межрасовых отношений. Это противоречит конституции и декларации о правах человека.

— Долой китаезу! Желтофил проклятый! Мало тебе одной страны и вторую по частям распродаешь! – со своего места поднялся руководитель Украинского Национального фронта Сидор Хмелюк.

— Прекратите безобразия! Приставы, удалите из зала господина Хмелюка.

Со своего места поднялся глава китайской фракции:

— Прошу запротоколировать ноту протеста и возражения нашей партии.

По проходу шумно проволокли Хмелюка, и тот попытался в последний раз уцепиться за дверь, но его вытолкали в фойе.

— Разумеется, господин Цянь, – уверил его председатель. – Господин Хмелюк будет лишен права голоса на два заседания. Приношу свои извинения.

Седой китаец удовлетворенно улыбнулся, поклонился и сел.

— Прошу приготовиться к голосованию! – обратился ко всем председатель, – На повестке дня пакет законов о расширении китайской автономии, а также нота мировому правительству с требованием осудить действия русских в приграничных с Китаем территориях. Кому не ясно – я говорю об Иркутском кризисе. Итак, сначала нота. – Председатель прокашлялся, – прошу, кто "за"? Абсолютное большинство, спасибо. Теперь проект об автономии.

Николай оглядел зал. Китайцы все как один подняли руку. Фракция УНФ с шумом демонстративно покинула зал. Хмелюк, выкрикивая антикитайские лозунги, снова попытался ворваться в зал, но приставы захлопнули перед ним дверь.

— Прошу голосовать, кто еще остался, – председатель нервно и требовательно осмотрел зал.

Николай еще раз оглянулся и, поколебавшись, поднял руку...

— Огоньку не найдется, дядя?

Николай сам не заметил, как очутился почти дома. Света в переулке опять не было.

— Одну минуту, – он полез рукой во внутренний карман.

Неожиданно незнакомец сделал резкий выпад и у Николая в глазах заплясали искры. Расплывающимся взглядом он увидел, как грабитель вытащил портмоне и стал пересчитывать пестрые бумажки гривен. На одну секунду на его лицо упал свет из соседнего переулка: китаец ухмыльнулся. Бросив на землю опустошенный бумажник, он небрежной походкой направился прочь.

Лишь дома Николай решился отнять руку от глаза. Зрелище в зеркале было малоутешительным: лиловый синяк залил всю скулу и глазницу, увеличив лицо и перекосив его. Врач бригады скорой помощи наложила швы и порекомендовала обратиться в полицию, но Николай, проводив ее за дверь, залез в бар и вынул бутылку коньяка. Сейчас ему хотелось напиться до поросячьего визга.

Утром он проснулся на диване в гостиной: покрывало было измято, халат тоже. "Слава Богу, вчера я хотя бы разделся", подумал Николай, пробираясь в ванную. Голова болела ужасно. Завтрак облегчения не принес, его постоянно тошнило.

Внешний вид тоже был не ахти. Глаз узенькой щелкой смотрел из-под набрякшего века. Снизу его подпирала почти монгольского профиля скула. Кожа натянулась и лаково блестела. Николай осторожно пощупал пальцами "украшение" и тихонько взвыл – стало очень больно.

Еще через час он, наведя косметическую маскировку на лице, отправился на работу. Заседание обещало быть бурным, но предсказуемым: сегодня в повестке дня значилось голосование по вопросу гражданства азиатской диаспоры.

У входа в здание Рады депутаты и активисты Украинского Национального фронта устроили пикет. Их лидер, Хмелюк, размахивая руками, громко кричал ругательства в адрес "продажной верхушки, иуд малохольных, торгашей" и рвал на глазах репортеров портреты главы китайской фракции Цяня и повестку в Раду. Молодые активисты с украинскими флагами в руках выволокли откуда-то растрепанное чучело китайца, обернутое в звездно-красное полотнище китайского флага. Вышитый золотой дракон словно в ярости кусал собственный хвост. Полыхнул разлитый бензин и чучело дымно и вонюче занялось. Со всех сторон начали сбегаться стражи порядка и пожарные.

Николай бочком обошел шумное сборище и проскользнул в теплый вестибюль здания. Не оглядываясь, он заторопился вверх по ступеням широкой, застеленной ковром лестницы.

Рабочий день получился долгим и сумбурным: сегодня Рада все-таки приняла закон о полноправном гражданстве для китайцев, и хотя Николай голосовал "за", он не мог или не хотел объяснить себе причину своего подавленного состояния. Гнетущее чувство потери или ошибки не оставляло его ни на минуту. Он все не мог забыть оловянный взгляд мертвого украинского националиста.