Пока Джулия с Петером ели, Саймон медленно бродил по верхним палубам, разглядывая бескрайний заснеженный пейзаж и нервно куря сигарету за сигаретой. Будущий визит к Вартанову представлялся ему не только и не столько неприятным, сколько просто ненужным: его тяготило все вокруг. О своей работе он вспоминал, как о чем-то далеком и с удивлением не находил прежней тяги к некогда любимому делу.

"У вас наступил кризис. Вам просто необходима смена обстановки." Саймон как в живую слышал эти слова, которые мог бы сказать ему шеф, увидев его сейчас. Однако даже сам Саймон не мог бы сказать, зачем попросил у Совиньи отпуск.

Но чаще всего перед Саймоном появлялось заплаканное лицо Марты со странным выражением обиды смешанной с решимостью и ненавистью. И это видение не отпускало его до самой Рязани.

Огромный сверкающий огнями диск казался отражением раскинувшегося под ним моря городских фонарей, гирлянд и реклам. Однако над дягилевской окраиной света стало меньше, и четыре швартовые мачты плотно заякорили тело аэростата. Когда Саймон почувствовал под ногами твердый бетон, ему стало немного легче, но уже в машине, присланной Вартановым, на него снова навалилась апатия и сонливость. На вопросы Евгения он отвечал невпопад, зато Петер с жадностью изучал неизвестные пейзажи, а Джулия показывала сыну достопримечательности.

Уже дома у Вартановых Саймон, извинившись, сразу пошел спать. Его жена и Петер долго беседовали с Анастасией и вернувшимся из плавания Михаилом. Сам профессор уехал по делам, но обещался быть с утра.

Всю ночь Саймона мучил кошмар, будто он огромная птица, парящая над землей, и под ним проплывают пустынные пейзажи, на которых все чаще появляются горящие руины. Потом он увидел и сражающихся людей, мародеров и грабителей. Его острое зрение различало мельчайшие детали убийств и насилия. Где-то в глубине его пытался родиться крик протеста, и когда он почти вырвался на волю, Саймон понял, что на самом деле ему все равно.

Наутро Саймон встал с головной болью. За завтраком Вартанов огласил культурную программу на рождественские каникулы, которая была одобрена единогласно: предстояло посетить дачу и совершить тур по Золотому Кольцу на рождественском теплоходе. Билеты уже были заказаны и возражения не принимались. Сейчас же все собрались в театр на детский сеанс.

Сказавшись больным, Саймон остался дома, он решил прогуляться пешком по Канищево. Заглянув в уже знакомую церковь, он узнал, что отец Сергий болен и лежит недалеко в больнице, а в это время службу вел отец Филимон. Постояв и послушав минут пятнадцать и поставив свечу Богородице, он пошел к выходу, бросив на ходу горсть мелочи какой-то старушке с железным ящиком-копилкой.

Возле самой больницы Саймон неожиданно передумал идти к священнику и в нерешительности остановился у входа в сквер.

Воздух был спокоен и нежен. Покрытые инеем, березы и ясени казались застывшей картинкой в черно-белых тонах. Мягко падал редкий-редкий снег. Саймон медленно ступил на аллею под аркадой изогнутых березовых ветвей. Голова была кристально чистой. Боль куда-то ушла не оставив и следа.

Мыслей не было.

Саймон остановился: в глубине аллеи, на заснеженной скамейке сидел седой старик в долгополом черном пальто, зажав между коленями тяжелую резную трость. На его непокрытой голове блестели снежинки. Старомодная шляпа аккуратно лежала рядом. Старик не видел Саймона, и тот стоял осторожно, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Стайка ярко-красных грудастых снегирей вспорхнула с рябины, встряхнув алые кисти ягод и обрушив на дорожку маленькую лавину. Старик проводил их взглядом и глазами встретился с Саймоном. На губах его заиграла улыбка.

Саймон вдруг увидел этого старика по-новому: совершенно один, этот человек был счастлив в своем одиночестве. Он был свободен от мира и весь мир принадлежал ему. Стоит ли держаться того, что тяготит тебя? Неожиданно для себя Саймон понял, что он уже навестил священника и тот ответил на все его вопросы. Служить людям можно и иначе, чем он, Саймон, делал это до сих пор. Одиночество станет его очищением от грехов.

В абсолютной тишине Саймон мягко повернулся и направился прочь, оставляя за спиной заснеженную скамейку. Он спешил.

В очереди перед Саймоном оставалось только трое. Он механически пересчитал деньги в кармане.

"- Тебе действительно нужно так срочно улетать? – в голосе Джулии звучала неприкрытая обида.

— Да, – Саймону ничего не хотелось объяснять.

— Но что я скажу Петеру? – Джулия сердито захлопнула сумочку.

— Он уже большой и должен все понять, – Саймон продолжил складывать вещи в чемодан.

— А ты подумал, что скажут Вартановы! – жена не оставляя попыток переубедить его.

— В конце концов, это не последнее рождество, – Саймон методично сложил рубашку и свитер.

— Это как минимум некрасиво! – Джулия разозлилась не на шутку и почти кричала.

Саймон тяжело посмотрел на нее:

— Меня ждет работа.

Джулия вышла из комнаты, напоследок громко хлопнув дверью..."

— Будьте добры, один билет до Филадельфии, – потный, отдышливый толстяк впереди в полосатом мятом костюме навис над окошком кассы. – Желательно у окна.

Саймон проверил свою идентификационную карту.

"- Тебе так срочно надо ехать? – Вартанов, недоумевая, придержал его за руку. – Давай я позвоню твоему Совиньи. Что, кроме тебя больше никого нет? Может человек отдохнуть в праздник?

— Спасибо, не стоит, – Саймон натянул пальто и надел шляпу.

— Останьтесь, пожалуйста, – Анастасия просяще посмотрела на него.

— Извините, – Саймон открыл входную дверь.

— Тебя проводить? – Евгений потянулся за ключами от машины.

— Не стоит. Я сам.

Дверь закрылась, отрезав все звуки..."

— Я вас слушаю.

Саймон понял, что уже пол минуты стоит и молча смотрит на девушку-диспетчера за стеклом кассы.

— Куда вы собираетесь? – спросила она снова.

— Куда-нибудь, где поменьше людей.

Брови девушки удивленно поползли вверх.

— Рейкьявик, – подсказал Саймон, скользнув взглядом по табло открытых рейсов.

— Одну минуту, – молодая леди всмотрелась в монитор. – Стратоплан отменен по климатическим условиям.

— Мне нужно в Рейкьявик, – упорно повторил Саймон.

— Подождите пару минут, – слегка обиженно ответила девушка. – Я постараюсь чем-нибудь помочь....

Пока она разглядывала что-то на мониторе, Саймон принялся изучать рекламу и буклеты. Аэровокзал "Свирь-4" был старым и его скоро, судя по всему, собирались закрывать. Здесь не было даже билетных терминалов.

— У нас есть авиарейс до Тромсё, – сказала чуть погодя девушка. – И дальше, – она с сомнением посмотрела на Саймона, – можно на китобое. Сейчас в порту швартуются три, – она протянула ему распечатку.

Саймон молча отсчитал деньги. Девушка также молча протянула ему электронную карту-билет и проводила недоумевающим взглядом.

Очередь иссякала за расхлябанной дверью, отрезанная бритвой стального ветра со ледяной крупой. Трап уже подали и Саймон поспешил на посадку.

Самолет был ужасно старым: Ту-354 две тысячи сто двадцатого года выпуска. Его немилосердно болтало в воздушных ямах. Из возможных восьмидесяти пассажиров он вез, дай бог половину, и в салоне люкс Саймон был одним из трех.

С самого начала, попросив не тревожить его, он задремал в кресле, и проснулся только на подлете, когда под крылом в кромешной пурге вынырнули выкрошенные ветрами зубы Скандинавских гор.

Командир объявил о посадке в аэропорту Тромсё, и самолет, нервно вздрагивая всем телом, припал к вылизанной поземкой взлетной полосе. Перегрузка вжала пассажиров в спинки кресел, где-то задребезжала плохо закрепленная деталь.

Когда смолк надсадный грохот двигателей, Саймон отстегнул ремень и одним из первых сошел по трапу. Не дожидаясь рейсового автобуса, он сквозь метель пошел к слабоосвещенному зданию аэропорта.

В городе или не водилось такси или все таксисты дружно решили не выходить на работу сегодня. С трудом дождавшись какого-то запоздалого водителя, Саймон попросил отвезти его в порт.