Затем ему позвонила Светлана Ломакина, технический редактор отдела спорта радио «Маяк», ему выписали портативный магнитофон. Он стал приезжать на матчи чемпионата страны, входил в комментаторскую кабину и вел репортажи на пленку. Потом сам предложил Озерову: «Давайте вместе прослушаем мои записи». Тот согласился. Они включили магнитофон. Через пятнадцать минут Озеров прервал: «Достаточно». Высказал свои замечания. Больше Николай Николаевич в жизни и работе Маслаченко-комментатора участия не принимал никогда. Когда Маслаченко спрашивают: «Правда ли, что Николай Озеров был вашим учителем в радиожурналистике?» — он не возражает. Однако, положи руку на сердце, согласимся с тем, что на фоне нынешнего поколения блестящих, умных, всесторонне эрудированных, глубоко знающих предмет комментаторов, таких, как Уткин, Черданцев, Андронов, Гусев, Розанов, Казаков (дабы не получить упрек в пристрастности, давайте в этом ряду Владимира Маслаченко вообще упоминать не будем), Николай Николаевич был бы малоинтересен. Он даже не пытался прочитывать футбольную игру. Он мало что понимал в тактике. Он никогда не позволял себе шуток. Он просто передавал в эфир то, что видел сам. То, что видели на экране все. Его любило высшее руководство страны — видимо, еще и потому, что долгое время он занимал едва ль не весь футбольный эфир, других гам словно и не было. Сравнивать его было не с кем.

В памяти народа остался всеми любимый Вадим Синявский. Но мне кажется, что сравнивать его с Озеровым нельзя: Вадим Святославович работал в дотелевизионную пору, через радиоэфир он великолепно, добросердечно и остроумно вносил в наш дом атмосферу стадиона. Он достаточно тонко понимал игру. Когда Маслаченко начал работать в эфире, Синявский обстоятельно поговорил с ним. И благословил. А Николаю Николаевичу отдельное спасибо: ведь началось-то все с него, именно он «вбросил» в эфир нашего комментатора Владимира Маслаченко, который это свято и благодарно хранит в памяти.

И вот настал день, когда в кабину Маслаченко, привычно комментировавшего на магнитофон очередной футбольный матч, вошла целая команда всем нам известных товарищей во главе (или лучшем скажем, в числе) которых был Шамиль Мелик-Пашаев, заведующий отделом спорта «Маяка». «Володя, — сказал он, — у меня есть несколько замечаний по вашим репортажам. Но об этом поговорим позже. Я хочу вам предложить перейти к нам на постоянную работу в штат».

Маслаченко сказал, что готов с радостью принять это предложение. Однако в настоящее время он учится на курсах французского языка, чтобы по окончании учебы уехать работать за границу тренером, и что права отказаться от учебы у него нет: повязан соответствующими документами и уплаченными за него деньгами.

Однако, выяснив, что сроки отъезда еще не определены, что но окончании учебы Маслаченко просто перейдет в резерв соответствующего отдела ЦК КПСС, Мелик-Пашаев все-таки оставил свое предложение в силе. «Давайте начнем работать уже сейчас», — сказал он. Они ударили по рукам. На другой день молодой комментатор явился на Пятницкую улицу в отдел кадров.

Началась другая жизнь. Ему явно повезло. Он оказался в коллективе, где царил дух доброжелательности, уважения и взаимопомощи. Где не было склок и интриг. Впрочем, всему этому было важное «извиняющее» обстоятельство: здесь работали высокие профессионалы, истинные мастера радиожурналистики: Владислав Семенов, Борис Губин, Владимир Писаревский, Анатолий Малявин, Владимир Марканов, Владимир Рашмаджан, Нина Еремина, Роза Крайнова. А Мелик-Пашаев был лидером истинным — профессиональным, духовным и харизматическим.

Однако на Старой площади и в Федерации футбола про Маслаченко не забыли. Через год его вызвали и предложили — Кувейт. Он согласился. Его не смутило даже то, что страна англоязычная, он знал свои способности к языкам, был уверен, что через короткое время заговорит и по-английски. Радовало то, что оговоренный срок командировки — всего три месяца. Значит, через каких-то три месяца он вернется и продолжит работу в эфире. Он вступил в полосу удивительной жизни.

Длительная командировка за границу предвиделась, подразумевалась заранее. Не нужно было принять как неизбежность и отработать добросовестно, а значит, с удовольствием. Впрочем, он так всегда и делал.

Но странное дело — время шло, неделя за неделей, потом потекли месяцы, а все оставалось на своих местах — и Кувейт, и Маслаченко, и чиновники. Много позже один знакомый дипломат, работавший в Кувейте, сказал ему: «Мы вас так ждали. Я даже рассказывал о вас по местному телевидению». В общем, эта командировка так и не состоялась — сыграла свою роль обычная бюрократическая косность советской чиновничьей канцелярии. И все. И ничего более. В результате наша страна потеряла это место в Кувейте. А Владимир Маслаченко безо всякой печали остался на своем — в эфире. Уже в прямом.

Это сейчас прямой эфир на радио и телевидении мы воспринимаем как данность — а как же иначе? А вот так, как было в совсем еще свежей памяти времена, когда допуск к работе в прямом эфире являлся своего рода сертификатом высокой надежности радиожурналиста, его абсолютной лояльности к строю и власти, «верности идеалам». Это как на режимном предприятии получить допуск к работе с документами с грифом ОВ — «особой важности». Излишне говорить, что первым условием такого допуска было наличие билета члена КПСС, причем с незапятнанной учетной карточкой. Получение права на работу в прямом эфире было всегда событием в профессиональной биографии сотрудника радио.

В общем, Владимир продолжал работу. Он вел футбольные репортажи, готовил и выпускал информационные программы. Иногда на несколько дней уезжал для участия в матчах ветеранов. Это были поездки по всей стране, подчас по самым удаленным ее уголкам, куда ему в иное время никогда б и не выбраться. Это было интересно и познавательно. Это было общение на поле и вне его с бывшими партнерами и соперниками. Не умолчим здесь и об оплате труда, хотя и в скромной, а подчас специфической форме.

Как-то на Камчатке они за две недели провели одиннадцать матчей. Играли иногда не на футбольных нолях, а просто на мало-мальски ровных площадках. Однажды, в колхозе-миллионере, вместо футбольных ворот поставили нарты, а вместо денег ветеранам выдали по мешку крабовых и других экзотических консервов. В другом колхозе гонорар выплатили красной рыбой, а после заключительного матча игроки получили по брикету мороженого морского гребешка и трепангов. На следующий день они вылетали домой, и Алексей Петрович Хомич задумал довезти продукцию до Москвы. В полете морепродукты стали оттаивать, и запах распространился по всему салону. Тогда бортинженер открыл багажный отсек, куда и переместили товар, дальнейшая судьба которого уже не прослеживается.

Отправляясь в очередную поездку с командой ветеранов, Владимир брал с собой магнитофон «Репортер» и, как правило, привозил один или несколько сюжетов о жизни физкультурных коллективов на местах. Материалы неизменно выходили в эфир. В общем, Владимир Никитович время напрасно не тратил. Важно и то, что участие в играх позволяло ему поддерживать спортивную форму. Это было нужно еще и потому, что он почти наверняка знал: недалек тот день, когда придется собрать чемоданы и отправиться за рубеж работать тренером. А значит, выходить на иоле и играть. Между прочим, едва ль не после каждого такого турне он получал очередное предложение вернуться в большой футбол, занять место в воротах команды класса А.

В другом, не безызвестном ведомстве о нем действительно не забыли. Пришел час, и его снова вызвали и предложили: республика Чад, что находится в Центральной Африке близ самого экватора. 5 марта 1972 года, в день своего тридцатишестилетия, Владимир Маслаченко с женой Ольгой Леонидовной отбыли в место командирования. Перед отъездом продали старенькую «Волгу», купили мебель и вспорхнули с чувством необыкновенной легкости, ибо ни в сберкассе, ни в домашней заначке не осталось ни единого рубля. Таков, стало быть, один из текущих на то время итогов жизни и семнадцатилетней футбольной карьеры одного из лучших футболистов страны Советов.