Николай Старостин сам сотворил и свято чтил и культивировал истинно спартаковский дух. По его вере, его убеждению спартаковцем мог быть только тот, кто в «Спартаке» взращен сызмальства, среди себе же подобных. Он не стал приглашать, призывать в свои ряды чужих. До прихода Бескова единственным исключением стал динамовец Сергей Сальников. Почему Старостин пошел на эту измену самому себе? Он и сам трудно отвечал на этот вопрос. Скорее всего, причина здесь в том, что Сальникова он просто по-человечески любил. И чтил. Как родного. Как большого мастера. Может, и прежнюю динамовскую принадлежность, биографию Сальникова считал просто недоразумением или затянувшейся командировкой? Кто ответит? Ведь обоих уже давно нет.

Спортивные руководители профсоюзов страны испытывали явное неудовольствие по поводу все возрастающего авторитета Николая Старостина. По их мнению, «Спартак» не мог, не имел права быть спортивным флагманом рабочего движения. Кроме того, они тоже хорошо знали о связях Старостина в высших кругах власти, а также в мире литературы и искусства, где спартаковские цвета становились с каждым годом все популярнее. Так или иначе, но в середине шестидесятых годов секретарь ВЦСПС Богат и ков подписал приказ о переводе Н. П. Старостина на должность заведующего отделом футбола российского республиканского совета ДСО «Спартак».

И тогда капитан команды В. Маслаченко вместе с игроками И. Нетто и Г. Хусаиновым написали на имя генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева письмо с просьбой о возвращении в коллектив начальника команды Н. П. Старостина. Маслаченко, если читатель помнит, был зятем крупного руководителя советской строительной индустрии Л. Я. Губанова, который и вручил письмо лично Леониду Ильичу. Через много лет Маслаченко на горнолыжном склоне разговорился с бывшим помощником генсека Самотейкиным, и тот поведал ему, что, прочитав письмо, Брежнев сказал: «Ну что ж, мнение коллектива нужно уважить». Спартаковцев, подписавших письмо, Леонид Ильич, слава богу, знал, ибо футбол он любил, часто посещал игры. Правда, болел за армейцев. Но, как можно видеть, проявил справедливость и объективность.

Известить о возвращении Старостина в команду прибыли высокие профсоюзные начальники, и нетрудно было заметить, что эта миссия для них вымученная, вынужденная. И что вся борьба со Старостиным еще впереди. Так потом и вышло. И еще. Вскоре Маслаченко не без удивления понял, что его участие в судьбе Старостина сам Николай Петрович воспринял весьма болезненно. Более того, до конца дней своих он Владимиру этого не простил. Да, таковы подчас странности и перекосы в характерах иных сильных личностей. Старостину привычно было самому спасать, выручать других людей, влиять на их судьбы. Но вот и сам он оказался в незавидном положении. Да и вынужден был смириться с этим сюжетом своей жизни.

Сборная СССР, финал Кубка Европы 1960 г., Париж

Потом, в семидесятых, когда Маслаченко уже не было в команде, произошло неслыханное: ведомая тренерами А. Крутиковым и Г. Хусаиновым команда вылетела в первую лигу. Еще принимая «Спартак», они предложили Маслаченко стать начальником команды, но он отказался — потому что не верил в них. Это было его личное мнение, он этим мнением ни с кем не делился и в душе желал им успеха. Но не верил. Так и вышло. И вот теперь, когда катастрофа произошла, после долгих и мучительных раздумий Старостин понял, что задачу срочного возвращения команды «Спартак» в высший дивизион может решить только один человек, один тренер — динамовец К. И. Бесков. Старостин, конечно, знал о его трудном характере, несговорчивости, о неспособности воспринимать не только критику, но подчас и просто советы. И тем не менее лучшей кандидатуры Николай Петрович не видел. Так он принял это решение. Его правильность подтвердили дальнейшие события. Уже в следующем сезоне «Спартак» добился права вернуться в высшую лигу, а затем быстро занял привычное место в элите советского футбола.

Однако Бесков не только сделал дело, к которому его призвали, но уже не смог и не захотел остановиться в утверждении своего полновластия в команде. На этом пути они и «сшиблись» со Старостиным.

Простое разделение ответственности и полномочий на административно-хозяйственное управление, с одной стороны, и руководство учебно-тренировочным процессом — с другой в исполнении Старостина и Бескова оставалось скорее формальным, нежели реальным, действенным, ибо каждому из них было тесно в своей очерченной зоне, и тот и другой стремились вырваться из нее. Впрочем, и тот и другой в своей предыдущей жизни, в других подвластных им командах, именно так и понимали свое место, свои задачи, так и действовали. И это им сходило с рук — в силу масштаба личности каждого. Правда, Старостин всегда и во всем был и оставался более гибким, более тонким и дипломатичным. Того требовали интересы дела, интересы команды. Он, несомненно, проявлял эти свои качества и в личных отношениях со старшим тренером. Но все же вместе они оказались плохо сочетаемы. Кто-то должен был уступить часть своего поля, пусть даже законную часть. Или же каждому следовало оставаться на своей. Но не получалось. И не получилось. Так продолжалось девять славных и мучительных лет.