А для Бескова наше «всего лишь» второе место и серебряные медали обернулись лишением должности старшего тренера сборной. Вспоминать об этом сегодня, после печального для нас европейского чемпионата в Португалии и провала на отборочном этапе очередного чемпионата мира, особенно грустно и смешно. Займи наши на одном из этих чемпионатов второе место, мы бы их, наверное, встретили как национальных героев. А ведь и Ярцев не угадал состав. Но остался на посту как минимум до итогов матча со скромной командой Эстонии. А после нашей победы — до результатов следующих отборочных игр мирового чемпионата и до разрешения ситуации, возникшей вокруг Вячеслава Колоскова, которая завершилась его удалением и приходом к власти Виталия Мутко. Но вот все разрешилось, а на чемпионат мира мы не попали. А йогом и на финальный тур чемпионата Европы. Разные времена, разные критерии оценок.

Бесков был книжник и театрал. Когда он принял умирающий «Спартак», его спросили: «Как же так, Константин Иванович, вы, закоренелый, пожизненный динамовец, вдруг переходите в стан своего принципиального, извечного соперника?» Он ответил: «А почему бы нет? Ведь вы не удивляетесь, когда главный режиссер уходит руководить другим театром».

В «Спартаке» Бесков сотворил чудо. Команду, трагически вылетевшую в первую лигу, он не только и не просто вернул обратно. Он вернул ее на то место, которое она исторически занимала в нашем футболе. И снова под его властной рукой потянулся длительный период спартаковского триумфа. Пока не столкнулись, не сшиблись две глыбы — Бесков и Старостин.

О Старостиных сказано и написано немало. О многотрудной судьбе братьев, переплетенной с судьбой страны. Рассказы подчас не вполне совпадают — но датам событий, содержанию, оценкам. Например, о происхождении титульного названия спортивного общества «Спартак» и одноименной футбольной команды. По одной из версий, название «Спартак» дано было в честь существовавшего в Германии именно под таким названием рабочего союза левых социал-демократов, которым руководили К. Либкнехт, Р. Люксембург, К. Цеткин. По другой версии, якобы, когда на даче в Тарасовке возникла дискуссия но поводу названия нового общества и футбольной команды, кто-то принес и положил на стол известный роман Рафаэлло Джованьоли о герое восстания рабов в Италии до нашей эры.

Вероятно, право на жизнь имеют обе версии, потому что обе в разнос время Владимир Маслаченко слышал из уст самого Николая Петровича Старостина — безусловного отца-основателя спортивного общества «Спартак».

Старостин изначально замышлял «Спартак» как народную — плоть от плоти — команду. Он хотел, чтобы его детище породнилось с промкооперацией, позже — с работниками учебных заведении, медицины, то есть с людьми истинно народных профессий, и умело шел к этой цели. В те начальные годы «Спартак» еще не влился в профсоюзы, тогда Старостин к этому и не стремился. Зато небезуспешно старался ввести под свои спортивные знамена любителей не только футбола, но и других видов спорта. Однако профсоюзных лидеров возглавляемый Николаем Старостиным «Спартак» раздражал едва ли не с самого начала. Они ревниво относились к самому спартаковскому духу.

Этот дух, как и спартаковское движение, не уничтожили даже репрессии, которым подвергся Николай Старостин и его братья Андрей, Александр и Петр. Есть разные версии насчет причин ареста Николая Петровича. Но одной из них — все дело в его дружбе с Александром Косаревым, возглавлявшим в 1929–1938 годах Центральный комитет ВЛКСМ. Он, как известно, был репрессирован и уничтожен в 1936 году. А Косарев вместе с Николаем Старостиным основал ДСО «Спартак». Они же разработали основы организации первого чемпионата СССР по футболу и розыгрыша первого Кубка страны.

По другой версии, причиной ареста Николая Петровича стала его дружба с выдающимся режиссером и новатором театра Всеволодом Мейерхольдом, также репрессированным и уничтоженным. И эти две версии Маслаченко опять же услышал от Николая Старостина. Обе. Но в разное время. Вторую версию услышал после того, как стало официально известно о реабилитации Мейерхольда, когда в печати начали появляться статьи и целые книги, ему посвященные.

Однако, получив ощутимый удар от системы, крепко отсидев в ГУЛАГе, Николай Старостин не восстал, не озлобился против этой системы, а стал жить в согласии с ней, себя в ней утверждая. Вот и на спартаковской базе в Тарасовке прямо у входа в деревянную гостиницу он установил памятник вождю мирового пролетариата, добротно сработанный его зятем Костей Шагиняном. Ленин при этом привычно указывает путь — видимо, к новым победам красно-белых.

Личные связи у него (разумеется, у Н. Старостина) были немалые, даже значительные. Николай Петрович нередко и охотно прибегал к ним. Причем не только, чтобы помочь нужным людям, нет. К нему — по жгучему квартирному, детсадовскому и вообще любому жизненному вопросу — мог обратиться даже динамовский, или торпедовский игрок, или… Да мало ли кто… Старостин внимательно выслушивал, потом садился за стол и аккуратнейшим, изящным почерком составлял обращение, а искусством правильного канцелярского слога он владел блистательно! Подготовленное таким образом письмо секретарша воспроизводила на достойном бланке, после чего Николай Петрович скреплял послание своей подписью и давал ему дальнейший ход, иногда лично вручая его Очень Важному Должностному Лицу. Николай Петрович Делал Добро. Причем делал искренно, основываясь (не без гордости) на своей высокой самооценке.

Он мог спокойно дойти до двери председателя Моссовета или министра и легко вступить в оный кабинет. Ему бы впору самому быть хозяином такого кабинета, вершить судьбы людей или народного хозяйства. Но он избрал другой путь. И должность всего лишь начальника футбольной команды. А может быть, просто так распорядилась жизнь.

Он был человеком высокого самоосознания и таких же личных амбиций. Видимо, они не давали ему покоя и заставили предпринять целый ряд непростых ходов и перемещений в пространстве, чтобы в конце концов поселиться в доме на Пушкинской площади напротив редакции газеты «Известия». Там сейчас мемориальная доска, ему посвященная. Читатель согласится с тем, что сам факт наличия такой доски в сердце столицы свидетельствует о масштабе личности. Его именем названа одна из московских улиц, правда, не в центре.

Но вот что говорит Владимир Маслаченко:

— Я часто задумывался над тем, почему столь незаурядная личность, как Николай Петрович, довольствовался в жизни номинально не очень выразительной позицией — всего лишь начальник футбольной команды, пусть даже такой, как московский «Спартак». Причем я думал о нем не как критик, мне важно было понять его просто для себя. И вот к какому выводу пришел.

Еще задолго до санкционированного введения в нашей стране новых экономических условий Николай Петрович создал истинное частное предприятие, которое он талантливо пронес через всю советскую эпоху вплоть до своей кончины. Судите сами: его брат Александр был начальником и по существу хозяином солидной базы спорттоваров. Племянник Борис Никитин был заместителем крупнейшего в стране магазина спорттоваров «Пять колец», что на Красной Пресне. Там же — крупный экипировочный центр сборных команд страны. И это, заметьте, — в эпоху острейшего дефицита на все. Брат Андрей руководил важными процессами в Федерации футбола страны. И имел большое влияние.

Однажды в беседе с Николаем Петровичем я за что-то очень похвалил Андрея Петровича. И вдруг услышал: «Какой Андрей! Он же поклоняется всем богам. Завел себе даму осьмнадцати годов. Стрижется под этого Габена. Пропадает у своего друга Исидора Штока (известного драматурга. — В. Л.). Выпивает. А я поклоняюсь только одному богу — футболу». На этом Николай Петрович свой монолог закончил и, выйдя из моей машины, смачно хлопнул дверцей. А ведь благодаря этому скромному богу именно связи и влияние сделали его очень обеспеченным человеком.