– Мой бойфренд был со мной где-то до десяти. Пока не ушел на работу. На… – я сделала глубокий вздох, – текстильную… текстильную фабрику. Он занимается… тканями.

Айк Борн посмотрел на меня и прищурился:

– Вы нормально себя чувствуете?

Я кивнула, затем отрицательно покачала головой. Я была красная, тяжело дышала и вспотела. Руки у меня стали липкими. Казалось, меня сейчас вырвет. Так дается мне вранье.

– Его имя?

– Чье?

– Вашего бойфренда.

Мой антиперспирант не помогал. Он не справлялся с ситуацией.

– Саймон Александер, – ответила я. – Он занимается тканями. – Сколько еще раз мне придется повторять эти слова?

– Номер телефона?

– Чей?

– Бойфренда. Я назвала.

Детектив перевернул страницу тетради и продолжил методично записывать вопросы и ответы.

– Вы разговаривали со своей подругой Джо в пятницу утром?

– Да. По телефону. Точное время я не помню. После того как Саймон ушел на работу.

– Вы позвонили ей или она позвонила вам?

Я не могу соврать, правильно? У них есть записи разговоров.

– Я позвонила ей.

– На домашний телефон или на сотовый?

– На с… сотовый.

– Где она была, когда вы ей позвонили? Дома?

Вот оно! С моего лба стекал пот. Я чувствовала себя гейзером. Но должна была защитить Джо, если могла, но могла ли?

– Думаю, да, – прошептала я.

– Вы так думаете?

– Э… да. Думаю. Но не уверена на сто процентов.

– На сколько процентов вы уверены?

– На девяносто три? На девяносто с чем-то. А может, на девяносто без чего-то.

– А может, на восемьдесят три процента?

Я отрицательно покачала головой, не в силах больше произнести ни слова. Мои губы отказывались повиноваться мне. Я подняла вверх большой палец, что должно было означать «больше чем на восемьдесят три».

– У вас есть пистолет?

– У меня? Нет, черт побери. Я хотела сказать.

– Вы можете ругаться. Это не будет свидетельствовать против вас.

– А что будет? Свидетельствовать против меня, я имею в виду.

Детектив Айк Борн сверлил меня взглядом, его глаза казались более усталыми, чем четыре минуты назад.

– Ложные показания, – произнес он. – Заявления, сделанные под присягой.

Я кивнула:

– Понятно.

– У вашей подруги Джо есть пистолет?

– А вы не спрашивали ее об этом?

– Я спрашиваю вас.

Наверное, они легко установили, что пистолет у Джо был.

– Да. У нее… Я не помню, как он называется. Как-то приятно. Всего один слог. Выглядит как пластмассовый.

– «Глок»?

– Да.

– Насколько я знаю, Дэвид Зетракис упомянул вас в своем завещании.

– Да, он оставил мне несколько литографий. Иллюстрации к «Книге джунглей», которые висят в ванной комнате для гостей.

– Какова, по вашему мнению, их стоимость?

– Понятия не имею. Хотя они вставлены в прекрасные позолоченные рамки. Работы Эйба Мунна.

– А картина, которую унаследовала ваша подруга Джо? Художник…

– Климт. Густав Климт.

– Во сколько бы вы ее оценили?

– В раме или без?

Он посмотрел на меня.

Я, в свою очередь, посмотрела на него:

– Это не лучший Климт. Второстепенный Климт. Дешевый Климт.

Он ничего на это не сказал и спросил:

– Каково ваше финансовое положение?

– У меня нет положения. Вернее сказать, оно у меня подвешенное. На моем счету в банке четыре тысячи долларов, я выплачу их за первый и последний месяцы аренды квартиры, которую должна найти как можно скорее. Я вожу машину, до меня у нее было еще шесть владельцев, один из них курил сигары. Сейчас у меня две работы, обе временные. Доход от открыток небольшой и непостоянный. Долгов у меня нет, но есть брат, он лечится и не может работать, я несу за него ответственность. Я не играю в азартные игры, не курю, не колюсь героином и вообще обхожусь дешево. Мне не приходится выплачивать непомерные штрафы за неправильную парковку. Такова история моей жизни, детектив.

Он не делал никаких пометок. Может, берег бумагу, надеясь, что блокнот будет служить ему до выхода на пенсию. Он был старым, пружинки успели вылезти из дырочек.

– А ваша подруга Джо? – спросил он. Мое сердце застучало быстрее.

– Что Джо?

– Каково ее материальное положение? Я понимаю, что могу спросить об этом у нее, но спрашиваю у вас.

– Я не видела ее финансовых деклараций, но у нее все хорошо.

– Что вы имеете в виду?

– Она оплачивает чеки в ресторанах, отдает десятки тысяч долларов на благотворительность. Она всегда так поступала, даже когда не была замужем. Джо двадцать лет была актрисой – работала, а не мечтала о ролях – и еще моделью, ее снимки помещали на обложках журналов, а теперь они с мужем продюсируют телевизионные передачи и занимаются компьютерными микросхемами, их дом – местная достопримечательность, его построил в 1920-х годах Рольф Соломон, они много путешествуют. Я имела в виду именно это, когда сказала, что у нее все хорошо.

Он положил ручку и откинулся назад.

– Похоже, я задел вас за живое.

– Им не нужно продавать Климта, чтобы платить за бензин. У них уже есть Кандинский.

Детектив Джордж Вашингтон никак на это не прореагировал.

– Буду с вами откровенной, – продолжила я. – От Кандинского у меня депрессия. Я бы не хотела его иметь. Но Эллиот хотел, и Джо купила эту картину на первую годовщину их свадьбы, такие вот дела.

– Понимаю, – кивнул детектив. – Дом – памятник архитектуры. Картины. Похоже, эти люди серьезно относятся к искусству. – Он что-то написал в блокноте. Я прочитала: «Помешаны на искусстве».

– Подождите минутку. Вы же не считаете, что приобретение предметов искусства можно считать мотивом для убийства?

– А я не должен так считать?

– Джо – последняя, кто совершит убийство ради картины.

Он продолжал писать.

– А ради чего она может совершить убийство?

– Ни ради чего. Она не способна убить кого-нибудь, равно как и ваша бабушка.

– Вы знакомы с моей бабушкой?

– Нет, но мне нетрудно ее представить. Она похожа на Марту Вашингтон, только старше. – У меня в голове начала вырисовываться открытка, но я не стала обращать на нее внимания.

– Давайте вернемся к утру пятницы, – сказал детектив. – Вы были дома. По крайней мере там, где в то время был ваш дом. Бойфренд уходит на работу. Вы звоните подруге. Можете вспомнить, почему вы решили, что она была дома, раз вы звонили ей на сотовый?

Я снова начала обливаться потом. Я как-то слышала о человеке, у которого была аллергия на собственный пот. Если бы это была я, то к этому времени успела бы покрыться сыпью. А может, уже и покрылась. Джордж Вашингтон, отец нашей страны, пристально изучал меня.

– Нет. Не помню.

Он продолжал смотреть на меня. Я захотела рассказать ему все: как трудно дается мне ложь, каким милым человеком я часто бываю и как прошел день. Но речь шла не обо мне. О Джо.

– А может, – спросил детектив, – она была не дома, а говорила откуда-то еще?

– Знаете, я в этом не сильна. Я разочаровала вас, верно?

– Все было хорошо, когда вы придерживались правды. – Детектив Борн встал. – Скорее всего придется еще раз вас побеспокоить.

– В любое время. Вы не хотите сказать мне, чтобы я не покидала город?

– Не покидайте город.

Я сказала Саймону, что полицейский участок – безопасное место. Но когда я подошла к двери, то услышала обращенное ко мне «Эй!» и увидела незнакомца, выходящего из такси, – именно он окликнул меня. Обычный мужчина – худощавый, с виду не страшный, но он мне не понравился. Папарацци. Желания с ним разговаривать не было. Прикрыв лицо на случай, если у него есть камера, я быстро пошла по стоянке.

– Эй вы! – позвал он, как будто это заставило бы меня приблизиться к нему.

Я побежала. Добравшись до машины, оглянулась: мужчина входил в полицейский участок. Отперев «интегру», я плюхнулась на сиденье. И тут же вскрикнула: в пассажирском кресле сидел… Саймон.

– С какой стати ты решил напугать меня до смерти? – заорала я.