– Да поразит вас сифилис! – На Шеффо Корминьяке был рубиново-красный смокинг с черным бархатным воротником и манжетами. В одной руке он держал сценарий и размахивал им, в другой – старомодный помазок, который он поднял словно меч или волшебную палочку.

– Шеффо, дорогой мой, – начал успокаивать его Макс. – Я думал, Джен сказала тебе об этом.

– Ты же знал, что должен умереть, разве не так? – спросил Руперт.

– Да, когда Дэвид был жив! – орал Шеффо. – Но он скончался. Мне сказали, что ядерная катастрофа отменена.

– Мою смерть отменили, – встряла Триша. – А твою нет. Это февральские серии. Кто-то должен умереть.

– Я? Умереть? – Шеффо открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег, но скоро снова обрел голос. – Уволен? Тот, кто играл на одной сцене с Гилгудом, Ричардсоном…

– Да возьми ты себя в руки! – рявкнула Триша.

– Ты! – Помазок был теперь направлен на Тришу. – Маленькая сучка, той-пудель, а не женщина, ты вышла замуж за телевизионного начальника, чтобы выжить, а меня приносят в жертву рейтингу, как Ифигению в Авлиде.

– Я выжила потому, что зрители любят меня. А твои поклонники давно сдохли, старый окурок!

Я, как и все, была в шоке и молчала. Мгновением позже Триша повернулась к Максу:

– Не забудь: я хочу присутствовать на примерке Уолли. – С этими словами она удалилась, стуча каблуками и покачивая бедрами.

Шеффо смотрел ей вслед, и лицо у него было пепельного цвета.

– В аду в ожидании ее поддерживают огонь!

Двадцать минут спустя, когда я покидала съемочную площадку, мне показалось, будто на стоянку въезжает машина Джо, но я могла и ошибиться. Я позвонила ей на сотовый, но связь прервалась сразу после того, как она сказала, что «мерседес» на стоянке рядом с «мыльным» павильоном, – практически клише.

Это не было ответом на мой вопрос.

Я вернулась в Уэствуд, дабы упаковать свою жизнь. Я чувствовала одновременно беспокойство и застенчивость, оставляя на автоответчике Саймона сообщение о том, что хочу забрать из шкафа мои вещи, на случай если он думает, будто я уже покинула его жилище.

Саймона дома не было. Илзе, уборщица, была. Но одетая не для работы.

– Привет, Илзе! – поздоровалась я, отчего она подпрыгнула. – Я не узнала вас в обычной одежде.

Илзе повернулась ко мне, прижимая руку к сердцу, но быстро справилась с собой и одернула жакет. На ней был дорогой костюм серого цвета, хорошо сшитый и с юбкой намного выше колен.

– Я вас тоже, – сказала она с легким акцентом, – с оранжевыми волосами. Не ожидала увидеть вас здесь, мисс Уолли.

Я поняла, что бесполезно просить Илзе называть меня просто Уолли. Но по крайней мере мне удалось убедить ее не обращаться ко мне «мадам Уолли» – это подчеркивало бы тот факт, что Илзе немного за двадцать, а передо мной маячит цифра сорок.

– Пришла забрать свои вещи, – пояснила я, удивляясь тому, что она так испугалась при виде меня. Ведь я жила здесь. Когда-то.

– Я все упаковала, – сказала она.

– Что вы сделали?

– Упаковала все в чемоданы.

– Вы рылись в моих вещах?

– Вам это неприятно?

– Ну да. Вы же не моя служанка, или фрейлина, или…

– Я не имела ничего против:

– Зато я имею. – Это было не просто неприлично, это было навязчиво. Мои принадлежности для рисования, хотя их в пентхаусе было минимальное количество, имели для меня очень большое значение, и я относилась к ним соответствующе. А Илзе, глядя на подругу хозяина с выражением надвигающейся на чело скуки, не желала этого понимать. Я часто сужу о людях по их лицам… В Илзе было что-то ненастоящее, фальшивое. – О'кей. Тогда я просто загляну в шкаф, чтобы удостовериться…

– Я уже…

– Вы возражаете? – спросила я, проходя мимо нее.

Илзе отступила в сторону. Войдя в спальню, я увидела рядом с дверью свои чемоданы – они стояли в ряд, набитые вещами. Шкаф был пуст, как гостиничный номер в ожидании новых жильцов. Пришлось подавить странное желание всхлипнуть, глядя на кровать, на которой я… чувствовала, что Земля вертится.

Я вышла в гостиную. Она тоже сияла чистотой. И отсутствием индивидуальности. Илзе опустила жалюзи – когда я жила здесь, то просила ее не делать этого. Мне нравится естественное освещение. Саймон говорил, что ему тоже.

В кухне с холодильника исчезли мои магнитики, а из него – хлеб с изюмом, арахисовое масло, низкокалорийное масло и мороженое.

– Илзе, где моя еда?

– Я ее отдала.

– Что?

– За исключением скоропортящихся продуктов.

– Вы сошли с ума?

– Мистер Саймон не ест то, что едите вы, и она никому не нужна. Вашу кофейную кружку я упаковала в чемодан.

– Каковы были инструкции мистера Саймона по поводу того, чтобы освободить его квартиру от моего присутствия?

Лицо Илзе приняло уже известное мне выражение.

– Ну давайте же, Илзе. Каждый, кто умеет правильно употреблять выражение «скоропортящиеся продукты», способен ответить на этот вопрос.

– У мистера Саймона сегодня здесь состоится деловое совещание.

– И это деловое совещание будет проходить в холодильнике? Его коллеги принесут еду с собой, и потому вы были вынуждены выбросить мое мороженое?

– Возможно, я не поняла его указаний.

Илзе больше чем фальшива, решила я, она, несомненно, не от мира сего. Девушка выглядела привлекательнее, чем всегда, с макияжем на лице и в костюме, который, наверное, стоил дороже, чем любая вещь из тех, что носила я. Кроме того, казалось, она не боится потерять работу, хотя отнюдь не стремится угодить подруге хозяина. А это означало, что она имеет право на пребывание здесь.

Или что я больше не подруга хозяина.

– Вы его любите? – спросила я.

Вид у нее стал ошарашенным.

– Кого?

– Мистера Саймона, вот кого!

– Нет, у меня есть бойфренд, – спокойно ответила она. – И это не мистер Саймон.

Говорить было больше не о чем. Я перенесла чемоданы к лифту за несколько раз, отказавшись от помощи Илзе. Пока тащила свои пожитки по гаражу, я гадала, сколько еще подружек Саймона освобождали его пентхаус таким же вот образом. Настроение у меня и без того было отвратительным, теперь же я начала ощущать себя частью конвейера.

Я выехала из гаража в собственной раздолбанной машине, однако не могла не заметить, что за мной увязался хвост.

Я разговаривала с автоответчиком Саймона.

– Привет, это я. Уолли, – добавила я на тот случай, если он уже перестал узнавать меня по голосу. – Все в порядке, я выехала. Горизонт чист. С тобой было хорошо. – Мне казалось, что я говорю как наглый банковский клерк, и сменила тактику: – Похоже, за мной едут какие-то парни, и я гадаю, права ли. Разве у нас в стране нет законов против вторжения в личную жизнь? – Теперь я вещала как раздраженный политический деятель. – О'кей. Такие вот дела. Пока.

Я выключила телефон, недовольная собой. Что за идиотский вопрос? Разумеется, такое вторжение легально. Это известно людям гораздо более богатым, знаменитым, мерзким, прекрасным, дурным, могущественным, важным, незначительным и подозрительным, чем я. Возможно, это имеет отношение к Первой поправке к Конституции. Возможно, газеты, продающиеся около касс в бакалейных магазинах, имеют сильное лобби в Вашингтоне и могут сделать так, что папарацци никогда не будет грозить безработица. И почему я никогда не встречалась с ними? Где случайный обмен репликами в очереди на почте? «Как я зарабатываю на пропитание? О, я работаю для таблоидов, превращая жизнь людей в ад…» Я знакома с проститутками, но не с папарацци.

Красный внедорожник, который ехал за мной на восток по бульвару Уилшир, на север Уэствуда, направо по Ле Конте, налево по Хилгард, опять налево по Сансету, наконец поравнялся со мной на светофоре в Банди.

– Эй, Уолли, как насчет улыбочки? – сказал человек, обосновавшийся на пассажирском сиденье, и высунул из окна камеру.