Один из столов был занят. На нем в полной неподвижности лежал мужчина в белой нательной рубашке. Фомичев суеверно поежился.

Ночь. Турбаза. Покойник на разделочном столе. И он один и без связи.

Поэтому он даже испытал облегчение, когда в разделочной появился мужчина в форме прапорщика. А потом он сделал такое, что облегчение испарилось без следа, а меж лопаток выступил холодный пот.

Подойдя к лежащему, прапорщик резко хлестнул его по щеке. Тот дернулся, громко замычал, пытаясь приподняться. На лице прапорщика возникло выражение удовлетворения. Звякнув железом, он взял со стола нож и осторожно ввел лезвие между пальцами ноги, после чего резким движением отделил большой палец.

Пытаемый издал горловой крик, задергался, теперь стало ясно, что он привязан к столу, бился как птица в силках, потом затих, потерял сознание. Прапорщик, насвистывая, вытирал руки тряпицей.

Фомичев, не помня себя, рвал пистолет из кобуры, но прапорщик вышел из разделочной.

Держа пистолет в одной руке, выключенный фонарик в другой таким образом, чтобы можно было использовать его как дубину, лейтенант вошел в столовую. Сначала он попал в коридор и постоял некоторое время, чтобы глаза привыкли к темноте.

Потом глаза пообвыкли, и он стал различать некоторые подробности. Перед ним располагались несколько одинаковых дверей. Еще снаружи инспектор запомнил, где находится нужная ему комната, но это ему не понадобилось. Из разделочной пробивалась полоска света под дверью.

Лейтенант прокрался по коридору и тихо приоткрыл дверь. Где-то тихо капала вода.

Раненый лежал без сознания на своем страшном ложе. Фомичев открыл дверь, и свет внезапно осветил его в полный рост.

Он поспешил скользнуть внутрь и закрыть дверь за собой. Оказывается, все это время он двигался на цыпочках. Некоторое время прислушивался, но из коридора не донеслось ни звука. Тогда он занялся раненым.

Несчастный был пристегнут к разделочному столу несколькими солдатскими ремнями, отдельно руки, отдельно ноги. Один из ремней пролег непосредственно поперек шеи.

Лицо, руки и ноги раненого были землистого серого цвета как у покойника.

Фомичев понял, откуда раздается звук капающей воды, только это была не вода.

Капало с разделочного стола. Остро и мерзко пахло экскрементами и кровью.

Казалось, вонью пропитался каждый сантиметр пространства. Под столом темнела уже загустевшая лужа.

Сколько же продолжается этот кошмар, прикинул инспектор и ужаснулся. И все это время этот садист в форме прапорщика находился здесь, насвистывал и издевался над своей жертвой. Как таких извергов земля носит. Фомичев почувствовал приступ дурноты. Запах в комнате был кошмарный. Как в морге.

Инспектор, сдерживая позывы к рвоте, подошел. Сначала он посчитал несчастного мертвым, потому что он никогда не видел на человеческом лице совершенно черных губ. Сделав над собой усилие, он коснулся лица бедняги, но вместо твердости скулы палец попал в несколько самостоятельных отломков. Челюсть несчастного была сломана в нескольких местах.

Вдруг раненый разжал черные, изжеванные от боли, губы и прошептал:

— Убейте меня, прошу вас.

— Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я сотрудник милиции, — быстро проговорил Фомичев. — Сейчас я вам помогу. Потерпите немного.

Шею и руки он освободил быстро, ремни не были связаны, а застегнуты. Но пряжка ремня, стягивающего ноги, оказалась снизу. Фомичев положил пистолет на стол, а сам, подсвечивая себе фонариком, занялся последним ремнем.

В помещении было душно, но внезапно он почувствовал дуновение. Это означало лишь одно, кто-то открыл дверь. Лейтенант вскинул голову, но схватить оружие не успел.

Убийца с маху ударил его ногой по затылку. Удар прошел вскользь, и сам по себе не принес бы сколь значимого урона, но инспектора качнуло вперед, и он ударился переносицей о край стола. Нос наполнились вязкой массой, и дышать Фомичев мог только ртом.

Он попытался схватить пистолет, но тот соскользнул с накренившегося стола на пол.

Вместе с ним упал и нож. Раненый повис на зафиксированных ногах. Потом стол вернулся в исходное состояние, рывком увлекая его обратно и причиняя дополнительные страдания.

Ослепленный болью в сломанном носу, Фомичев не сразу смог подняться. Прапорщик навалился на него сзади, придавливая коленом к столу и душа за горло. Оказавшись в крайне невыгодном положении, инспектор отмахнулся. Зажатый в руке фонарь стукнул по голове убийцы и раскололся, не причиняя особого вреда.

В руке инспектора оставался корпус фонарика, и он стал тыкать им в лицо нападавшего, расплющивая тонкий металл. Убийца, испугавшись за глаза, ослабил хватку, чем Фомичев сразу воспользовался. Едва прапорщик перестал давить коленом, как инспектор крутанул карусель, свой любимый и отработанный прием еще с Афгана, и подшиб нападавшему ноги.

Соперники поднялись с пола одновременно и некоторое время, шумно дыша, стояли друг против друга. Инспектор был весь залит кровью. Убийце он тоже расквасил нос, но тот даже не вытерся. Стоял и злобно смотрел на милиционера.

— Откуда только берутся уроды такие? — вырвалось у инспектора.

— Я — Всадник Тьмы, — ответствовал Кетанг.

Вытянув руку, он стал наступать на инспектора. Тот пнул противника в живот.

Дождавшись, пока тот согнулся вперед, ткнул пальцами в глаза. И сразу почувствовал что-то не то, словно под глазными яблоками убийцы находилось нечто гораздо более твердое и прочное. Ощущение было такое, будто он попал в металлические шары.

— Ты поднял руку на Всадника Тьмы, — удивился Кетанг. — Ты умрешь медленно и страшно.

И он кинулся на Фомичева. Мужчины ввязались в беспощадный кулачный бой.

Слишком поздно Фомичев смекнул, что они находится с Всадником в заведомо неравных условиях. Если его кулаки отыскивали что-то более твердое под личиной обычного тела, не имея возможности действительно пробиться и доставить противнику настоящую боль, то каждый удар Кетанга достигал цели, курочил и уродовал человека.

Он едва не выбил глаз инспектора, и тот сразу заплыл. Правая рука очень скоро перестала действовать, когда страшным ударом Кетанг сдвинул с места плечо.

Фомичев понял, что как это ни стыдно звучит, его забивали как скот на бойне, и вся его выучка ни к черту не годится. Попросту в этот раз не срабатывает.

Он оторвался от Всадника и заковылял прочь, ища свой пистолет. Но Кетанг не предоставил ему ни секунды передышки. Догнал и сбил на пол, кафельный и скользкий, так что подняться сразу лейтенант не смог.

Тут уж Кетанг покуражился. Он пинал его ногами, гоняя по всему полу от стены к стене. И очень скоро от бесчисленных ударов по голове инспектор потерял сознание, лицезрев еще одну жуткую вещь в эту ночь из целой череды других страшных вещей, которые не пожелал бы даже врагу.

Он увидел улыбку Всадника, которую тот выдал при виде его страданий. Зубы Кетанга были огромными и желтыми, словно у коня.

Неизвестно сколько он пребывал в беспамятстве, ему показалось целую вечность, во всяком случае, намного дольше, чем успел до сего момента прожить. Но когда очнулся, была все еще ночь. Он попробовал и не смог пошевелиться.

Оглядевшись, он постиг весь ужас своего положения. Он лежал, пристегнутый солдатскими ремнями к разделочному столу. На соседнем столе продолжал пребывать в беспамятстве Курашов.

Правую сторону тела Фомичев не чувствовал. Выбитое плечо уже не пульсировало болью, оно болью налилось, словно переспелая слива, и отзывалось мгновенными прострелами на любое неловкое движение.

Фомичев попробовал подсунуть под себя здоровую руку. Дело в том, что очень давно он конфисковал у пьяного в дребаган водителя миниатюрный травматический пистолет, который постоянно носил в заднем кармане. Неизвестно с какой целью он это делал.

Сначала баловство, а потом вошло в привычку, что у него всегда под рукой оружие.

Неудобство было в том, что рука была левая, а оружие лежало в правом кармане.