Спецназовец поднялся.

— Здорово, веселый монах. Чего же ты не смеешься?

— А мы сейчас вместе посмеемся, — пообещал Емелех по обыкновению без тени улыбки. — Сейчас отрублю у тебя пальчики да засолю в кадке. Очень я это дело уважаю.

— Похоже, ты сегодня уснешь голодным.

Внезапно дом содрогнулся, словно живой и с потолка посыпался всякий мусор.

Потом в голос закричал Волобуев, как если бы столкнулся не только с чем-то смертельно опасным, но и непонятным, а может, и ужасным. В голосе было изумление, совершенно богатырю не свойственное.

Антон так этому удивился, что прозевал начало атаки, ухватив лишь конец, когда Емелех уже нанес удар. Вообще-то холодного оружия спецназовец не опасался. Он сразу ушел в сторону, пропуская мимо блестящее лезвие, и дал пинка в голову Емелеху.

Удар почти опрокинул монаха навзничь, но тот, вопреки законам гравитации, вдруг выпрямился и снова оказался на ногах. При этом над ним возник и сразу исчез слабосветящийся нимб.

— Однако и святые нынче пошли, — поразился Антон.

— Заткнись, — проговорил Емелех. — Не богохульствуй.

Он ударил слева, потом справа, смахивая со стеллажей посуду, вместо того чтобы точно также смахнуть спецназовцу голову.

— Ловкий ты, воин, — уважительно сказал Емелех. — Посмотрим, вкусный ли.

Это походило на нескончаемый нелогичный кошмар.

Уворачиваться от разящих ударов становилось все трудней. Емелех сменил тактику и тыкал топором, увенчанным почти полуметровым острием, словно шпагой.

Антон укрывался за стеллажами и ронял их на Емелеха, но ни разу не попал, тот уворачивался от них с немыслимой для его комплекции скоростью. При этом всякий раз за его спиной возникало непонятное свечение.

У самого платяного шкафа Антон споткнулся (или сделал вид, что споткнулся, он уже и сам не понимал, что делает специально, а что нет). Емелех с торжествующим криком бросился к нему и махнул топором.

Антон упал на спину, наблюдая, как лезвие стремительно приближается к его лицу.

Когда оставалось сантиметров двадцать, спецназовец выдвинул ящик шкафа, лезвие повстречалось с ним и намертво завязло.

Емелех дернулся, но лезвие не поддалось. Одним движение Антон оказался на ногах, другим-вырвал застрявший топор. Так как Емелех продолжал цепляться за топорище, он сначала сделал вид, что тянет топор на себя, потом, когда шаман изо всех сил уперся, резко изменил направление движения и саданул его рукоятью под ребра, словно штыком и отшвырнул прочь.

Емелех пролетел до ближайшего стеллажа и повалился вместе с ним в фонтане разбитого стекла и брызгах спирта. Антон замахнулся топором, увидел выпученные в ужасе глаза.

— Я не монах! — Истерично закричал Емелех. — Это все он!

Он скинул халат со спины, открывая взгляду прилипшего к телу огромного, не менее полуметра в длину, омерзительного москита.

Тот шевелился, поводя хоботом из стороны в стороны и перебирая тонкими ножками, вонзившимися глубоко в кожу жертвы. Спина Емелеха являли собой одну сплошную рану. Сложенные крылья твари напоминающими сутану из черного бархата.

Пораженный открывшимся зрелищем, Антон промедлил, не зная куда бить, чем тварь сразу воспользовалась. Москит распахнул свои полупрозрачные крылья и быстро поволок Емелеха между стеллажами, колотя его обо все углы.

Спецназовец бросился следом, но тварь быстро нырнула в незамеченный им ранее земляной колодец. Заглянув туда, Антон разглядел разрозненное многочисленное движение. Целое москитное гнездо. И очень голодное. Это стало понятно, когда твари набросились на голосящего Емелеха и стали жадно рвать на куски.

Но ему некогда было с этим разбираться, потому что Волобуев орал все отчаяннее.

Судя по этим крикам, силачу приходилось совсем не сладко, и Антон бросился ему на выручку.

Куцый и Иван забились в угол на первом этаже, а Волобуев, не переставая орал на втором. Антон крикнул им, чтобы бежали на улицу, и бросился наверх.

Он взбежал по лестнице и пинком распахнул дверь. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что с самой комнатой что-то происходит. Ее плющило и все не могло расплющить. Потолок то опускался, то вновь поднимался, как-будто ему что-то мешало слиться с полом. Или кто-то.

Силач держал на себе съезжающий потолок, точно атлант. У его ног лежала смятая в гармошку железная кровать. Антон понял, что произошло. Видно, гигант спал, когда наехавший потолок едва не раздавил его, после чего здоровяку каким то манером удалось встать и поднять его обратно.

— Ты куда пропал, Ледокол? — возмутился Волобуев. — Не могу ж я его целый день держать. Он ведь тяжелый, Великий К.Г. ему в печенку.

Антон пристроил рядом монашью секиру, принявшей на себя часть тяжести.

— По команде выскакиваем в окно, — сказал он. — Не то эта штука нас раздавит.

— Куцый ушел? — Ворчливо спросил силач.

Антон сказал, что да, немало удивившись про себя, что Волобуев в такой момент интересуется судьбой совершенно чужого ему человека. В очередной раз он убедился, что совершенно не знает своих попутчиков.

— На счет «три», — скомандовал он. — Три!

Волобуев рванул, словно разбушевавшийся вепрь и вышиб окно. Снизу донеслись его возмущенные ругательства, когда он понял, что спецназовец его обманул.

Антон тем временем кинулся не в окно, а в дверь.

Неимоверная тяжесть начала неуклонно гнуть секиру, сразу стало понятно, что долго она не протянет.

Антон обрушился по степеням вниз и кинулся к притолоке, где имелся небольшой монаший складень. Открыв его, он, расшвыряв в стороны толстые кошеля с гремящими монетами, и схватил хрустальный шар, спрятанный монахом в самый угол, что подтвердило подозрения, что шарик не простой.

В это время каленая сталь секиры исчерпала запас прочности и сломалась. Уже ни с чем не сдерживаемый потолок ухнул вниз. Вместе с ним обрушился весь второй этаж, сминая лестницу и складной стол.

Все это спецназовец видел уже в прыжке.

Едва он выскочил в окно, как мимо него с рокотом просвистел упавший потолок и крыша здания.

Метаморфозы с домом продолжали происходить.

Второй этаж уже сложился с первым, но движение не прекратилось, и стал двигаться сам дом, погружаясь в землю. Некоторое время в глубине квадратной ямы продолжала виднеться крыша, потом сбоку на цепях выволокся стальной лист с пластом дерна, который плотно прикрыл отверстие, как-будто его и не было.

Забор тоже исчез, и люди оказались на неприглядном обдуваемом всеми ветрами пятачке.

— Великий К.Г.! — ругался Волобуев. — Не мог подольше потолок подержать. У нас же все оружие, все припасы уплыли.

Он недоуменно уставился на шар в руках спецназовца.

— А это что за хрень у тебя, Ледокол?

— Позаимствовал у веселого монаха, — пренебрежительно сказал он.

Волобуев целую вечность набирал в грудь воздуху, чтобы заорать:

— И ты взял эту хрень вместо оружия?

В воротах города их остановила стража из пяти янычар во главе с начальником стражи, вооруженных ятаганами и тяжелыми медными щитами. У старшего имелся еще и меч.

— Откуда идете? Сколько вас? — Спросил офицер, важно покручивая длинный черный ус, как будто не видел, сколько их, но Шарагд — дело тонкое, раз начальник, то должен надувать щеки.

Каждый суслик-агроном, пришла на ум поговорка. Если бы еще знать, что такое суслик.

Антон ответил, что их четверо вместе с конем и идут они из Барража.

— И где же ваш товар? — подозрительно поинтересовался офицер.

— Продали! Теперь вот хотим отдохнуть перед дорогой домой.

— Продали? И налога не платили! — возмутился офицер.

— Некому было! Теперь мы готовы заплатить! — поспешил успокоить Антон, доставая и протягивая мерочек с толченым золотом.

Офицер торопливо развязал его, и глаза его алчно загорелись. Он поспешил спрятать «налог» за пазуху.