Кружок получился солидный. Сначала не везло, а потом вдруг повалили песочники.

Располагались они россыпями. Выбирая одну, он уже видел вдали следующую. Забыв про время, он уходил все дальше от злополучного лагеря. Часов у него не было, но по его прикидкам выходило, что прошло не менее четырех часов, и он удалился от лагеря километров на семь. Уже были полны и ведро и лукошко, когда Иван Федорович выбрался на очередную полянку. Подняв голову, он чуть было суеверно не перекрестился.

Перед ним были давешние ворота, и так же безропотно мок перед ними старый "москвич".

На водительском кресле успела скопиться целая лужа. Летягин прислушался.

Сначала он ничего не слышал. Потом сквозь шум дождя донесся протяжный полный нечеловеческого страдания стон. Летягин оцепенел. Ему никогда не доводилось слышать, чтобы в голосе было столько боли. Стоны не прекращались ни на минуту. В лагере кто-то умирал. Умирал медленно и мучительно.

Летягина охватил ужас. Он вдруг ощутил, что стоит здесь совсем один в целом лесу, а в лагере не только кто-то умирает несколько часов, там еще кто-то УБИВАЕТ несколько часов. Летягин представил себе, что какой-то кровавый садист избрал лагерь своим пристанищем. Он заманивает сюда свои жертвы, чтобы предавать их мучительной смерти, и вот сейчас его очередная жертва безропотно умрет, и маньяк выйдет на очередную охоту. Он увидит его, бессильного старика, пенсионера, и все для Летягина будет кончено. Он даже не в состоянии убежать. Словно в подтверждении своих мыслей, он услышал за воротами чьи-то тяжелые шаги.

Летягин присел, где стоял, стараясь скрыться за корпусом машины. Раздался шум отворяемых ворот, потом шаги. Дверцу с противоположной стороны распахнули.

Неизвестный пошарил в бардачке. Он был так близко, что ему достаточно было придвинуться к окну, чтобы увидеть присевшего под ним старика. Для Летягина прошла бездна времени, прежде чем неизвестный отыскал, что ему было нужно.

Дверца захлопнулась, и опять послышались шаги, на этот раз удаляющиеся.

Старик не вставал с корточек до тех пор, пока шаги окончательно не затихли вдали.

Лишь после этого он осторожно заглянул сквозь окно в кабину. Представшая перед ним картина оказалась столь кошмарной, что показалась ему нереальной, словно сцена из фильма ужасов. Бардачок, дверца и все части кабины, которых коснулся неизвестный, были густо вымазаны в крови. С рулевого колеса свешивалась до самого пола тягучая полупрозрачная масса.

Летягин бросил поклажу и в панике кинулся прочь.

Александр Иванович Фомичев работал в Госавтоинспекции пятнадцать лет и, хотя и не имел образования, дослужился до лейтенанта. Было у него особое чутье на дела, где можно выслужиться и заработать поощрение. Одновременно, он проводил четкое разделение между теми делами, где можно выслужиться и теми, где можно нарваться.

В таких случаях, желательно не проявлять рвение, а еще лучше — сделать вид, что ничего не случилось. Если бы пятнадцать лет назад кто-нибудь сказал ему, тогда десантнику-афганцу, что он станет таким, он набил бы ему морду. Но с тех пор минуло пятнадцать лет, и жизнь пообкатала его.

Теперь идя на задание, Фомичев всегда помнил, что у него есть семья, сын-школьник, и никто не поможет мальчишке получить образование и выйти в люди, особенно при теперешней жизни, если его папаша геройски выскочит навстречу пуле на своей хлопотной работе.

Сигнал от Летягина сначала попал к дежурному по Управлению. Прежде чем позвонить, Летягин дал солидный крюк, чтобы попасть в "Каменные паруса", действующий круглый год профилакторий для моряков, где имелся один действующий телефон на всю округу.

Единственное, на что старик оказался способен после такого марафона, были несвязные реплики, для понимания которых требовалась изрядная доля усилия.

Однако наступившее позднее время не способствовало этому. Азия-плюс передавала любимую песню дежурного, которую тот слушал на импортной магнитоле, конфискованной у заезжих торгашей, звук был божественный. Старик раздражал.

— Машина, говорите, обнаружена. Какой марки? «Москвич»? Не могу понять, кому сейчас могла понадобиться эта рухлядь.

— С открытыми дверцами.

— Так и запишем: брошенный. Где он находится?

— Рядом с турбазой «Цезарь». Там в лагере…

— Записываем: брошенная машина у «Цезаря». Ваш сигнал принят и будет передан в ГАИ для проверки.

И дежурный повесил трубку.

— Мы передавали песню группы "Звездные хвосты". Сейчас реклама, — сказал диктор.

Дежурный выругался, помянув в сердцах чокнутого старика и всех его родственников.

Зазвучала реклама, но оказалось, что он ее уже слышал. Ему ничего не оставалось, как набрать номер дорожного поста на западной окраине города.

— Але, восемнадцатый? Дежурный по городу говорит. Надо послать свободного инспектора к «Цезарю». Там обнаружена брошенная автомашина «Москвич». Пусть спишет номера и узнает — не числится ли в угоне.

— Да кому он сто лет нужен? — Выразил свое неудовольствие старший поста.

— А я вот тебе сейчас обьясню, — медленно, но верно завелся дежурный. — Какой, говоришь твой нагрудный номер?

— Ладно, не кипятись. Уже выезжаем.

Старший поста положил трубку и оглядел присутствующих, остановив свой взгляд на только что сменившемся лейтенанте.

— Фомичев, не торопись плащ скидывать. Надо съездить к «Цезарю». Там какому-то синяку машина брошенная померещилась. Одна нога тут, другая здесь, шеметом.

Вернешься, согреешься.

— Только все не выпейте.

— Не бойся, не обидим. Если только долго не будешь мотаться.

— Во всяком случае, не задержусь, — уверенно заявил Фомичев.

Когда он выехал, стояла уже непроглядная ночь. С неба лило, и свет фар тонул в сплошной водяной стене. Стоило ему заехать в Грибной лес, как видимость стала вообще нулевой, потому что вплотную к дороге подступили сосны, слепя отраженным от мокрых стволов светом. Фомичев поехал шагом, но все равно мрачный силуэт «москвича» выступил из тьмы внезапно, заставив резко нажать на тормоз.

По укоренившейся милицейской привычке, выработанной за долгие годы службы, он огляделся, не выходя из машины, но не увидел ничего подозрительного. Вокруг не было никого, и мокнущая машина выглядела немного диковато, лишней деталью в картине.

Фомичев подошел к машине и посветил вовнутрь через спущенное стекло. Там было грязно, и это еще мягко сказано. На полу в натекших лужах разбухли какие-то неопрятные рваные куски.

Похоже, как если бы в машине долгое время жили бомжи. Это многое объясняло. Хотя непонятно, почему бомжи жили в машине, когда рядом целая турбаза, живи, где хочешь.

Его внимание привлек руль. Он блестел как-то не так, как если бы на него попала вода. Фомичев просунул руку и коснулся его. Ощущение было не из приятных. Руль был тягуче липким, вдобавок, на нем висели прилипшие непонятные лоскутья, похожие на те, что лежали по всему полу. Рука, коснувшаяся руля, оказалась безнадежно вымазана чем-то темным на вид. Точнее цвет определить не удалось из-за наступившей темени. "Ночью все кошки серы", — очень кстати вспомнил инспектор.

Фомичев зашел спереди и сличил номера. Они были местные.

Лейтенант вернулся к своей машине и попытался связаться с постом. Трюк не удался.

Рация была дрянь, и в хорошую погоду стояли сплошные помехи, еле докричишься, а тут дождь, вообще ничего не слышно. Только ровное шипение.

Некоторое время Фомичев колебался, не плюнуть ли на все, сказать, что ничего не нашел, но потом подумал, что эти старики не к месту упорные, так что пенсионер мог позвонить еще, и что еще хуже, жалобу накатать. Тогда его обуют по полной программе.

Посему он достал из бардачка фонарик, надвинул капюшон поглубже и пошел на территорию турбазы.

Он бы долго блуждал по заброшенной базе, если бы вдруг не мелькнувший в окнах огонек. Это было здание, приспособленное для хозяйственных нужд, потому что, подойдя и заглянув в окно, он увидел стальные полки и металлические столы, освещенные подвешенным сверху фонарем.