— Основанія… — началъ Фоггъ, тотчасъ, однакожъ, остановленный своимъ товарищемъ.

— М-ръ Фоггъ, — сказалъ Додсонъ, — я намѣренъ говорить.

— Прошу извинить, м-ръ Додсонъ, — сказалъ Фоггъ.

— Что касается до этихъ основаній, сэръ, — продолжалъ Додсонъ, придавая нравственную энергію своему голосу, — вы должны прежде всего обратиться къ вашей собственной совѣсти и къ вашимъ собственнымъ чувствамъ. Мы, сэръ, мы обязаны въ этомъ дѣлѣ руководствоваться единственно показаніемъ нашей кліентки. Это показаніе, сэръ, главнѣйшимъ образомъ можетъ и должно быть разсматриваемо съ двухъ противоположныхъ сторонъ. Оно можетъ быть истиннымъ, можетъ быть и ложнымъ; можетъ быть вѣроятнымъ или можетъ быть невѣроятнымъ; но если оно дѣйствительно содержитъ въ себѣ признаки истины и вѣроятности, я безъ обиняковъ скажу вамъ, сэръ, что основанія наши сильны, положительны, непоколебимы. Быть можетъ, сэръ, вы злоумышленникъ или можетъ быть и то, что вы просто человѣкъ несчастный; но еслибъ, сэръ, понадобилось мнѣ, по долгу совѣсти и чести, выразить откровенно свое мнѣніе насчетъ вашего поведенія, — я не колеблясь сказалъ бы, что мнѣ можно въ этомъ случаѣ имѣть одно только мнѣніе.

Здѣсь м-ръ Додсонъ выпрямился съ видомъ оскорбленной добродѣтели и взглянулъ на Фогга, который заложилъ руки въ карманы и бросалъ на своего товарища одобрительный кивокъ.

— Безъ наималѣйшаго сомнѣнія, — подтвердилъ м-ръ Фоггъ.

— Позвольте, сэръ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, побѣждая болѣзненное чувство, возбужденное въ немъ этой сценой, — позвольте увѣрить васъ, что въ настоящемъ случаѣ, когда рѣчь идетъ объ этомъ дѣлѣ, я самый несчастный человѣкъ въ мірѣ.

— Очень можетъ быть, сэръ, я даже надѣюсь, — отвѣчалъ Додсонъ. — Если вы дѣйствительно невинны въ обвиненіи, которому подвергаетесь на законномъ основаніи, то несчастіе ваше превосходитъ всякое вѣроятіе, и я рѣшительно сомнѣваюсь, съ своей стороны, чтобы честный человѣкъ, кто бы и какъ бы онъ ни былъ, могъ сдѣлаться въ такой степени несчастнымъ. Что вы скажете на это, м-ръ Фоггъ?

— Мое мнѣніе во всѣхъ пунктахъ совершенно согласно съ вашимъ, — отвѣчалъ Фоггъ съ улыбкой недовѣрчивости.

— Дѣло, сэръ, начато по законной формѣ, и мы уже составили протоколъ, — продолжалъ Додсонъ. — М-ръ Фоггь, гдѣ исходящая книга?

— Вотъ она, — сказалъ Фоггь, подавая большую квадратную книгу въ сафьянномъ переплетѣ.

— Извольте взглянуть, — продолжалъ Додсонь, — "Миддльсексъ, августа двадцать восьмого, тысяча восемьсотъ двадцать восьмого года. Ж_а_л_о_б_а в_д_о_в_ы М_а_р_т_ы Б_а_р_д_л_ь н_а С_а_м_у_э_л_я П_и_к_к_в_и_к_а. Искъ въ тысячу пятьсотъ фунтовъ. Адвокаты: Додсонъ и Фоггъ". Все на законномъ основаніи, сэръ.

Додсонъ кашлянулъ и взглянулъ на Фогга. Тотъ немедленно повторилъ:

— Все на законномъ основаніи, сэръ.

И потомъ оба они взглянули на м-ра Пикквика.

— Стало быть, господа, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — я долженъ придти къ заключенію, что вы серьезно хотите пускать въ ходъ это дѣло!

— И пустили! — отвѣчалъ Додсонъ съ выраженіемъ, близкимъ къ улыбкѣ. — Можете быть спокойны на этотъ счетъ: мы знаемъ свое дѣло.

— И м-съ Бардль дѣйствительно требуетъ за какую-то неустойку полторы тысячи фунтовъ? — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Ни больше, ни меньше, и то потому, что мы уговорили ее снизойти до этой суммы. Требованіе могло быть увеличено, по крайней мѣрѣ, въ три раза, — отвѣчалъ Додсонъ.

— Впрочемъ, м-съ Бардль, если не ошибаюсь, объявила рѣшительно и твердо, — замѣтилъ Фоггъ, взглянувъ на своего товарища, — что она не намѣрена спустить ни одного фарсинга.

— Въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія, — отвѣчалъ Додсонъ. — Не угодно ли, сэръ, мы прикажемъ изготовить для васъ копію съ этого дѣла?

— Очень хорошо, господа, очень хорошо, — сказалъ, м-ръ Пикквикъ, поднимаясь съ мѣста и пылая благороднымъ гнѣвомъ, — я пришлю къ вамъ своего адвоката.

— Этимъ вы доставите намъ величайшее удовольствіе, — сказалъ Фоггъ, потирая руки.

— Намъ будетъ очень пріятно, — сказалъ Додсонъ, отворяя дверь.

— Но прежде, чѣмъ я уйду, господа, — сказалъ раздраженный м-ръ Пикквикъ, — позвольте мнѣ замѣтить, что такого гнуснаго и подлаго дѣла…

— Обождите, сэръ, сдѣлайте одолженіе, — перебилъ Додсонъ съ величайшею учтивостью. — М-ръ Джаксонъ! М-ръ Виксъ!

— Мы здѣсь.

— Прошу послушать, что говоритъ этотъ джентльменъ. — Теперь, сэръ, не угодно ли продолжать? Сдѣлайте милость, безъ церемоніи. Вы, кажется, изволили говорить о какомъ-то гнусномъ и подломъ дѣлѣ.

— Говорилъ и повторяю еще, что такого гнуснаго и подлаго дѣла не могло быть во всей исторіи англійскихъ законовъ! — сказалъ м-ръ Пикквикъ энергическимъ тономъ. — Довольно вамъ этого?

— Слышали вы, м-ръ Виксъ? — сказалъ Додсонъ.

— Вы не забудете этихъ выраженій, м-ръ Джаксонъ? — спросилъ Фоггъ.

— Слышали и не забудемъ, — отвѣчали клерки.

— Быть можетъ, сэръ, вамъ угодно назвать насъ ябедниками? — сказалъ Додсонъ. — Назовите, если вамъ угодно, сдѣлайте милость.

— Да, вы ябедники! — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Прекрасно. Слышали вы это, м-ръ Виксъ? — спросилъ Додсонъ.

— Да, сэръ, — отвѣчалъ Виксъ.

— Не угодно ли вамъ, сэръ, подняться еще ступенью повыше? — прибавилъ м-ръ Фоггь.

— Продолжайте, сэръ, продолжайте, — говорилъ Додсонъ. Не хотѣли ли вы назвать насъ ворами, мошенниками?

— Хотѣлъ, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. — Вы мошенники, воры!

— Или, можетъ быть, вы намѣрены нанести мнѣ личное оскорбленіе, задѣть мою амбицію, сэръ? — сказалъ Фоггъ. — Сдѣлайте милость, не церемоньтесь: вы не встрѣтите ни малѣйшаго сопротивленія. Пожалуйста, я прошу васъ объ этомъ.

И такъ какь м-ръ Фоггъ, говоря это, подошелъ на весьма соблазнительное разстояніе къ сжатому кулаку ученаго мужа, то, по всей вѣроятности, м-ръ Пикквикъ не преминулъ бы удовлетворить этой покорнѣйшей просьбѣ, если бы м-ръ Самуэль Уэллеръ, услышавъ изъ конторы эту суматоху, не бросился наверхъ и не удержалъ руки своего господина въ самую роковую минуту.

— Постойте, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, — воланъ, — очень хорошая игра, но вы промахнетесь, навѣрное промахнетесь, и васъ забузуютъ эти законники. Пойдемте домой, сэръ. Если ужъ вамъ непремѣнно хочется заушить кого-нибудь, заушите лучше меня, когда мы выйдемъ на свѣжій воздухъ. Амбиція тутъ дорого стоитъ.

И безъ дальнѣйшихъ околичностей м-ръ Уэллеръ потащилъ своего господина внизъ, откуда благополучно они выбрались на широкую улицу Корнгилля.

М-ръ Пикквикъ шелъ съ разсѣяннымъ видомъ, самъ не зная куда и зачѣмъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ повернулъ за уголъ, тамъ опять за уголъ, и очутился въ Чипсайдѣ. Самуэль Уэллеръ недоумѣвалъ, зачѣмъ забрались они въ эту глухую часть англійской столицы. Вдругъ м-ръ Пикквикъ повернулся, и сказалъ:

— Самъ, мнѣ надобно сейчасъ идти къ м-ру Перкеру.

— Вамъ еще вчера, сэръ, слѣдовало пойти къ нему. Съ этого нужно было начать.

— Правда, правда!

— Конечно, правда.

— Хорошо, Самъ, мы пойдемъ вмѣстѣ, только не мѣшало бы напередъ выпить стаканчикъ пунша: я слишкомъ разгорячился, Самуэль. Нѣтъ ли здѣсь по близости какого-нибудь трактира?

М-ръ Уэллеръ уже нѣсколько лѣтъ сряду занимался спеціальнымъ изученіемъ Лондона. Онъ зналъ все и потому отвѣчалъ безъ малѣйшей остановки:

— Какъ не быть. Второй домъ на правой рукѣ, входъ со двора по черной лѣстницѣ, налѣво въ третьемъ этажѣ; передъ дверью большой ларь съ битой птицей. Отворите и ступайте прямо до третьей комнаты: тамъ еще стоитъ большой круглый столъ съ переломленной ногой.

Черезъ нѣсколько минутъ м-ръ Пикквикъ и Самуэль Уэллеръ вошли въ трактиръ, носившій скромное названіе таверны. Они оба усѣлись за одинъ столъ. М-ръ Пикквикъ приказалъ подать для себя полбутылки рома и горячей воды; Самуэлю подали кружку портера.

Комната, гдѣ они расположились, довольно темная и грязная, состояла, повидимому, подъ особымъ покровительствомъ людей, посвятившихъ свои способности кучерскому искусству, потому что за разными столами сидѣли пьянствующіе и курящіе джентльмены, очевидно, принадлежащіе къ ученому сословію кучеровъ. Между ними особенно обратилъ на себя вниманіе м-ра Пикквика пожилой краснолицый толстякъ, сидѣвшій одиноко за противоположнымъ столомъ. Онъ курилъ и затягивался съ величайшимъ аппетитомъ, и передъ глазами его постоянно носилось облако дыма; но, когда мало-по-малу дымъ расходился, краснолицый толстякъ искоса посматривалъ, то на м-ра Уэллера, то на самого м-ра Пикквика. Его лицо довольно часто опускалось въ кружку портера; но послѣ каждаго глотка, онъ опять смотрѣлъ съ какимъ-то острымъ любопытствомъ на незнакомыхъ джентльменовъ. Положивъ, наконецъ, свои ноги на стулъ и прислонившись спиною къ стѣнѣ, онъ вдругъ началъ затягиваться съ рѣшительнымъ остервенѣніемъ, и глаза его впились въ фигуру Самуэля.