Они мало разговаривали между собой, но их мысли были одинаково смутны и одинаково направлены к новой земле.

И лишь однажды Кайон, потягиваясь после неподвижного сидения в тени на корме, грустно сказал:

— Все же южное солнце слишком теплое…

В его тоне Ринтын услышал тоску по оставленной Чукотке, где не только вся окружающая природа, но каждый совершенно незнакомый человек был родным.

Морское путешествие подходило к концу. Пассажиры начали собираться. Круг картежников поредел. В отличие от остальных пассажиров Миша Абрикосов, наоборот, стал еще более общительным и вернулся к добровольным обязанностям по опеке Ринтына и Кайона. В результате нескольких вечеров, проведенных на носовой палубе в компании игроков, с него исчезло новое кожаное пальто. Но молодой человек не терял присутствия духа, по-прежнему был полон энергии и лишь иногда задумчиво говорил:

— Жизнь иногда может жестоко проучить…

Пароход вошел в бухту Золотой Рог вечером. Вещи Ринтына и Кайона были давно уложены и вынесены на палубу. Пароход медленно входил в бухту, и с каждым поворотом все более дивные картины открывались взору. Сгущенное до невероятности звездное небо было разостлано на берегу, поднято созвездиями на склон горы. Несмотря на невероятное количество огней, дома тонули в ночном мраке. По всей длине береговой черты виднелись пришвартовавшиеся корабли самых различных очертаний.

Ринтын ожидал от русских пассажиров ликующих возгласов. Но хотя все они облепили оба борта, как мухи кусок мяса, никто не проронил ни слова. В этой напряженной тишине отчетливо был слышен неразборчивый шум с берега, прерываемый негромкими командами капитана «Двины» и доносящимися из корабельного нутра звонками машинного телеграфа.

От светящегося города несло остывающим жаром, густым переплетением незнакомых запахов. Город создавал впечатление огромного загадочного существа, улегшегося на землю и согревшего море своим дыханием.

"Будто сам Пичвучин — добрый великан — расположился здесь", — подумал Ринтын, но тут же на память пришли недавно прочитанные стихи Верхарна о городах-спутниках:

Его огромный порт весь полон кораблей,

Дымящих в темноте незримо для людей…

Как встретит Владивосток посланцев далекой Чукотки? Как добрый великан Пичвучин или как бездушное чудовище из камня, стали и стекла? И словно в ожидании ответа, не отрываясь, Ринтын смотрел на зарево огней.

— Смотри, что это такое? — крикнул Кайон, указывая рукой на берег.

Вглядевшись, Ринтын увидел огненный глаз, несущийся над неподвижными огоньками. Даже отсюда можно было услышать его сердитое фырканье.

— Это поезд, — объяснил Миша Абрикосов. — Здесь совсем недалеко железнодорожный вокзал.

Вот он какой — поезд! Совсем не таким представлялась Ринтыну встреча с долгожданным паровозом.

Огненный глаз вскоре скрылся из поля зрения, словно вонзился в землю.

Пароход пришвартовался, и тут же по радио объявили, что пассажирам будет разрешено сойти на землю только утром.

Никому не хотелось оставаться на борту порядком надоевшего за время многодневного плавания корабля. Раздались возмущенные голоса. Но тут многократно усиленный по радио голос капитана объявил, что на борт придут продавцы, будет организована продажа продуктов питания, в том числе и пива. Упоминание о пиве вызвало бурю одобрительных возгласов.

Поздно улеглись в тот вечер пассажиры «Двины». Как обещал капитан, на палубу поднялись несколько буфетчиц с большими корзинами, наполненными бутербродами с колбасой, рыбой, икрой, сыром. Пассажиры, к великому удивлению Ринтына и его товарища, покупали по нескольку бутылок и тут же из горлышка пили. Лица их выражали настоящее блаженство. Миша Абрикосов прищелкивал языком и тянул без передыха пятую бутылку. Выкинув порожнюю за борт, он обратился к ребятам:

— Послушайте, попробуйте и вы. Это же замечательная вещь! Полезна, доктора рекомендуют.

— Мы вообще ничего не пьем, — ответил Ринтын.

— Этот напиток ничего общего с алкоголем не имеет, — авторитетно заявил Миша. — Разве я вам посоветую что-нибудь плохое? Вот чудаки.

Кайон вопросительно посмотрел на Ринтына. Сколько еще будет впереди вещей, к которым им придется привыкать? Не лучше ли начать с сегодняшнего вечера, тем более что это пресловутое пиво пили не только мужчины, но и женщины, а некоторые давали пригубить даже детям.

— Попробуем? — спросил Ринтын Кайона и направился к буфетчице, которая уже собиралась сходить на причал.

Одну бутылку неудобно было брать, и Ринтын купил пяток. Открыв одну себе, а другую Кайону, Ринтын взял губами горлышко и потянул. В рот ему полилась противная теплая жидкость. Едва сдерживая отвращение, он сделал глоток. На второй уже не хватило сил, и он незаметно выкинул злополучную бутылку за борт и с состраданием посмотрел на товарища.

— Ну, как?

— Мне показалось, что я напился прямо из ночного горшка, — морщась, ответил Кайон. — И как люди пьют такую гадость? Тьфу!

— Может, это у нас с непривычки? — предположил Ринтын. — К водке ведь тоже привыкают.

Солнечным утром ребята сошли на берег. Они робко двигались в толпе пассажиров, хлынувшей потоком в ворота, ведущие к выходу из порта. Где-то мелькнул бушлат Миши Абрикосова и затерялся за сотнями спин с мешками, чемоданами, рюкзаками.

На привокзальной площади ребята остановились, чтобы полюбоваться ярко раскрашенным трамваем. На тротуаре с тележками, украшенными стеклянными колбами, стояли девушки и продавали подкрашенное питье.

— Смотри, — сказал Кайон, — и здесь пивом торгуют.

— Не похоже на пиво, — пригляделся Ринтын.

— Все равно пробовать не будем, — заявил Кайон.

Вместе с толпой пассажиров Ринтын и Кайон протолкались к билетным кассам железнодорожного вокзала. Особый вокзальный запах ударил им в нос и не оставлял их до самого Ленинграда.

Кайон уселся на чемоданы посреди зала ожидания, а Ринтын пошел на разведку. Возле окошечек билетных касс творилось что-то невообразимое. Ринтын разыскивал глазами ехавших с ними на пароходе русских, чтобы разузнать, как приобрести билеты. Но все снующие в огромном зале удивительно походили друг на друга поношенной одеждой, надетой специально в дорогу, и утомленными лицами. Ринтын постоял, подталкиваемый со всех сторон людьми, и решил возвратиться к товарищу. Внезапно перед ним выросла фигура Миши Абрикосова.

— Что, земляк, растерялся?

— Честно скажу, растерялся, — сознался Ринтын. — Никогда не видел столько людей в одной комнате.

Расталкивая локтями пассажиров, на ходу огрызаясь, Миша сквозь людское море потащил за собой Ринтына обратно к Кайону.

— В Сучан билеты есть, — задумчиво сказал Миша, услышав, что ребята еще не достали билетов, — но боюсь, дальше с ними дело туго. Наплыв огромный. Договорники с сорок пятого года едут обратно — кто в отпуск, а кто и насовсем. Ладно, стойте здесь на месте, а я попытаюсь что-нибудь предпринять, пока есть время до отхода моего поезда. Только никуда не уходите! — И Миша нырнул в толпу.

И все же в этой на первый взгляд однообразной толпе попадались люди, которые сразу обращали на себя внимание. Вот окруженный свитой из морских офицеров совсем близко от ребят величественно прошел сияющий погонами живой адмирал. Он шел сквозь толпу с такой же легкостью, как большой пароход в бушующем море.

Некоторое время рядом с ребятами стояли две черноглазые девушки и разговаривали вроде по-русски, но, как ни прислушивался Ринтын, он понял лишь некоторые слова.

— Как ты думаешь, кто они? — спросил он товарища.

Кайон пожал плечами:

— Может быть, иностранки какие-нибудь?

Черноглазые «иностранки», в свою очередь, с любопытством разглядывали Ринтына и Кайона. Одна из них подошла к ним и на чистейшем русском языке спросила:

— Вы китайцы или японцы?

— Чукчи мы, — с достоинством ответил Кайон, — с Чукотки. А вы кто?