Рычып подсунул под ее голову охотничий посох и стал вопрошать бабушку, что желает она взять с собой в страну предков.

Гивынэ «пожелала» увезти фарфоровую чашку, из которой пила чай, нож для кройки, берестяную табакерку и несколько иголок.

Ринтын помог дяде снять с крыши нарту и подвез ее к двери. Дядя Кмоль, Рычып, Кукы и председатель Татро взяли на руки бабушку, вынесли за порог и бережно положили на нарту. Рычып закрепил покойницу веревками, словно это был простой груз.

Дядя Кмоль впрягся в нарту и потащил ее к морю. Сзади пошли Ринтын, Рычып, Кукы и председатель Татро. Сначала спускались к морю. Некоторое время молча постояли на морском льду.

— Здесь был похоронен Кымын, ее отец, — шепнул на ухо председателю Рычып.

А солнце сияло так ярко, и все кругом блестело. Следы людей четко отпечатывались на подтаявшем снегу, и полозья нарт не скрипели, а мягко шуршали.

Пересекли лагуну наискосок и подошли к горе Линлиннэй. Ринтын сзади подталкивал нарту. Прошли мимо старых захоронений. Из-под неглубокого снега торчали обломки нарт, оленьи рога, ржавые ружья. На самой вершине горы дядя Кмоль остановился, вытер малахаем выступивший на лбу пот и коротко сказал:

— Здесь.

Рычып, Кукы и Татро собрали камни и обложили ими положенную на снег бабушку. Дядя Кмоль поставил в головах фарфоровую чашку, нож для кройки, берестяную табакерку и иголки. Затем вытащил нож, разрезал одежду бабушки на части, сложил в кучу и придавил большим камнем. Ринтыну было жутко смотреть на обнаженный труп, он отворачивался, но Рычып взял его за плечо, подвел к могиле и начал встряхивать его, произнося слова обряда:

— Чтобы все дурное, все плохое унесла с собой бабушка, чтобы унесла она с собой все твои болезни.

После Ринтына Рычып сам стряхнул с себя будущие болезни и все плохое, что у него было и будет. За ним последовали Кукы и дядя Кмоль.

Один Татро стоял в стороне и молча курил папиросу.

Бабушка Гивынэ лежала на спине, и ее окаменевшее лицо походило на лицо идола. Плоский ее нос заострился, подбородок вытянулся. Три синие черточки, вытатуированные на лбу, исчезли, слились с общей синевой лица. Ринтын смотрел и не мог оторвать глаз от умершей. Только теперь он отчетливо представил себе, что бабушка никогда больше не встанет, не заговорит. От нее ушло все, что ее делало живой, живущей. Осталась одна ее оболочка, и та брошена на землю, как снятая одежда. Да, она ушла и больше никогда не вернется, больше не вздохнет и не заговорит. Теперь от живых ее отделяла темная, страшная и загадочная стена, название которой — смерть.

Сердце у Ринтына, казалось, остановилось.

— Пойдем, — тронул его за руку Рычып.

Ринтын с трудом отвел глаза и посмотрел на старика. Рычып подал ему веревку, и они, таща вдвоем нарту, двинулись в обратный путь. За нартой шли Кукы и Татро.

Спускаясь с горы, Ринтын оглянулся: дядя Кмоль все еще стоял у могилы. Он догнал их уже у крайних яранг стойбища.

У входа в ярангу Рычып отщепил кусочек дерева от нарты, настругал стружек и зажег маленький костер. Все, проходя, отряхнулись над костром. Последним прошел Рычып и забросал остатки костра снегом.

В чоттагыне дядя Кмоль вытащил чудом сохранившийся кусочек оленьего окорока и отрезал каждому по ломтику. Закусив олениной, принялись за чай.

— Хорошая погода, — сказал дядя Кмоль.

— Очень хорошая, — откликнулась, как эхо, старая Пээп.

— А помните, какая была пурга, когда Лонлы застрелил Кылкана, воровавшего песцов из чужого капкана? — сказал Кукы.

— Когда у покойного нет зла на живых, какая может быть погода, кроме хорошей, — вздохнул Рычып.

Поздно ночью разошлись люди.

В яранге дяди Кмоля было тихо и печально. Никто не разговаривал. Даже маленький Етылъын притих. Ринтын пробовал читать, но едва он начинал всматриваться в буквы, как перед ним вставала картина: на ослепительно белом снегу, в окружении четырех камней лежит то, что раньше было бабушкой Гивынэ.

Летом сорок второго года, когда в Улаке не стало ни чаю, ни сахару, пришел пароход. Он пробился сквозь льды и, исцарапанный до красной краски, будто окровавленный, со следами жестокой борьбы со льдами, стал на якорь в восемнадцати километрах от Улака.

Все мужчины и даже бездетные женщины отправились в Кэнискун на разгрузку парохода. Люди таскали на плечах мешки с сахаром и мукой, ящики, каменный уголь. Ученики возили товары на собаках по мокрой тундре в Улак.

Работали, не отдыхая ни днем ни ночью. В холодной ночи ярко горели костры из каменного угля, от жирной сажи еще больше темнело небо.

Маленькое стойбище Кэнискун на время превратилось в большой поселок. На берегу раскинулись палатки, в воздухе не умолкали голоса людей и стрекот моторных вельботов, перевозящих грузы. В пролив Ирвытгыр уже вошли льды, и капитан торопился скорее уйти.

Ринтын кормил собак, когда к стоявшему недалеко от него Татро подошел Журин, неся в руке несколько книг.

— Вот полюбуйтесь, — сказал Журин, сунув в лицо Татро книги. — Семьдесят ящиков!

— Что это такое? — спросил Татро.

— Не видите? Книги! — Журин швырнул их себе под ноги. — Идет воина, а какой-то умник шлет нам вместо продовольствия книги!

Татро поднял книги, смахнул с них грязь и задумчиво произнес, разглядывая переплеты:

— Интересно. "Квентин Дорвард", Вальтер Скотт.

— Куда мне девать этот груз? — все больше раздражался Журин.

— Я думаю, что колхозный клуб возьмет. Да и школа не откажется, сказал Татро.

Журин махнул рукой и зашагал к воде: к берегу подходил кунгас.

Давно ли Ринтын прочитал первое слово, а любовь к книге у него уже была большая. Буква за буквой, слово за словом он прочитал все книги на чукотском языке, какие были в школьной библиотеке. Их было немного: "Приключения барона Мюнхгаузена", «Марья-большевичка» Неверова, сборник для чтения. Потом стал читать по-русски. Впервые Ринтын услышал стихи в чтении Прасковьи Кузьминичны… Он стал брать в библиотеке только книги, написанные короткими строчками. А затем он услышал чтение Василия Львовича.

Весной, когда Ринтын окончил на «отлично» второй класс, Василий Львович подарил ему книгу в простом бумажном переплете. Она называлась "Муму".

Эту книгу Ринтын читал, сидя в пустом, старом вельботе на берегу моря. На воде кричали чайки, шумел ветер; над головой синело чистое небо, полное воздуха, как надутый парус. Но Ринтын ничего не слышал и не видел. По его щекам текли слезы, и сквозь их радужную пелену мальчику представлялась плывущая по реке лодка с сидящим в ней Герасимом… За лодкой плывут брошенные весла… Ринтын запомнил имя писателя — Тургенев.

"Записки охотника" произвели на Ринтына еще большее впечатление. Каждая страница открывала ему новый мир, перед ним являлись новые, интересные люди и делились с ним, чукотским мальчиком, своими мыслями. Многое оставалось непонятным для Ринтына, и все же прочитанные книги были маленькими лучами, освещавшими по капле скрытый от Ринтына мир.