— Это неважно, Ринтын, больше или меньше Сталинград, — ответила Лена. Важно то, что разгром немцев под Сталинградом приближает нашу победу. А с победой вернется к нам и Анатолий Федорович.

После Татро слово взял дядя Кмоль. Никто не ожидал его появления на трибуне: дядя Кмоль не любил говорить на многолюдных собраниях.

— Вы знаете, что я не умею говорить речи, — начал он, — поэтому скажу просто: немцев побили, они отступают. Теперь их надо так гнать, чтобы они не успевали оглядываться. Мы снова должны помочь фронту нашим трудом. Вы знаете, как трудно добывать песца, но нашим бойцам на фронте приходится труднее. Предлагаю всех добытых песцов сдать в фонд обороны без всякого денежного вознаграждения.

— Согласны! Согласны! — закричали собравшиеся.

Дядя Кмоль был доволен: это была самая длинная речь в его жизни, и она достигла цели.

К весне сорок третьего года улакские охотники оказались первыми на Чукотке по добыче песцов. Все сто тридцать две шкурки были сданы в фонд обороны: хорошо просушенные и запакованные в матерчатые мешки.

Вести с фронта теперь приносили радость.

В класс вбежал Тэюттын. Толстые губы школьного истопника дрожали, в руках он держал дырявое ведро из-под угля.

— Что случилось? — спросила Зоя Герасимовна. — Звонка еще не было?

— У-у-у-мка по улице бежит! — выговорил, наконец, Тэюттын. — Б-большой умка!

Ребята повыскакивали из-за парт, и не успела Зоя Герасимовна и рта раскрыть, как класс опустел.

С улакской косы недалеко от ветродвигателя на лагуну спускался большой белый медведь. Он с беспокойством оглядывался на незнакомого железного великана, машущего крыльями, но шагу не прибавлял.

В стойбище медведя, должно быть, только что заметили: охотники с ружьями выбегали из яранг и устремлялись к нему. Высыпала на улицу и вся школа. Собаки, осмелевшие при виде людей, бросились на медведя. Медведь пустился рысцой. Он вышел на открытый простор лагуны и поскакал к противоположному берегу. За ним бросились собаки, за собаками бежали ребята, а за ребятами — охотники, которые не решались стрелять, боясь попасть в ребят. Погоня растянулась по всей лагуне. Лаяли собаки, визжали ребята, охотники кричали им, чтобы отошли в сторону. Иногда медведь замедлял шаг и оглядывался. Тогда бегущие впереди устремлялись обратно.

Медведь вдруг резко свернул влево. И тут все увидели бегущего прямо на него человека. Это был пекарь. Он несся прямо на медведя, держа наперевес дробовое ружье.

— Назад! — закричали охотники.

Но пекарь ничего не слышал. Подбежав почти вплотную к медведю, он выстрелил в упор. Медведь невольно оглянулся. Совсем близко от него стоял человек, причинивший ему сильную боль. Медведь нагнул голову и, зарычав, набросился на пекаря.

Некоторое время пекаря не было видно. Потом в воздухе замелькали то рука его, то нога. Медведь подкидывал его вверх, валял в снегу.

Охотники остановились. Молча они наблюдали за тем, как медведь расправляется с пекарем. Никто не решался выстрелить в зверя, боясь попасть в его жертву.

— Отойдите в сторону! — крикнул Кмоль и вышел вперед.

Толпа затаила дыхание. Кмоль сел на снег и долго целился. Раздался выстрел. Но медведь только оглянулся и с новой яростью принялся трепать пекаря. Грянул второй выстрел, третий, и только после четвертого, рявкнув, медведь сел на задние лапы и замотал головой, разбрызгивая по снегу кровь.

В это время раздалось еще два-три выстрела, и медведь распластался по льду.

— Папа-а! — закричал Петя и бросился к отцу, неподвижно лежавшему рядом с медведем.

Охотники окружили пекаря. Ринтын протолкался вперед. Пекарь лежал на животе. Он открыл глаза и застонал.

— Живой ты? — спросил дядя Кмоль.

— Вроде бы жив, — прохрипел пекарь и сел на снег. — Сильный зверюга!

Охотники бережно взяли на руки пекаря и понесли в стойбище.

С полярной станции пришел Семен Иванович. Народ не расходился: всем хотелось узнать, что скажет фельдшер. О белом медведе не вспоминали, пока Рычып не сказал:

— Зверя все-таки надо разделать. Замерзнет — топором не разрубишь.

Ринтын с Аккаем сели под окном.

— Он не умрет? — шепотом спросил Аккай.

— Наверное, нет. Он сильный, — ответил Ринтын.

— Ринтын! — позвал дядя Кмоль. — Иди помоги перетащить зверя.

Когда Ринтын возвратился к домику дядя Павла, кроме Аккая, там уже никого не было.

— О! — поднялся навстречу Аккай. — Семен Иванович сказал, что дядю Павла надо отвезти в Кытрын, в больницу. Завтра туда поедет на нарте Кукы. И тетя Дуся с ними.

— А Петя? — спросил Ринтын.

— Не знаю. Может быть, тоже поедет.

Скрипнула дверь, и на улицу вышел Петя.

— Ты тоже уезжаешь?

— Нет, — вздохнул в ответ Петя.

В дверях показалась тетя Дуся.

— Проходите, — пригласила она ребят, — только не шумите.

Дядя Павел лежал на широкой кровати. Голова у него была забинтована. Мальчики остановились у самой двери, не решаясь пройти дальше.

— Что стали, Ринтын, Аккай? — весело спросил дядя Павел. — Идите сюда. Садитесь на диван. Ну, каков медведь? Так и не пришлось мне его как следует рассмотреть.

— Большой, — ответил Ринтын. — Мы с дядей Кмолем еле дотащили шкуру до яранги. Завтра будем вымачивать.

Вошел Журин и сразу вступил в разговор:

— Что же получается, Павел Николаевич? Кто теперь будет обеспечивать стойбище хлебом? Нехорошо! Весьма легкомысленный поступок с вашей стороны.

— Да, — мрачно ответил дядя Павел, — виноват, что и говорить. А помните, просил я вас разрешить мне иметь ученика из местных? Как бы теперь это пригодилось! Глядишь, сейчас Ринтын или Аккай месили бы тесто, ставили опару… Верно я говорю, ребята?

— Представляю, какой хлеб они испекли бы, — проговорил сквозь зубы Журин и спросил: — Сына тоже берешь с собой в Кытрын?

— Нет, зачем? В учении еще отстанет, да и нарту надо специально брать.

— Позвольте, — встрепенулся Журин, — а у кого вы его оставите? Или, может быть, он будет один хозяйничать в доме? За дом я отвечаю.

— Найдется, у кого оставить, — сказал дядя Павел. — Небось весь Улак — его знакомцы. Ринтын, может, примешь в свою ярангу на недельку моего Петю?

— Как! — ужаснулся Журин. — Вы хотите собственного сына в яранге поселить?

— А что в этом особенного? — усмехнулся пекарь.

— Позвольте, — Журин от волнения даже сел на стул, — но ведь в яранге грязь, возможно, что насекомые. И потом — ужасный воздух!

— Вы-то сами бывали в яранге? — с раздражением спросил дядя Павел. Жилище как жилище — люди в нем живут. А Пете там будет лучше, чем где-нибудь в другом месте. — Дяде Павлу было трудно говорить. Он был еще очень слаб. Бинт на краях взмок от пота.

— Дикость какая-то, — пробурчал Журин, направляясь к двери, — никакой цивилизованности. — Он остановился, доставая из кармана градусник. — Совсем было забыл, — сказал он. — Берите и измеряйте температуру…

Дверь за Журиным захлопнулась. В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием дяди Павла.

— Ну, что, братцы, приуныли? — приподняв голову от подушки, сказал пекарь. — Ринтын, берешь к себе Петюшку?

— Беру, — ответил Ринтын.

— Ну вот и отлично, — сказал дядя Павел. — А теперь отправляйтесь домой уроки готовить и спать.