— Да.

— Ой, как интересно! Впервые разговариваю с живым, настоящим чукчей! Не обижайтесь, пожалуйста.

— Что вы! Я совсем не обижаюсь, — смущенно проговорил Ринтын, — вполне понимаю вас.

Ринтын не кривил душой, говоря, что прощает молодой женщине ее слишком назойливое любопытство. Он сам не меньше бы изумился, встретив, ну, скажем, испанца…

Волны били в железные борта баржи. Через дырявый брезент проникала морская вода и капала на плечо молодой русской женщины. Она вплотную пододвинулась к Ринтыну. Что-то в этой женщине напоминало ему Лену.

…Волнение стало тише: баржа пошла под защитой прибрежных скал. Откинули брезент. Далеко впереди уже были видны домики Морской базы, раскиданные на невидимой косе. Они казались отсюда плывущими по воде.

Ринтын помог молодой женщине донести чемоданчик до управления базы. Здесь же он узнал, что будет жить в комнате для приезжих, в которой живет уполномоченный районного комитета партии Сеня Котов.

Ринтын знал Сеню Котова. Это был долговязый человек неопределенного возраста. Он жил в Въэне и славился среди газетчиков тем, что заваливал редакцию бесчисленным количеством своих произведений… Никто не знал его отчества, и Ринтын очень удивился, когда Котов, протягивая ему руку так, как будто впервые с ним встретился, многозначительно произнес:

— Семен Михайлович.

Это было явным намеком на то, что он не собирается фамильярничать с новым соседом: одно дело быть сотрудником редакции, к тому же внештатным, и совсем другое — уполномоченным.

В первый же вечер Ринтын понял, что с Семеном Михайловичем ужиться очень трудно. За время, пока Ринтын ходил за матрацем и постельным бельем на склад базы, Семен Михайлович успел написать и повесить на стену расписание дежурств по комнате. В расписании предписывалось не реже одного раза в декаду мыть пол. Сегодня начиналась очередь Ринтына.

Ринтыну не привыкать было убирать в комнате, тем более его новое жилье едва вмещало две кровати и маленький столик. Отгоняя назойливую мысль о том, что уборка затеяна с целью использовать его труд, он принялся за дело и быстро привел в порядок пол, который, по всей вероятности, не мыли больше месяца. Увлекшись уборкой, Ринтын опоздал на ужин в единственную столовую. Он бросился было в магазин, но и тот уже был закрыт. Смирившись с мыслью, что ему придется остаться без ужина, Ринтын медленно брел по улице поселка.

Глухо шумел океанский прибой. Ветер доносил острый запах водорослей, на губах оседала соленая водяная пыль. Ноги сами вынесли Ринтына на берег океана. Большие волны далеко по мокрому песку катили воду.

Ринтын обрадовался океану, как старому знакомому: такое же открытое море, как в Улаке, и волны, которые в бурю катились до самых яранг. На прибойной черте Ринтын подобрал несколько пучков свежих водорослей. Давно не пробовал Ринтын настоящих мыргот!

Он шел вдоль прибойной черты, уносясь воспоминаниями в родной Улак. Скоро ему придется прощаться с Чукоткой.

Он не заметил, как оказался далеко от поселка, и, повернув обратно, быстро зашагал. Возле рыбоприемного причала он встретил молодого человека в морском бушлате и капитанской фуражке и девушку. Когда он подошел к ним ближе, девушка приветливо махнула рукой.

— Смотри, Вася, вот мой знакомый! А ведь мы с вами так и не познакомились. Лена. — Девушка протянула Ринтыну руку.

Ринтын остановился от неожиданности.

— Лена?

— Да, Лена, — девушка улыбалась и протягивала руку.

— Меня зовут Анатолий… по-русски, а по-нашему — Ринтын.

— Ой, как интересно! — воскликнула девушка. — Какое красивое имя — Рин-тын! А что оно значит по-русски?

— Брошенный, покинутый…

— А меня зовут Вася, — подошел молодой человек. — Вот встретил жену, знакомлю с чукотской природой.

— Ну как, нравится?

У Лены помрачнело лицо, и она серьезно ответила:

— Вы знаете, Анатолий, трудно сразу говорить что-нибудь определенное. Уж больно унылая здесь природа. Зябко… и просторно.

— Но это же очень хорошо, что просторно! — перебил ее муж. — И зябко — тоже хорошо! Не закиснешь!

Но лицо девушки уже сияло, и, прощаясь с Ринтыном, она задорно сказала:

— Постараюсь привыкнуть! Приходите к нам в гости!

Весь следующий день Ринтын был на ногах. Рабочие, узнав, что он из газеты, толпой валили к нему, заставляли ходить по засольным и разделочным цехам. Везде царили грязь и запустение. Из-за недостатка тары рыбу солили прямо на земле и складывали в конусообразные кучи.

В конторе Ринтыну объяснили, что базу собираются скоро закрывать. Новость эту привез из управления начальник, и теперь все работают спустя рукава.

Ринтын знал смысл этого выражения "работать спустя рукава", но он тут же представил себе целую толпу на дощатом рыбоприемном причале в широченных камлейках с рукавами до колен. Самые длинные рукава были у начальника базы.

В тот день юноша так и не смог встретиться с начальником.

Подойдя к домику, Ринтын остановился покурить на улице, чтобы не раздражать табачным дымом уполномоченного. Окно было застеклено одной рамой, и Ринтын услышал голос Сени:

— Не знаю, как на это посмотрит мой сосед. Советую вам не раздражать корреспондента. Он хоть и чукча, но может навредить нам.

Ринтын сразу же догадался, что разговор идет о нем. Подслушивать было неловко, но и стоять ему под окном никто не запретил. Уполномоченный разговаривал заискивающе. Особенно удивительными были слова, которые говорились о Ринтыне.

— Знаете, лучше с ним не связываться. Попробуйте потом опровергнуть. Слава ведь какая об их народе идет — честные люди. Поэтому не советую вам трогать его. А то распишет так, что я вам не позавидую. Так что молодоженам придется как-нибудь потерпеть.

— Жаль мне Васю, — послышался второй голос. — Сколько он ждал этой встречи! В последние дни прямо извелся парень. Как придет с рейса, так сразу: "Леночка не приехала?" И вот уже второй день не могут вдвоем остаться. Может быть, все-таки с ним поговорить? Парень он, говорят, молодой. И Лена его знает, познакомились, когда ехали сюда, на барже.

Скрипнула кровать. Должно быть, Сенька встал.

— Прежде чем приглашать этому Васе жену, надо было подумать. У самого ни кола ни двора, а вздумал жену вызывать. И куда? На Чукотку!

Ринтын вздрогнул: недокуренная папироска догорела на ветру и обожгла ему пальцы. Он растоптал ее и вошел в домик.

На единственной табуретке сидел незнакомый Ринтыну человек. Он живо обернулся.

Сеня Котов торопливо сказал:

— Вот, Анатолий Федорович, начальник базы — товарищ Быков.

Быков долго молча разглядывал Ринтына, затем вопросительно взглянул на Сеньку Котова.

— Вы, может, хотите расположиться работать? Так мы вам не будем мешать. Пошли, товарищ Быков? — сказал Сенька.

Но директор базы уходить не собирался.

— Товарищ корреспондент, разрешите вас спросить об одном деле, обратился он к Ринтыну. — Тут вот какая ситуация.

Ринтыну было стыдно.

— Извините меня, — перебил он Быкова, — мне невольно пришлось услышать весь разговор. Скажите, куда мне перебираться? Я совсем не нуждаюсь в отдельной комнате.

— Как же так, Анатолий Федорович! — почти закричал Сенька. — Ведь вам надо писать. Вы, так сказать, творческий работник. В общежитии вам будет неудобно, там шумно и возможен мат! Я, как представитель района, думаю, что в интересах печати вам надо оставаться здесь. Впрочем, возможно, я вам чем-нибудь мешал, так вы скажите прямо.

— Ладно, — глядя прямо в хитрые глаза Сеньки Котова, заговорил Ринтын, вы действительно мне мешаете. Я не могу находиться с вами рядом. Коммуниста такого, как вы, я встречаю впервые. Вы, наверное, не настоящий коммунист. Я так думаю.

— Знаете, товарищ Котов, — громко сказал Быков, — чукча, пожалуй, прав. Вы и мне мешаете работать. Попрошу завтра на попутном катере отправиться отсюда обратно в район. А сегодня переспите в общежитии.