Ринтын побежал по мосту, оставив ошеломленную девушку. Сердце гулко стучало в груди, волосы под шапкой взмокли, дыхание спирало от ветра и волнения. Закрывая лицо от летящего снега, преодолевая напор ветра, он чуть не попал под медленно идущий навстречу, облепленный снегом трамвай.

На повороте от моста к Университетской набережной он оглянулся — Маша стояла на месте и смотрела ему вслед. Может быть, она ждала, что Ринтын вернется обратно и скажет, что пошутил… Сколько он знал, слышал, читал — никто нигде таким образом не делал предложения. Может быть, действительно вернуться?.. Но Маши на мосту уже не было.

Тогда Ринтын испугался: а вдруг она не придет через неделю? Решит, что он вправду пошутил?

Зимние, казавшиеся такими короткими дни вдруг стали тянуться бесконечно. Через три дня Ринтын был готов идти к Маше, но он не знал, где она теперь живет. Пойти к ее подругам в старое общежитие и расспросить? Но если он явится к ней раньше срока, Маша может расценить это как отступление.

Ринтын просыпался среди ночи и подолгу лежал с открытыми глазами. Однажды он достал свой рассказ и прочитал его. У него было ощущение, что он читает написанное не им, а другим человеком. Даже интересно. Чувствуешь, как волнуется девушка перед полетом, и понимаешь, как она мечтает о живом дереве. Правда, надо дать Кайону почитать. Что он скажет?

Кайон прочитал рассказ, как и договорились, в отсутствие автора. Ринтын на это время вышел в коридор и ходил там из угла в угол, кляня себя за то, что решился отдать другу свое творение. Он вспоминал все слабые места рассказа, вялые, неожиданные, занедужившие и ослабевшие слова, и на душе становилось горько и муторно, будто напился морской соленой воды.

Кайон приоткрыл дверь из комнаты и поманил друга.

— Ты мне сразу скажи — дрянь? — с ходу спросил Ринтын.

— Да ты не горячись, — спокойно ответил Кайон, — постарайся взять себя в руки.

"Ну все, — с упавшим сердцем подумал Ринтын, — сейчас будет утешать, говорить какие-нибудь общие, дежурные слова…"

— Должен тебе сказать, — каким-то не своим голосом заговорил Кайон, что написанное тобой — это здорово!

— А? — встрепенулся Ринтын.

— Я говорю, что ты здорово написал! — повторил Кайон. — Читал и вспоминал свое. Особенно ты хорошо описал утренние морские берега. Эти волны, мыргот,[14] ее вкус. Бывало, макнешь в нерпичий растопленный жир и жуешь, будто откусываешь от упругой морской волны…

— Но про мыргот у меня ничего нет, — возразил Ринтын.

— Не может быть! Я сам читал… Да вот тут, — Кайон принялся листать страницы, но так ничего и не нашел.

— Я точно помню, что про мыргот ничего не писал, — повторил Ринтын.

— Как же так? — пробормотал Кайон. — Вроде читал. Померещилось, что ли?.. Но ты не обижайся. Все равно ты здорово написал. Иной раз мне даже не верилось, что это ты. Молодец! Садись сегодня же и переведи рассказ на русский язык.

— Сейчас мне не до перевода, — сказал Ринтын.

— Что случилось?

— Наверное, я женюсь.

— Как ты сказал?

— Женюсь, — повторил Ринтын. — Я просил Машу стать моей женой. Ну что молчишь? Скажи хоть что-нибудь?

— А что я могу сказать? — растерялся Кайон. — Мне никогда не приходилось иметь дело с женихом. Это так неожиданно. Что будет дальше?

— Все равно придет время, когда надо будет жениться, — задумчиво сказал Ринтын.

— Безусловно, — поддакнул Кайон. — Надо когда-то решаться и на это. И все же это странно и удивительно. Семейный человек Анатолий Федорович Ринтын. Желаю тебе успеха!

— Счастья желают, а не успеха, когда человек женится, — раздраженно поправил Ринтын.

— Прости, — ответил Кайон, — я не знал.

За два дня до встречи с Машей Ринтын разузнал, где помещается загс Василеостровского района, постоял возле дверей, глядя на пары, которые с деловитым видом проходили в тесную комнатку и, проведя там некоторое время выходили оттуда как ни в чем не бывало. Это придало Ринтыну бодрости, и он решил, что в общем-то в женитьбе ничего такого особенного нет. Он был уверен, что Маша согласится, но иногда вдруг приходила мысль о том, что она может и отказаться, и тогда Ринтын чувствовал, что его охватывает какой-то странный жар. А тут еще Кайон говорил о женитьбе, как будто все уже решено.

— Мы с Сашей думаем, что надо как-то отметить вашу женитьбу. Нехорошо будет, если останемся в стороне.

— Подождите немного, — сказал Ринтын. — Вот если мы с Машей зарегистрируемся, то потом поедем к ней. Выпьем, что ли, там.

— Все, что нужно, — сказал Саша, положив руку на плечо Ринтыну, — мы купим, не беспокойся ни о чем. Счастливо!

Маша пришла в точно назначенное время. Она набросила на голову шерстяной платок, подкрасила губы и от этого казалась старше, чем на самом деле.

Она старалась быть веселой, но в глазах таилась тревога.

— Здравствуй, Маша, — сказал Ринтын и поцеловал ее в губы. — Пошли?

Маша молча кивнула.

Они долго поднимались по лестнице. Счета не было крутым ступенькам, сердце колотилось, и не было ни одного слова, которое вспоминалось к месту. Поэтому Ринтын сказал:

— После загса пойдем за ребятами. Пусть побудут вместе с нами. Выпьем что-нибудь, — уже веселее закончил он.

За столом, покрытым заляпанными чернильными кляксами сукном, в пальто сидела пожилая женщина с огромными металлическими серьгами в ушах. Они походили на маленькие дверные замочки. Она строго глянула на жениха и невесту и этим сразу настроила Ринтына против.

— Впервые? — спросила женщина.

— Впервые, — коротко, сдерживая себя, ответил Ринтын.

— Заполните бланки, подайте заявление.

В соседней комнате, похожей на зал ожидания вокзала на станции Вруда, стоял круглый фанерный стол, на нем черная пластмассовая чернильница и тонкая ручка с пером № 86. Ринтын и Маша сели друг против друга и аккуратно заполнили все графы заявления.

Женщина с серьгами бегло просмотрела их и сказала:

— Все. Можете идти.

— Как? — удивился Ринтын. — И все? Мы теперь муж и жена?

— Ишь какой прыткий! — женщина усмехнулась. — Вам дается неделя на размышления. Если за это время не передумаете — можете приходить и тогда получите свидетельство о браке.

Ринтын и Маша вышли из загса.

— Все равно мы теперь муж и жена. Правда, Маша?

— Правда, Толя, — ответила Маша и вдруг заплакала.

Ринтын обнял ее, и что-то у него дрогнуло в сердце.

— Не надо плакать. Все будет хорошо. Спасибо тебе большое, что ты мне доверилась. Пусть у нас ничего нет, но мы с тобой вместе на всю жизнь — это самое главное. На пустом месте легче строить. Что я говорю? Не легче, а в том смысле, что простора много и нам принадлежит все будущее. Завтра у нас будет только первый день. Разве плохо?

— Прекрасно, Толя, — ответила Маша.

— Пусть первый день от зари до зари будет тебе свадебным подарком, пышно и шутливо сказал Ринтын.

— Спасибо, — серьезно ответила Маша.