– Не пущу. Смотрите, какие ногти. Исцарапаю вам все лицо. Попробуйте только сказать Бето правду. Я готова на все. Я подниму скандал, пусть даже мне придется сесть в тюрьму.

– Прошу вас, будьте благоразумны, – пыталась успокоить ее Джоана.

– Не вмешивайтесь не в свои дела! Прочь! Прочь! Оставьте нас в покое. – Теперь Чоли кричала в полный голос. На нее оборачивались, но она ничего не замечала. – Мое терпение кончается, сеньорита. Прошу, убирайтесь, иначе я могу вас убить! – И она побежала к своему вагону.

Растерянно оглядываясь по сторонам, Джоана увидела подбегающую Марианну.

– Где они? – крикнула Марианна.

– Сюда, скорее! – махнула рукой Джоана и они побежали к вагону, в котором только что скрылась Чоли. Вдруг они услышали звон вокзального колокола.

Ну, слава богу, они в купе, наконец-то сигнал отправления. У доньи Чоли совсем отлегло от сердца, по неожиданно глянув в окно, она к своему ужасу, увидела на перроне Марианну. Как та узнала о том, что они уезжают? Откуда ей стал известен вокзал? – с этим недоумением она, прибегая ко всяческого рода уловкам, отвлекала внимание Бето от окна: он не должен увидеть свою мать.

Но в самую последнюю минуту, когда поезд уже тронулся, Марианна все же увидела Бето в окне, их взгляды встретились. В отчаянии она закричала: «Нет, Бето! Не оставляй меня одну! Не уезжай, я твоя мать!..» Но одинокий ее голос утонул в шуме и сутолоке вокзальной суеты, и Бето, бросаясь от Чоли к Филипе, взволнованный до слез, все спрашивал: «Вы слышали, что она кричала? Слышали?»

Нет, они не уловили, как и он, смысла ее слов. Что-то, вроде «ты мой сын…» – почему это вдруг? – взгляд Бето был полон недоумения… Филипе, не выдержав взгляда юноши, опустила глаза. Ну, просто сеньора, наверное, хотела сказать, что любит его, как сына, успокаивала женщина. Что он для нее ну… как родной… наверное. Бето вспомнил, как она говорила однажды, что полюбила его так сильно потому, что у нее когда – то, когда она была совсем молоденькой, умер сынишка, ему теперь было бы столько же лет, сколько Бето… Припоминает ли, Бето?… Вот это она, наверное, и хотела сказать сегодня на вокзале. Что любит его как сына. Конечно, ей больно, что Бето уехал. Но, пусть рассудит сам, так ведь будет лучше. И для Бето, и для нее, Марианны…

– Бедная сеньора Марианна! Я заставил ее страдать. Нет, мой поступок…

– Рано или поздно все утрясется, – мягко перебила его Филипе. – Она ведь знает, что ты ее любишь и благодарен за все. А уехал потому, что хотел избавить от лишних проблем, которых у нее и без тебя достаточно.

– Это правда, – с сомнением согласился Бето.

– Почему же ты не послушался меня, Бето, раз все так понимаешь! Позвонил ей перед отъездом? – недовольно спросила донья Чоли. – Теперь видишь, к каким последствиям это привело.

– Да, но мы не разговаривали с ней, мама Чоли.

– Не беспокойся, ей тут же все передали. Видел, она приехала не одна, с подругой. Не понимаю, почему посторонняя женщина лезет в чужую жизнь.

– Оставь его в покое, Чоли, – Филипе с укоризной посмотрела на лодругу. – Хватит парию трепать нервы. Остановись. Но похоже было, что никакие разумные доводы уже не действовали на доныо Чоли.

– Ты ведь не сказал никому, куда мы отправляемся, правда? – все еще спрашивала сына Чоли.

– Нет? Ну и, молодец! Значит, откуда ей узнать, что мы отправились в Монтеррей?..

Марианна приехала домой совершенно разбитой. Ничего не вышло из этой затеи – Бето не услышал, что она говорила ему. Она не судья Чоли, пытающейся таким способом удержать сына. Но ей-то что делать? Как искать Бето? Джоана, слушая горький рассказ Марианны, прерываемый всхлипываниями, попыталась утешить ее. Но не было сейчас таких слов, которые могли бы облегчить состояние женщины. Она твердила одно: я снова потеряла сына и теперь уже навсегда… Его отняли у меня, увезли… в Монтеррей. Она никого не знает там. Да потом, может быть, это просто уловка доньи Чоли, они могу выйти на любой станции по дороге…

Вдруг в глазах Джоаны мелькнул озорной огонек, – нет безвыходных ситуаций… Что если сегодня вечером сесть в самолет, прилететь в Монтеррей намного раньше, переночевать в гостинице, а завтра рано утром, к приходу поезда – он, кажется прибывает в семь – прийти на вокзал и встретить их… О, как она сама не догадалась, надо попробовать – Марианна как за последнюю соломинку схватилась за эту спасительную мысль. Да, конечно, Джоана сто раз права, она сама в такой растерянности, что ничего не соображает – надо ехать в аэропорт немедленно. Ей неудобно лететь одной, – беспокоится Джоана? – Пустяки, Марианна готова сейчас на все. О, если Джоана полетит вместе с нею, признательности Марианны не будет границ. – Но ведь они в одинаковом положении, грустно улыбнулась женщина, и должны помогать друг другу, вот поэтому Джоана, не колеблясь, приняла решение лететь вместе. Но прежде она должна позвонить тете Росарио – ведь на завтра назначена их свадьба с Карлосом, – ничего себе невеста, сбегающая бог знает куда накануне такого события. – Она позвонит, чтобы не было лишнего беспокойства…

Бывают в жизни минуты, когда необходимо рассказать о том, что наболело, что не дает спокойно жить. И с этой исповедью нередко человек не пойдет к закадычному другу. Гораздо важнее, как встретившийся впервые, случайно попавшийся на пути воспримет бесхитростный рассказ. И, может быть, посоветует, как быть дальше. – Ведь в совете близкого всегда есть доля субъективности, он знает слишком много, чтобы бесстрастно рассудить, посоветовать, предостеречь, охладить горячую голову…

Луис Альберто не находил себе места. Привычка молодости вновь одерживала верх – он снова искал спасения в вине: в затуманенной алкоголем голове притуплялась боль, вызванная поведением жены, которая завела себе любовника – почти мальчика. Женщины не интересовали Сальватьерра, для него по-прежнему существовала лишь одна, Марианна. Но волею случая однажды вечером он познакомился с рыжеволосой привлекательной танцовщицей Викторией – та отдыхала в перерыве за столиком перед сценой. Он подсел к ней и не мог не отдать должного ее обаятельной внешности. Что-то шевельнулось в душе, припомнилась юность, когда шутя устанавливались отношения с понравившейся дамой. Увы, в этот вечер, как и в предыдущие, не было прежней легкости в мыслях, но чем-то девушка привлекла его, и – не только красотой. Ее глаза были серьезны, на его улыбку она ответила дружеским взглядом. За легкостью нрава проглядывали участие и неравнодущие к человеку, попавшему в беду. Постепенно он открылся ей, поведал обо всем, что случилось в семье… Их с Марианной мальчик то ли умер, то ли попал в приют, то ли кто-то просто подобрал его на улице, – ведь жена заболела сразу после родов: она бродила с новорожденным по улица Мехико, и умопомрачение, которое нашло на нее, в тот день, не позволяло, много лет вспомнить, что стало с ребенком. Но искала его все эти долгие семнадцать лет… Да, у них еще есть дети – дочь Марисабель…

Близко к сердцу приняла Виктория рассказ незнакомца. Но, вопреки ожиданиям Луиса Альберто, она осторожно, мягко дала понять ему, что прежде, чем судить и обвинять, надо разобраться. Спокойно разобраться на трезвую голову. Любовь его жены к этому юноше? Скорее, в нем увидела она потерянного сына, окружила заботой, любовью, потому что относится к нему именно как к сыну. Марианна, сидя рядом с больным юношей поила его лекарством из ложечки? И это любовная сцена? Нет, все не так, как ему кажется: здесь скорее, проявление каких-то милосердных материнских чувств. Со своей постоянной склонностью к благотворительности, увидев мальчика, схожего по возрасту с их сыном, Марианна стала помогать ему встать на ноги, одевала, помогала учиться, тратила на него много денег… И, наверное, единственный, кто виноват, в семейном разладе это он сам, Сальватьерра – не понимавший жены, судивший обо всех, по себе. Ему стоит над всем этим серьезно задуматься, была уверена Виктория. И, очевидно, если отнестись ко всему этому без предубеждений, без желания заранее обвинить, то вывод напрашивался сам собой: он снова, как и в прошлый раз, бешено ревнуя Марианну, был чудовищно несправедлив к собственной жене…