20.00. Субботний фильм назывался «Выбор Софи»[30] и всех просто доконал. Щука встал и показал задницу всему корпусу, а потом плюнул в экран (видимо, чтобы оживить действие). Лутули не стал мириться с таким поведением и устроил ему «цапки» пультом от телевизора. Когда крики и восторженные возгласы утихли, оказалось, что нить сюжета потеряна, и остаток времени мы провели, ругаясь, соревнуясь, кто кого переборет, и играя в чехарду. Когда Эмбертон расквасил Деврису нос до крови, наконец объявили отбой.

Идеальный день, который я провел, расслабляясь в компании Толкиена и своего блокнота. Написал Русалке восемь вариантов писем. Вот шедевр, который был признан лучшим.

По-моему, идеальное сочетание новостей, заинтересованности, сочувствия и страсти. У меня уже мандраж насчет ближайших выходных. Я должен с ней увидеться, но боюсь ей звонить. (По правде говоря, одна мысль об этом наводит ужас.)

В это трудно поверить, но Верн с Гекконом попали в серьезную переделку. Их обоих вызвали к Глокеншпилю и всыпали им по шесть ударов розгами за взлом лаборатории в кабинете биологии. Охранник поймал их, когда они лезли в открытое окно посреди ночи. Поскольку они были только на пути туда и не успели ничего взять, их не обвиняют в краже, а только в незаконном проникновении — иначе сразу бы исключили. Порка состоялась, когда мы были на географии, поэтому не могу сказать, плакал ли Геккон и стошнило ли его, как обычно.

После отбоя все ребята из нашей спальни набились в нашу с Верном каморку за перегородкой, и Геккон начал рассказ. С тех пор как Верн из солидарности сдался властям и принял порку вместе со всеми, его рейтинг скакнул до небес. Никто больше не зовет его Человеком Дождя. Геккону понравилось быть в центре внимания, и он украсил свой рассказ множеством драматических и утрированных деталей, чтобы произвести впечатление на Рэмбо и Жиртреста, которые тут же потребовали, чтобы он пересказал историю еще раз. Геккон с удовольствием удовлетворил их просьбу.

По его словам, они вломились в кабинет биологии, чтобы украсть лабораторных крыс мистера Картрайта и скормить их своему питомцу Роджеру. Они показали нам свои синяки и в мельчайших подробностях описали порку, устроенную Глоком. Наше собрание прервали Джулиан и Берт, которые пришли осмотреть зады пострадавших. Сделав серию фотографий, Берт приказал нам ложиться в кровати, выключил свет и шлепнул Джулиана по заднице. Джулиан взвизгнул, как поросенок, и парочка с хихиканьем выбежала из спальни.

Прежде чем лечь спать, мы пожали руки Геккону и Верну. Рэмбо похвалил их за отвагу и пренебрежение школьными правилами. Те заулыбались как идиоты, бесконечно гордясь своими достижениями. Прежде чем выключить фонарик, Верн пожал Роджеру лапу и похвалил его за то, что тот был «храбрым котиком». Роджер заурчал, почесал ухо и облизнул свои яйца.

Полдня рассчитывал на калькуляторе Саймона, сколько секунд осталось до каникул. Задача оказалась невозможной, так как время не стоит на месте. В школе только кажется, что это так.

07.20. Одетые в парадную форму, члены Безумной восьмерки прошагали вдоль галереи мимо часовни, свернули на тропинку и вошли в ворота, ведущие к дому директора. Под лимонным деревом Рэмбо остановился и подмигнул нам.

Мы шли на завтрак с Глокеншпилем (школьная традиция со времен основания). Лутули строго наказал вести себя прилично и не позорить корпус. Жиртрест предварительно позавтракал в столовой, чтобы за директорским столом не вести себя как свинья.

Жена Глока — толстая женщина с бородавкой на подбородке — поприветствовала нас у двери и проводила в директорский особняк. Мы очутились в красивой большой гостиной, стены которой были обиты деревянными панелями. Во главе стола сидел Глокеншпиль и читал «Файненшл Таймс». Подняв глаза, он произнес:

— Ну вот, наконец очередь дошла и до Безумной восьмерки.

Саймон вежливо рассмеялся в ответ, и мы расселись за столом, чувствуя себя как на иголках. Верн с Гекконом совсем засмущались и попытались слиться со стульями. Глок сурово оглядел нас и мрачно улыбнулся:

— К сожалению, с большинством из вас мне пришлось встречаться при менее приятных обстоятельствах. — Геккон откашлялся, чтобы скрыть смущение, и чуть не подавился. Я взмолился, чтобы его не вырвало — это выглядело бы совершенно неуместно!

Директор попросил нас всех назвать свои имена. Когда я встал и представился, он поднял бровь и сказал:

— Так это ты, значит, Мильтон?

Он посмотрел на меня так, будто ожидал большего, и повернулся к Гоблину.

Удивительно, но завтрак прошел без задоринки: Жиртрест отказался от второй порции, Геккона не стошнило, Верн не дергал себя за волосы, Рэмбо был любезен, Бешеный Пес — вежлив, Гоблин помылся, Саймон выглядел презентабельно, как всегда, а я… я был просто собой. Глок оказался вовсе не таким страшным, как мы его представляли, и, как ни удивительно, у него даже было чувство юмора. Обеспокоенный Пи-Джей Лутули поджидал нас у корпуса. У него словно гора с плеч свалилась, когда мы сообщили, что все прошло хорошо. Он даже торжествующе выбросил кулак в воздух и вздохнул с облегчением. Такое впечатление, что наш староста с ужасом ждал этого дня уже давно.

Жиртрест отменил собрание по делу Макартура, потому что плохо себя чувствовал. Якобы из-за завтрака у Глокеншпиля у него начался понос.

Ева попросила Рэмбо задержаться после уроков, чтобы отрепетировать сцену, которую они потом собираются показать всему классу. Рэмбо официально записан в учительские любимчики. Гоблин считает, что тут дело нечисто.

11.00. Наконец удача! Весь корпус толкался у доски, чтобы прочесть объявление.

Тут же организовали матч по тач-регби с участием всех наших. Пятьдесят мальчиков выкатили на поле в состоянии чрезвычайного возбуждения и два часа носились по мягкому ковру из оранжевых и бурых листьев.

Всего несколько часов отделяют меня от свободы!